Том 6. Заклинательница змей - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников" - Страница 71

— Прочти, — настойчиво повторил Горелов. — Не в дурачки играем. Должна знать. Не совсем так написано, как сказала. На одну тебя. Иначе неудобно. Мне объяснили, — так крепче. Ну, когда в правах утвердишься, можешь им передать, тогда с тебя воли не снимут. Ну читай, читай.

Верины руки дрожали, когда она положила перед собою документ.

— Читай вслух, — сказал Горелов, — сумятица такая была сегодня, не вчитался толком. Не забыл ли кого.

Вера читала, Горелов слушал, кивая головою:

— Так, так! — говорил он после каждого пункта.

Обычное введение, — назначение душеприказчиком профессора Абакумова, — отказ Вере фабрик, капиталов, домов и земель в полную собственность за изъятиями, означенными ниже, — дом в Москве, дом в Сонохте, дом в усадьбе при фабрике с садами, огородами и службами при них в пожизненное владение Любови Николаевне, — ей же и Милочке пожизненное отчисление по десяти процентов с доходов от фабрик и во всяком случае не менее тридцати тысяч каждой, — отчисления на содержание домов и служащих при них во время пожизненного владения, — длинный ряд выдач родственникам, слугам, друзьям и учреждениям.

Во время чтения вернулась Ленка. Вера приостановилась. Горелов спросил:

— Ну, что инженер?

— Никто не отвечает, — сказала Ленка.

— Крепко спит, — сказал Горелов, смеясь. — Ну, Вера, читай дальше. А ты, Леночка, садись.

Наконец чтение окончено. Вера молча сложила бумагу и сунула ее за ворот платья.

— Слушай, Вера, — опять начал Горелов. — И ты, Ленка, слушай. Потом скажешь людям, что Горелов говорил своей наследнице. Сегодня мой сын…

Он тяжело перевел дыхание. Ленка тревожно встала.

— Ничего. Пройдет. Налей вина.

Отпил немного холодного шампанского, грузно привалился к столу, облокотился, положил голову на ладонь правой руки, сжатою в кулак левою рукою ударял по столу и говорил, тяжело останавливаясь на каждом слове:

— Мой сын, — мне в глаза, — и при чужих, — при жандарме, — в моем доме, — при моей жене, — при моей дочери, — посмел мне сказать: «Твоя любовница велела тебе меня ограбить и отдать все рабочим». Он лжет!

Горелов поднялся, весь багровый и дрожащий. Хриплым голосом он выкрикивал:

— Я ему сказал: «Проклятый, лжешь, и будь ты проклят отныне и до века. Не за блуд, нет, ты лжешь!»

Вера бросилась к нему.

— Иван Андреевич, милый, не волнуйтесь.

Горелов отстранил ее дрожащею рукою. Тяжело колеблясь, ухватясь за локотник дивана, он говорил рыдающим голосом:

— Стой, Вера, слушай. Никогда никого так не любил, как тебя, но что тебе дал, не за блуд даю, не за ласку краденую. Даю за то, что я люблю, я, Горелов. А ты какая ко мне пришла, такая и уйдешь, к жениху, уйдешь, без стыда в глаза ему глянешь.

Ленка отошла к окну и тихонько плакала. Горелов замолчал, тяжело опустился на диван и опять провалился в угол. Дрожащими руками он обшарил себя и не видел, что портсигар лежит перед ним на краю стола. Вера обеими руками схватилась за грудь, — никогда так больно не билось сердце. И не знала, что сказать, что сделать. Сказала:

— Иван Андреевич, вот портсигар.

Горелов поднял голову.

— Да? А я ищу в кармане. Спасибо, Вера.

Вера обошла вокруг стола, не спеша опустилась на колени и медленно поклонилась в ноги Горелову.

— Что ты, что ты, Вера! — испуганно бормотал Горелов, — тебе ли кланяться? Ты — царица и очаровательница. Встань.

Пытался подняться, но ослабевшие вдруг ноги не держали. Вера поднялась, — лицо в слезах, щеки стыдливо и радостно раскраснелись. Не вставая с колен, она говорила:

— Иван Андреевич, милый, как вам благодарна, сказать не могу. Чем заслужить, не знаю. Все сделаю, что скажете.

— Ну что, встань, — тихо говорил Горелов. — Я себя переломил, мне ничего не надо. Разве одно, — на прощание поцелуй меня, как сестра милая.

Вера встала, нагнулась к Горелову, и он потянулся к ней, но вдруг, испуганно протягивая руки, закричал:

— Нет, нет, не надо! Поцелуешь, — зверем стану.

Вера опустила голову и отошла. Горелов, весь поникнувший, тихо говорил:

— Так и уйду, ни разу тебя не поцеловавши.

Потом, делая над собою усилие, сказал притворно-весело:

— Ну, девушки, что приуныли? Вино еще есть, выпьем. Ключ у тебя, Вера? Когда уйдешь отсюда, брось его в Волгу. И мой ключ, как уходить буду, тебе отдам, — туда же его. Я себя переломил, больше мне сюда не ходить.

Послышался далекий шум.

— Что там? — спросил тревожно Горелов. — Леночка, открой окно.

Через открытое окно шум стал слышен яснее. Как будто у самого забора над оврагом кричали несколько человек. Слов было не разобрать. Только раз какой-то особенно звонкий выкрик донесся:

— Эй, хозяин!

Конец фразы потонул в гаме и смехе. Потом несколько сильных ударов по забору, не то дубиною, не то камнями, — брань, — хохот, — топот убегающих шагов, — треск ломаемых сучьев, — удаляющийся шум голосов.

Вера стояла у окна рядом с Ленкою. Побледневшая луна склонялась к западу. Ее тени умирали в неясных предсветах едва занимавшейся еще бледной зари.

Когда голоса стали смолкать, Ленка закрыла окно, и они обе вернулись к столу. Вера увидела, что на столе рядом с бокалом Горелова лежит револьвер. Она сказала:

— Иван Андреевич, зачем это? Сюда никто не попадет.

— А слышала шум? — хмуро спросил Горелов.

— Озорники мимо шли, — отвечала Вера. — Товарищи вас не тронут.

— Там не товарищи были, — бормотал Горелов, опуская голову на грудь.

И похоже было на то, что он бредит.

— А кто же? — спросила Вера.

— Черти. Или хулиганы. Николай да Шубников их наняли на меня напасть, пока, думают, я еще не успел завещание сделать. От них всего можно ждать.

— Да они ушли, Иван Андреевич, — уверяла Вера. — Если бы так было, как вы думаете, так они шуметь бы не стали, тихо бы это дело сделали. А это просто озорники. Завтра на работу не идти, вот они и колобродят всю ночь напролет.

— Ну, ну, правильно, — говорил Горелов, — ты умная.

Вера взяла револьвер, осмотрела его. Весь стальной, простой с виду, а человека убить можно. Злые мысли визгливым роем накинулись на нее.

— Осторожнее, заряжен, — сказал Горелов.

Вера усмехнулась.

— Умею обращаться. Я пули выну.

Быстро вскинула револьвер кверху и одну за другою всадила все шесть пуль в потолок прямо над серединою стола. Зазвенели, падая, раскрашенные отражатели, сыпалась штукатурка.

— Ах! ах! — вскрикивала при каждом выстреле побледневшая Ленка.

Горелов с диким восторгом смотрел на Веру.

— Вот так вынула пули! — сказал он.

Вера бросила револьвер на кресло и громко, точно заглушая все другие звуки, сказала:

— Простите, Иван Андреевич, нашумела, потолок испортила. Да что! Сами сказали, что здесь больше не будете веселиться. Простите. А мне домой пора. Леночка, иди к нам, поспишь у меня. Маме что ни есть скажем, придумаем дорогой.

— Пора и мне, — сказал Горелов.

Сделал над собою усилие, точно весь собрался, встал и быстро пошел к выходу.

В саду было прохладно. Млечный свет развеялся по небу. Тени смешались, поднялись в посветлевший воздух, и все кусты и деревья казались блаженно-успокоенными.

Горелов сошел на дорожку, остановился, глянул на домик, повернулся к востоку, где за деревьями уже розовело небо, перекрестился. Вера и Ленка стояли на крыльце.

— Вера, — негромко, слегка дрогнувшим голосом сказал Горелов, — проводи меня до калитки. Ключ там от меня возьмешь, замкнешь за мною.

Молча дошли вдвоем до калитки.

— Так-то, красавица, — сказал Горелов, — переломил я себя, а чего это мне стоит, один Бог…

Пропустил слово «знает» и не заметил этого. Продолжал:

— Стань к свету, к заре лицом, дай на тебя в последнее наглядеться.

Вера прижалась спиною к калитке. По ее лицу текли слезы. Горелов сказал с тихою радостью: