Огнедева - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 79

• Предыдущая
• 79/98
• Следующая

— Ладно, ладно тебе! — Вольга, кривясь от досады и боли, стал отпихивать от себя руки сестры, причитания которой только растравляли душу. Благодаря ее словам он острее осознал, на что решается и от чего отказывается, и это подтачивало его твердость. — Уйди, сестра. Иди себе.

Выпроводив их наконец, он вернулся на лавку, сел и снова обхватил голову руками. Все в нем кричало от боли при мысли, что своим бездействием он позволит увезти Дивляну и навсегда лишится ее. Даже призрачная надежда, что Прибыня искренне желает ему помочь и все получится, была ему дороже жизни. Своей жизни… Но не жизни Дивляны. Не жизни и судьбы рода, у которого он и правда был единственным прямым наследником. Ради будущего рода, будущих плесковских князей он хотел привести в дом такую жену, как Дивомила Домагостевна. Но сейчас под угрозой выживание рода, и предки не простят ему своеволия и легкомыслия. Он может любить или не любить своих невест, но судьба рода принадлежит не ему одному, и ею он не вправе распоряжаться. Думай он иначе, он был бы недостоин любви такой девушки, как Дивляна!

В Перунов день на священном холме с самого рассвета гремели кудесы: двенадцать мужчин, Перунова дружина, пришли туда спозаранку и стали призывать соплеменников почтить Отца Грома. Грохот, разносившийся по берегу и над водой, был слышен далеко; казалось, само божество проснулось в великдень и подает весть о своем присутствии. От этого звука внутри поселялась дрожь, делалось и жутко, и весело, как в сильную грозу. Каждый невольно поднимал голову и оглядывал небокрай, ожидая увидеть там темные тучи, в которых приходит к смертным сам Перун, сын Перыни. И священные костры, разложенные во рву, все восемь, были словно отражение небесного огня.

Рожь поспела, но сегодня никто не работал — иначе Перун за неуважение побьет градом готовый урожай, сожжет его молниями. А непогоды боялись: с утра было ясно, и едва солнце поднялось и высохла роса, как вскоре установилась томительная жара. Жарко было всю последнюю пятерицу, и по всем приметам ожидалась гроза. Этот день в редкий год обходился без грозы. Потому он и был посвящен Перуну, сыну Матери Сырой Земли, и именно сейчас его сила проявлялась во всей полноте — сила повелевать небесными громами, проливать на поля влагу, грозить молниями нечисти и неправде.

Перунов день — праздник мужской, когда зрелые мужчины приносят жертвы, состязаются в воинском искусстве, а молодые парни проходят обряды посвящения, после чего наступающей осенью получают право жениться. Поэтому для мужской половины словеничей этот день начался даже раньше, чем для женской. На заре все отправились купаться к Волхову — в последний раз, поскольку после Перунова дня купание прекращается: Перунов конь подкову в воду роняет, воду охлаждает. Потом оделись в новые рубахи, на которых нитями черно-синего, зеленого и коричневого цветов — цветов Перуна — были вышиты знаки небесного огня, стрел-молний, Мирового Дерева, знаки единения мужского и женского начал, называемые здесь «звезда Перыни». Женщины пока оставались дома — им не полагалось присутствовать во время принесения жертв, состязаний и посвящений. Они только по рассказам знали, что старший Перунов жрец — в Словенске это был старейшина Вышеслав — рассекает сердце принесенного в жертву быка, окропляет кровью собравшихся и добавляет эту кровь в братину с пивом, которая потом идет по кругу.

Единственная женщина, которая могла при этом присутствовать — Огнедева, воплощение Солнца, здесь считавшаяся дочерью Перуна. И впервые за семь десятков лет во время празднования Перунова дня в Перыни, главном и старейшем святилище ильмерских словеничей, Огнедева держала позолоченную братину, когда Вышеслав поднес к ней дымящееся, истекающее кровью бычье сердце и дал темной струе упасть в темную пенящуюся жидкость. Обрядовое пиво было сварено из ячменя нового урожая — из первого снопа, который словенские женщины несколько дней назад принесли в Перынь с поля.

Дивляна едва помнила себя, когда держала чашу. Ее опять нарядили в рубаху Огнедевы, возложили на грудь золотое ожерелье, а волосы распустили и тщательно расчесали, и теперь она как никогда напоминала деву-солнце, деву-молнию, пламенно-золотую, прекрасную, будто сошедшую на вершину священного холма прямо с сияющих летних небес. Старики вокруг неустанно стучали колотушками в кудесы, и от этого ритмичного стука душа словно отделялась от тела и становилась всезнающей, мудрой и невозмутимой, не имеющей ни чувств, ни желаний, ни надежд. На все свои прежние переживания Дивляна смотрела точно с неба и видела их где-то очень далеко внизу, маленькие и незначительные. Неужели именно так смотрят на землю боги? И она действительно ощущала себя богиней — не принадлежащей к человеческому роду, от которого сбежала, не имеющей на земле корней, которые сама оборвала своим бегством. Среди людей она была никто и ничто, но небесная Огнедева нуждалась в ней как в средстве воплощения, и только тут, на вершине холма, в кругу священных огней, для нее находилось место.

Зато здесь она была всесильна, и к ней шли за благословением могучие знатные мужи из старых родов, чтобы получить из ее рук чарку священного пива с кровью Перунова быка. Даже Велем, подходивший к ней среди посвященных, но еще не женатых парней, глянул на нее как-то по-особому. Он едва узнавал свою сестру в этой пламенеющей деве — лицо у нее стало какое-то отрешенное, глаза казались пронзительно голубыми, как небо, во взгляде были величие и гордость. У жертвенника Перыни стояла не та девушка, которую он по-братски любил с самого детства, и не та беглянка, опозорившая род своим своеволием. Она снова изменилась — стала какой-то совсем новой, гораздо более близкой к небесам, чем к земле. В эти мгновения Велем поверил, что воля богов толкнула ее на побег, потому что сила ее искала проявления, которого в родных местах, в Велесовых низовьях Волхова, обрести не могла.

— провозглашал рядом Вышеслав, облаченный в нарядный убор Перунова жреца, с высоким посохом, на вершине которого было вырезано изображение Перуна с позолоченной головой, а под ним привязано множество серебряных бубенчиков, призывающих гром небесный.

Изобилие красного цвета в нарядах, огонь на жертвеннике, мерцающие бликами железо оружия, золото и начищенная медь, запах свежей крови — все это окутывало Дивляну пламенным светом, отделяло от земли. Неумолчный стук кудесов казался ударами молота, которым сам бог грома кует ее душу, и, как железо в руках кузнеца очищается и приобретает чудесную силу, так и ее душа очищалась от всего лишнего, мелкого, ложного. Словно глаза ее открылись и приобрели божественную остроту — она окончательно поняла, что стезя Перунова доступна не только мужчинам-воинам, ибо идти по ней — значит исполнять долг перед родом и даже сверх того. Долг перед родом земным, перед родом небесным, родом Все-Вышним. Перун дает силу не свернуть с пути, не отвлечься на соблазны, не поддаться слабости. Тем, кто верен этому пути, он дает силу. Попавший на этот путь черпает силу прямо из Перуна и уже не сойдет с него, как зрячий не ступит с надежной тропы в гиблую топь. Эта тропа начиналась для нее здесь, на вершине священного холма, и уводила так далеко, что конец ее скрывался за небокраем. Но Дивляна ничего не боялась. Тропа ее судьбы — будто ладонь самого Перуна, и он поможет той, которая стала его дочерью.

Она точно знала, что к вечеру будет гроза. Она чувствовала, как за краем неба собирается Перунова мощь, сгущается, хочет пролиться на землю и тем повернуть Годовое Коло от лета к осени. И вместе со всеми она звала и приветствовала эту силу — одну из опор Лада Всемирья.

• Предыдущая
• 79/98
• Следующая