Проблема Спинозы - Ялом Ирвин - Страница 4

Нет ответа. Альфред выдыхает, пытается поглубже вдвинуться в кресло и опускает голову.

– Розенберг, верно ли я излагаю вашу позицию?!

– Господин… э-э, господин директор, я слишком спешил и не обдумывал свои слова. Такие замечания упоминались мною лишь в самом общем смысле. Это была предвыборная речь, и я говорил так потому, что именно это они хотели услышать.

Краем глаза Альфред видит, как герр Шефер горбится в своем кресле, снимает очки и потирает глаза.

– О, понимаю. Значит, вы говорили в общем смысле? Но теперь во́т он я перед вами – и не в общем смысле, а очень даже в частном!

– Господин директор, я говорю только то, что думают все немцы, – что мы должны сохранить нашу расу и нашу культуру.

– А как же быть со мной и с евреями?

Альфред вновь молча склоняет голову. Его так и тянет уставиться в окно, расположенное точно напротив середины стола, но он опасливо поднимает глаза на директора.

– Да уж, конечно, как же отвечать на такой вопрос! Может быть, у вас развяжется язык, если я скажу, что моя родословная и родословная моей жены – чисто немецкие, и наши предки пришли в эти места в XIV столетии? Более того, мы преданные лютеране!

Альфред медленно кивает.

– И тем не менее вы назвали меня и мою жену евреями! – продолжает директор.

– Я этого не говорил. Я только сказал, что ходят слухи…

– Слухи, которые вы с готовностью распространяете ради своего собственного преимущества на выборах! А скажите-ка мне, Розенберг, на каких фактах основываются эти слухи? Или они просто взяты из воздуха?

– Факты? – Альфред мотает головой. – Э-э… ну, может быть, ваша фамилия?

– Так, значит, Эпштейн – это еврейская фамилия? Все Эпштейны – евреи, вы это хотите сказать? Или 50 процентов? Или только некоторые? Или, может быть, один на тысячу? Что показали вам ваши научные изыскания?

Нет ответа. Альфред качает головой.

– Вы имеете в виду, что, несмотря на все свои познания в науке и философии, приобретенные в нашем училище, вы даже не задумываетесь о том, откуда знаете то, что знаете. Не это ли – один из главных уроков эпохи Просвещения? Мы что же, плохо вас учили? Или это вы плохо учились у нас?

Альфред ошарашен. Герр Эпштейн барабанит пальцами по столу, потом вопрошает:

– А ваша фамилия, Розенберг? Ваша фамилия – тоже еврейская?

– Я уверен, что нет!

– А вот я в этом не так уверен. Позвольте мне сообщить вам некоторые факты насчет фамилий. В эпоху Просвещения в Германии… – Директор Эпштейн умолкает, а потом рявкает: – Розенберг, знаете ли вы, когда было Просвещение и что это такое?

Бросив взгляд на герра Шефера, с мольбой в голосе, Альфред робко, полувопросительно отвечает:

– В XVIII веке и… и это была эпоха… эпоха разума и науки?

– Да, именно так. Хорошо. Не все наставления герра Шефера были потрачены на вас зря…. В конце этого столетия в Германии были приняты меры по превращению евреев в немецких граждан, и они были принуждены выбрать себе немецкие фамилии – и заплатить за них. Если они отказывались платить, то могли получить фамилии-насмешки, такие как Шмуцфингер[7] или Дреклекер[8]. Большинство евреев соглашались заплатить за более приятную или элегантную фамилию, к примеру – цветочную, вроде Розенблюма[9], или ассоциировавшуюся с природой, наподобие Гринбаума[10]. Еще популярнее были названия благородных за́мков. Например, название замка Эпштейн имело благородные коннотации, поскольку он принадлежал знатнейшему семейству Великой Римской империи, и эту фамилию часто выбирали евреи, жившие в окрестностях замка в XVIII столетии. Некоторые евреи платили меньшие суммы за традиционные еврейские фамилии, вроде Леви или Коген. Ваша фамилия, Розенберг, тоже очень древняя. Но уже более ста лет она живет новой жизнью. Она стала распространенной еврейской фамилией в нашем отечестве – и, уверяю вас, если вы предпримете поездку в Германию, то увидите косые взгляды и ухмылки и услышите толки о еврейских предках в вашей родословной. Скажите мне, Розенберг, как вы станете на них отвечать, если такое произойдет?

– Я последую вашему примеру, господин директор, и расскажу о своей родословной!

– Я-то лично проводил исследование генеалогии моей семьи за несколько столетий. А вы?

Альфред отрицательно качает головой.

– Вы знаете, как проводят такие исследования?

Снова отрицательный жест.

– В таком случае одной из ваших обязательных исследовательских работ перед выпуском будет выяснение генеалогических деталей, а затем – проведение изысканий по вашей собственной родословной.

– Одной из моих работ, господин директор?

– Да, потребуется выполнить два обязательных задания, чтобы снять любые мои сомнения относительно вашей готовности к получению аттестата, равно как и вашей пригодности к поступлению в Политехнический институт. После нашей сегодняшней беседы, мы – герр Шефер и я – примем решение относительно второго познавательного задания.

– Да, господин директор.

До Альфреда начинает доходить, насколько рискованно его положение.

– Скажите мне, Розенберг, – интересуется директор, – знали ли вы, что на митинге вчера вечером присутствовали евреи?

Альфред чуть заметно наклоняет голову. Эпштейн продолжает:

– А принимали ли вы во внимание их чувства и реакцию на ваши слова о том, что евреи недостойны учиться в этом училище?

– Я полагаю, что мой первейший долг – думать об отечестве и защищать чистоту нашей великой арийской расы, созидательной силы всей цивилизации.

– Розенберг, выборы закончились – избавьте меня от речей! Отвечайте на мой вопрос. Я спрашивал о чувствах евреев, бывших среди вашей аудитории.

– Я считаю, что, если мы не будем настороже, еврейская раса повергнет нас. Они слабы. Они – паразиты. Вечный враг! Антираса, противостоящая арийским ценностям и культуре!

Удивленные горячностью Альфреда, директор Эпштейн и герр Шефер обмениваются обеспокоенными взглядами. Директор решает копнуть поглубже.

– Кажется, вы желаете увильнуть от моего вопроса. Хорошо, я зайду с другой стороны. Значит, евреи – слабая, паразитическая, неполноценная жалкая раса?

Альфред согласно кивает.

– Так скажите же мне, Розенберг, каким образом может столь слабая раса быть угрозой нашей всемогущей арийской расе?

Пока Альфред пытается сформулировать ответ, Эпштейн продолжает допытываться:

– Скажите мне, Розенберг, вы изучали Дарвина в классе герра Шефера?

– Да, – отвечает Альфред, – в курсе истории у герра Шефера, а также у герра Вернера, в курсе биологии.

– И что вы помните из Дарвина?

– Я знаю об эволюции видов и о выживании наиболее приспособленных.

– Ах, да, наиболее приспособленные! И вы, конечно же, старательно читали Ветхий Завет на уроках закона Божия?

– Да, в курсе герра Мюллера.

– Тогда, Розенберг, давайте задумаемся о том факте, что почти все народы и культуры, описанные в Библии – а их были десятки, – вымерли. Так?

– Так, господин директор.

– Можете ли вы поименовать некоторые из этих народов?

У Альфреда пересыхает в горле.

– Финикийцы, моавитяне… еще идумеи… – Альфред бросает взгляд на герра Шефера, который одобрительно кивает головой в такт.

– Превосходно. Итак, все они вымерли и исчезли. Кроме евреев. Евреи выжили. Разве не сказал бы Дарвин, что евреи – самые приспособленные из всех? Вы следите за моей мыслью?

Ответ Альфреда быстр, как молния:

– Но не благодаря собственной силе! Они были паразитами и не давали арийской расе стать еще более приспособленной. Они выживают только за счет того, что сосут из нас силы, золото и блага.

– Ай-яй-яй, значит, они нечестно играют! – подхватывает директор Эпштейн. – То есть вы полагаете, что в великом плане природы правит честность. Иными словами, благородное животное в своей борьбе за выживание не должно использовать защитную окраску или охотничье подкрадывание? Странно! Что-то я ничего такого о честности в, дарвиновских, работах не припоминаю!