Когда он был порочным - Куин Джулия - Страница 25

• Предыдущая
• 25/70
• Следующая

Зная Франческу, можно было быть уверенным, что записка была составлена со всем хладнокровием и всею невозмутимостью, которыми она славилась. Майкл улыбнулся. Не исключено, что она солгала, будто наняла сиделку.

— Нет никаких оснований для паники, — сказал он. Она взволнованно посмотрела на него:

— Ты же говорил, что не хочешь, чтобы знали, что у тебя малярия!

Он даже рот приоткрыл от изумления. Ему и в голову не приходило, что она настолько серьезно отнесется к его пожеланиям.

— Неужели ты бы стала скрывать мою болезнь от собственной матери? — спросил он негромко.

— Ну конечно. Это ты должен решить, говорить ей или нет. — Это было так трогательно, даже, пожалуй, проглядывала в этом какая-то нежность… — Хотя, по-моему, ты ведешь себя очень глупо, — прибавила она.

Да, «нежность», кажется, не совсем то слово.

— Но я с уважением отнесусь к твоим пожеланиям. — Она подбоченилась, и, окинув его взглядом, в котором ясно читалась досада, прибавила: — Как ты мог даже подумать, что я способна поступить по-другому?

— Я и понятия не имел… — залепетал он.

— Право, Майкл, — ворчливо сказала она. — Не понимаю, что это с тобой такое.

— Может, это болотный воздух так на меня повлиял? Она одарила его таким взглядом, вернее, даже Взглядом с большой буквы.

— Я сейчас еду к матери, — сказала она, натягивая свои невысокие серые ботики, — потому что если не сделать этого, мама обязательно объявится здесь сама, да еще притащит с собой все Королевское медицинское общество.

Он поднял бровь:

— Что, она всякий раз так поступала, когда заболевал кто-то из вас?

Франческа издала звук, который был отчасти фырканьем, отчасти хмыканьем и выражал раздражение.

— Я скоро вернусь. Не вздумай выходить из дома.

Он только воздел руки и саркастически скосил глаза на свой одр болезни.

— Ну, с тебя станется, — пробормотала Франческа.

— Я страшно тронут, что ты так веришь в мои сверхчеловеческие способности.

Она приостановилась в самых дверях.

— Майкл, ты самый несносный из всех смертельно больных пациентов, каких мне только доводилось встречать на своем веку.

— Для меня главное — тебя удивить! — крикнул он ей вслед. И хотя ее серые ботики уже топали по ковру коридора, он был совершенно уверен, что, окажись у Франчески сейчас какой-нибудь тяжелый предмет под рукой, она обязательно запустила бы им в дверь. И с большой силой.

Он откинулся на подушки и улыбнулся. Может, он и был несносным пациентом, но и она была сиделкой не из легких. Что его устраивало как нельзя лучше.

Не так-то легко оказалось скрывать его болезнь. Майкл отклонял все приглашения, Франческа же рассказывала повсюду, что граф, прежде чем явиться в свете, пожелал устроить свои домашние дела.

А вот с прислугой было сложнее. Прислуга на то и прислуга, чтобы болтать, в том числе и с прислугой из других домов, так что пришлось Франческе устроить все так, чтобы только самые верные из слуг имели касательство к происходящему в спальне Майкла. Это была мудреная задача, тем более что официально она теперь даже не проживала в Килмартин-Хаусе, по крайней мере до приезда Хелен и Джанет, которых она ожидала с лихорадочным нетерпением.

Но самым трудным оказалось держать в неведении членов ее собственной семьи, проявлявших дьявольское любопытство. Сохранить что-то в тайне в доме Бриджертонов всегда было нелегко, но отбиваться от всей семейки сейчас оказалось сущим кошмаром.

— Почему ты бываешь там каждый день? — спросила Гиацинта за завтраком.

— Я живу там, — ответила Франческа, надкусывая сдобную булочку, что всякий разумный человек воспринял бы как намек на то, что разговаривать она не намерена.

Но Гиацинту это не остановило.

— Ты живешь здесь, — сказала она.

Франческа прожевала булочку, отхлебнула чаю, затягивая время с целью сохранить свой невозмутимый вид, и сказала холодно:

— Я ночую здесь.

— Но ведь где человек ночует, там он и живет, разве не так?

Франческа намазала побольше джема на булочку.

— Я ем, Гиацинта.

Ее младшая сестрица только плечами передернула:

— Я тоже ем. Это не лишает меня возможности вести умную беседу.

— Нет, я убью ее, — проговорила Франческа, ни к кому конкретно не обращаясь, что было неудивительно, поскольку больше за столом никого не было.

— И кому была адресована последняя фраза? — поинтересовалась Гиацинта.

— Богу, — ответила Франческа. — И по-моему, мне только что было даровано свыше разрешение прикончить тебя.

— Пф! — фыркнула Гиацинта. — Если бы все было так просто, то я бы давным-давно выпросила себе разрешение уничтожить половину высшего общества.

Тут Франческа решила наконец, что не всякое заявление Гиацинты требует ответа. Вообще-то все ее заявления можно было оставлять без ответа.

— А, Франческа! — раздался вдруг голос Виолетты, и Франческа с благодарностью подумала, что вот и закрыта опасная тема. — Вот ты где.

И мать вошла в столовую, но, прежде чем она успела сказать хоть слово, Гиацинта поспешила сообщить ей:

— А Франческа собиралась тут меня убить.

— Ну, так, значит, я пришла как раз вовремя, — отозвалась Виолетта, усаживаясь на свое место. — Ты собираешься в Килмартин-Хаус сегодня утром?

Франческа кивнула:

— Я живу там.

— А я вот считаю, что она живет здесь, — встряла Гиацинта и щедрой рукой положила себе в чашку еще сахару.

Виолетта, не обратив на замечание младшей дочери ни малейшего внимания, заявила:

— Думаю, сегодня я поеду вместе с тобой. Франческа чуть вилку не выронила от неожиданности.

— Зачем?

— Хочу повидать Майкла, — ответила Виолетта, пожав своими хрупкими плечами. — Гиацинта, передай мне, пожалуйста, сдобу.

— Я не знаю, какие у него планы на сегодняшний день, — быстро проговорила Франческа. Прошлой ночью у Майкла был приступ — малярия трепала его в четвертый раз, и они очень надеялись, что это последний приступ лихорадки в цикле. И хотя он наверняка уже несколько оправился, все же выглядит, надо думать, ужасно. Кожа его — слава Богу! — так и не приобрела желтушного оттенка, который, как Майкл рассказал ей, часто свидетельствовал о том, что болезнь близится к своей завершающей фазе и смертельному исходу, но все равно у него больной вид, и Франческа не сомневалась, что если Виолетта увидит его сейчас, то придет в неописуемый ужас. И страшную ярость.

Виолетта Бриджертон очень не любила, когда ее держали в неведении. Особенно касательно дела, о котором без преувеличения можно было сказать, что речь тут идет о жизни и смерти.

— Если окажется, что он не сможет меня принять, я просто развернусь и уйду домой, — сказала Виолетта. — Гиацинта, передай мне джем, будь добра.

— И я тоже поеду, — заявила Гиацинта.

О Боже! Нож в руке Франчески, которым она намазывала масло на булочку, задрожал. Может, начать пичкать эту девчонку снотворным? Похоже, только так и удастся решить эту проблему.

— Ты ведь не станешь возражать, если я тоже поеду, правда? — обратилась Гиацинта к матери.

— Разве ты не собиралась ехать куда-то с Элоизой? — быстро вмешалась Франческа.

Гиацинта примолкла, подумала, похлопала ресницами и сказала:

— По-моему, нет.

— По магазинам, может быть? Или к модистке? Гиацинта еще немного порылась в памяти.

— Нет. То есть я совершенно уверена, что ни о чем подобном с Элоизой не договаривалась. Я только на прошлой неделе купила себе новую шляпку. Совершенно чудесную шляпку — зеленую, с прехорошенькой желтоватой отделкой. — Она опустила взгляд на свой тост, мгновение разглядывала его задумчиво, затем потянулась к мармеладу и добавила: — А вообще надоели мне эти магазины.

• Предыдущая
• 25/70
• Следующая