Звездная пыль - Крэнц Джудит - Страница 7
- Предыдущая
- 7/81
- Следующая
— Но… почему? Почему ты даешь мне еще один шанс?
— Потому что я не могу допустить, чтобы моя дочь стала героиней грязного шушуканья соседок. Дочь, которой я гордилась, девочка, которую я вырастила, так и не поняв, какая она на самом деле.
— Я все равно не представляю, как я могу исчезнуть на долгое время, а потом вернуться. Люди обязательно догадаются, — настаивала Тереза.
— Это значит, что нам придется уехать как можно дальше отсюда, туда, где нас никто не знает. Твоему отцу придется пожертвовать работой и найти место в другой школе. Я расскажу ему обо всем сегодня же вечером.
— Папа ничего не знает?
— Это не мужское дело. Когда будет нужно, ему скажут, — мрачно буркнула Агнес. — Одевайся. Мы едем в церковь. И не забудь шляпу и молитвенник.
— Если я правильно тебя понимаю, ты ждешь, что я брошу работу здесь и стану искать себе другое место, верно? — Шандор Хорват выжидательно посмотрел на жену.
— Тебе придется это сделать. Другого выхода нет. Я перебрала все возможные варианты, но только так мы сможем скрыть случившееся.
— И отец Бреннан отправит Терезу в это заведение в Техасе, где она родит ребенка, которого потом усыновят чужие люди? А затем она вернется домой и обо всем этом забудет?
— Ребенка возьмет на воспитание хорошая католическая семья. В этом мы можем быть уверены.
— Ты напрасно меня уговариваешь. Это невозможно.
— Шандор! Ты не можешь так поступить. Терезе нельзя вот так запросто уехать на шесть-семь месяцев, а потом вернуться сюда. Все будут подсчитывать сроки, все догадаются. Это все равно что во всеуслышание объявить о том, что случилось в нашей семье.
— Агнес, этот ребенок — наш внук. Вполне возможно, что родится мальчик, наследник нашего имени. Я никогда не соглашусь отдать это дитя. Это моя плоть и кровь.
— Мы не можем себе позволить быть сентиментальными. Будущее Терезы…
— Ломаного гроша не дам за ее будущее! Мне наплевать, что скажут твои сестры! И меня не волнует твоя священная репутация матери семейной красавицы. То, о чем ты меня просишь, идет вразрез с тем, во что я верю. Я не буду этого делать. А без моего согласия ты не сможешь ничего предпринять.
Агнес посмотрела на мужа. Она поняла, что его ничем не проймешь, только если… Может быть, Шандор согласится с планом, разработанным специально на этот случай. Она обдумывала его в течение четырех дней и, кажется, все предусмотрела.
— Шандор, если ты получишь другую работу где-то, где нас никто не знает, я могла бы… выдать ребенка за моего. Мне только тридцать три года, это будет выглядеть совершенно естественным.
— И ребенок станет нашим сыном, братом Терезы? — медленно произнес Шандор.
— Или сестрой. Но ты правильно понял: ребенок будет нашим, твоим и моим.
— А как отнесется к этому Тереза?
— Ее чувства не имеют никакого значения. Она потеряла право на то, чтобы с ее желаниями считались. Как ты думаешь, покаяние, которое наложил на нее отец Бреннан, очистило ее от греха?
— Дал ли он ей полное отпущение и приняла ли она таинство покаяния?
— Да.
— Значит, бог простил ее. Ты не могла сделать для нее большего. Завтра же я начну поиски нового места работы.
— Спасибо, Шандор.
Как это типично по-мужски, подумала Агнес, погрузившись в тяжелое, полное невыплеснутой ярости молчание. Мужчинам кажется, что все так просто. Исповедуйся и получи отпущение. Веди себя как грязная, похотливая шлюха, уничтожай радость, гордость, надежды матери, заставляй отца бросать место в престижной школе… И тебя все равно простят, только расскажи священнику о том, что ты натворила, и прочти сотню вызубренных молитв. Нет, с этим она никогда не согласится, пусть это и противоречит всему тому, чему учит святая церковь.
Взволнованный до глубины души возможным появлением на свет внука, продолжателя его рода, но тщательно скрывающий это, Шандор очень быстро нашел себе место на кафедре музыки в хорошо известной Гарвардской школе для мальчиков в Лос-Анджелесе. Там не могли предложить такую же высокую зарплату, как в Стэмфорде, но зато они уезжали достаточно далеко от родственников и знакомых. Шандор немедленно согласился.
Через несколько недель Хорваты взяли в аренду дом в Резеде, городишке, где не было даже тротуаров. У дома, в котором поселилась семья, было одно преимущество. Его окружал участок земли, поросший низкорослым кустарником. Агнес заставила своих родных поверить в то, что Шандору предложили очень хорошее место. Она не могла просить мужа отказаться, отсюда и переезд, отсюда и такая срочность. Мими Петерсен оказалась единственным человеком в Гринвиче, который знал правду. Они с Терезой плакали в школьной раздевалке, расставаясь, понимая, что им никогда больше не разрешат увидеться.
— Может быть, ты сможешь прислать мне письмо, когда ребенок родится, чтобы я знала, что с тобой все в порядке? — спросила Мими.
— Я попытаюсь, но ты не пиши мне, что бы ни случилось. Я и так буду знать, что ты чувствуешь, что ты думаешь обо мне.
— Скажу тебе одну вещь, — прорыдала Мими, — я не буду заниматься сексом, пока не выйду замуж.
— А я вообще никогда больше не буду.
— Не будь дурочкой.
— О, Мими. Я никогда тебя не забуду.
Месяцы в Резеде тянулись, словно годы. Терезе не разрешали ходить в школу, она не могла даже просто пройтись по городку и заглянуть в магазины. Беременная девочка-подросток наверняка привлекла бы всеобщее внимание.
Всю долгую зиму она просидела дома, читая местные газеты и смотря дневные программы по телевизору. Ей разрешили гулять только в тех местах двора, которые не просматривались с соседних участков. Делать ей было совершенно нечего, оставалось только ждать. Теперь Тереза частенько сидела дома одна, потому что ее мать купила себе небольшой подержанный автомобиль и развлекала себя поездками в Беверли-Хиллз. Она никогда не приглашала дочь с собой, а Тереза не осмеливалась просить, хотя в машине ее никто бы не увидел.
Самыми тоскливыми оставались воскресные утра, когда родители усаживались в отцовскую машину и отправлялись на мессу в католическую церковь Резеды. Терезе отчаянно хотелось, чтобы ей разрешили поехать вместе с ними, она так жаждала человеческого тепла и торжественности службы, стремилась получить утешение от причастия. Но, разумеется, было совершенно недопустимо явиться в храм и вызвать всеобщее любопытство.
— Но разве я не грешу, пропуская мессу, особенно в дни церковных праздников? — спросила Тереза свою мать, не теряя надежды.
— Ты носишь ребенка, плохо себя чувствуешь, тебе позволено пропустить службу, — отрезала Агнес. — Тебе это отлично известно. Ты просто лицемерно беспокоишься о мелких грешках. В твоем положении тебе следовало бы вести себя скромнее.
Тереза жила только ради единственного вечера в пятницу или субботу, когда в сгустившихся сумерках отец возил ее в закусочную, где продавали мороженое и газировку навынос. Шандор изредка нежно касался пальцами ее руки, но, и без того молчаливый, он совсем замкнулся в себе. Терезе отчаянно хотелось броситься на грудь отцу, чтобы он ее обнял, утешил. Так бывало, когда она была еще совсем крошкой. Но она чувствовала его нежелание прикасаться к ней из-за набухших грудей и вздувшегося живота.
Тереза спокойно сидела рядом с отцом, отвернувшись к окну, чтобы он не видел, как она плачет. Только в тишине своей комнаты Тереза могла обнять себя и, лежа в кровати, нежно погладить живот и прошептать в темноте:
— Все будет в порядке, малыш, все будет хорошо.
Тереза старалась привлекать к себе как можно меньше внимания матери. Гнев Агнес с течением времени только усиливался. Как только Терезу перестало тошнить по утрам, она почувствовала, как к ней возвращается ее крепкое здоровье. Ни мать, ни дочь даже не заговаривали о необходимости посетить врача, пока Тереза не почувствовала, что ребенок шевелится.
- Предыдущая
- 7/81
- Следующая
