Серебряная богиня - Крэнц Джудит - Страница 31
- Предыдущая
- 31/118
- Следующая
Дэзи избегала шумной компании, сборов за ленчем — она обнаружила, что горе меньше гнетет ее, если она в одиночестве отправляется с этюдником рисовать живописные дома в Онфлере или пытается запечатлеть на бумаге сосны, росшие с той стороны «Ла Марэ», которая обращена к океану.
Принимая ванну, Дэзи замечала, как с каждым днем ее кожа на открытых местах все больше приобретает цвет свежеобожженной глины. У нее не было привычки разглядывать свое обнаженное тело, и теперь она с интересом отметила резкий контраст между белыми грудями и загорелыми плечами, перерезанными белыми полосками в тех местах, где проходили бретельки от топов, которые она носила. Ниже тело оставалось белым до края теннисных шорт, а ноги были даже более загорелыми, чем плечи. Она поворачивалась перед зеркалом и так и сяк. С одной стороны, ее забавляла необычная «раскраска», делавшая ее похожей на пегую лошадь, а с другой — смущали налитые, хорошо сформировавшиеся груди и плавные, удлиненные очертания силуэта. Для своих пятнадцати лет Дэзи оставалась абсолютно неразвитой в сексуальном плане. Она вела изолированную от каких-либо соблазнов жизнь, предопределенную ее отцом, запрещавшим встречаться с мальчиками ее возраста. Она часто испытывала неясное физическое томление, которое либо подавляла, либо находила ему выход в занятиях спортом. Она нерешительно тронула рукой светлые волосы, росшие на лобке, и тут же, взглянув на себя в зеркало, отдернула руку. Волосы здесь намного мягче, чем на голове, подумала Дэзи, и, смущенная, принялась торопливо одеваться, вытащив свою постоянную летнюю униформу: поношенные, ставшие тесноватыми прошлогодние теннисные шорты — к несчастью, она забыла купить новые — и рыбацкую майку на бретельках, приобретенную в Онфлере. Волосы она не подбирала, и часто после прогулок по лесу ей приходилось вытаскивать древесную труху, сосновые иголки и мелкие веточки, застрявшие в спутанных прядях.
При виде Дэзи Рэм пришел чуть ли не в неистовство:
— Анабель, бога ради, поговорите с ней насчет того, в чем она ходит! В этом наряде она похожа на дикарку. Это не просто некрасиво, но почти неприлично, черт возьми! Глаза бы мои на нее не глядели! Вы совершенно не следите за этой девчонкой. Я удивляюсь, как вы позволяете ей выходить из дома в таком свинском виде.
— Рэм, успокойся. Онфлер — это курорт, здесь все так ходят, — мягко упрекнула его Анабель. — Это тебе следует немного расслабиться и проникнуться местным духом. У тебя такой вид, будто ты все еще в Итоне, на поле для игры в крикет, мой дорогой.
Рэм выдавил из себя улыбку, но все же развернулся и надменно удалился, кипя глевом. Бедняга, грустно покачала головой ему вслед Анабель. Всякий раз, как только Дэзи пытается заговорить с ним, думала она, Рэм обязательно находит в ней что-нибудь, к чему можно прицепиться, и теперь девочка почти оставила свои старания втянуть его в разговор. Но Анабель ничего не могла с этим поделать, разве только воздействовать на Рэма нежностью. Ей казалось, что его гнев и жестокость — это своего рода реакция на смерть Стаха.
Несколькими днями позже, во время завтрака, Рэм имел неосторожность заглянуть в газету перед тем, как приступить к своей яичнице с беконом, и Тезей мигом слизнул все, что было у него на тарелке. Рэм попытался добраться до пса с кулаками, но тот был уже далеко.
— Черт побери, Дэзи, твой проклятый пес совершенно обнаглел! — Лицо Рэма побледнело от злобы. — Я убью это животное, как только поймаю его.
— Если ты его тронешь, то я убью тебя! — вскричала Дэзи.
— Дети! Дети! — беспомощно забормотала Анабель.
— Я предупреждаю, Дэзи, что не собираюсь больше терпеть это грязное животное, — продолжал Рэм, — я не шучу.
Дэзи пододвинула к нему свою тарелку.
— Вот, можешь взять мой завтрак. Здесь то же самое, что съел Тезей. Ты сам ввел его в искушение, Рэм. А потом — он вовсе не грязный. Не понимаю, что ты так злишься.
Рэм оттолкнул пододвинутую тарелку.
— Я уже не хочу есть. Сыт по горло твоими оправданиями. Пусть держится от меня подальше.
Он резко встал, повернулся и ушел к себе в комнату.
— О боже, боже! — вздохнула Анабель. — Почему это люди не могут быть добрее друг к другу?
Из всех человеческих грехов самым непростительным она считала недоброжелательность.
В конце первой недели июня Анабель с особенным нетерпением поджидала приезда своих друзей — Ги и Изабель де Люсини, которые должны были привезти с собой и детей: Валери, бывшую на год младше Дэзи, и Жан-Марка, которому уже исполнилось восемнадцать. Она рассчитывала, что их компания избавит Дэзи от одиночества. Она помнила Жан-Марка пятнадцатилетним крепышом, довольно низеньким и упитанным, но приятным в общении и разговорчивым. Анабель с трудом узнала его в высоком привлекательном юноше с красивыми черными глазами, когда Жан-Марк вышел из машины и направился к ней, стоявшей в круглом вестибюле и поджидавшей гостей. У него были изысканные, обходительные манеры, которыми обычно обладает уже почти взрослый француз благородного происхождения, и Анабель с удивлением заметила, как скоро этот самоуверенный и весьма надменный молодой человек влюбился в Дэзи, причем так быстро и так драматично, будто с размаху налетел на скалу. Он вился вокруг Дэзи с не меньшей преданностью, чем Тезей, а за столом буквально не сводил с нее глаз, ел, не замечая, что лежит у него на тарелке, не слышал, когда к нему обращались с просьбами, например, передать соль.
Поначалу казалось, что Дэзи куда больше интересует его сестра Валери, чем Жан-Марк. Девушка вызвалась сопровождать их с Анабель в ежедневных утренних походах за покупками в Онфлер и с радостью носила за Дэзи корзинку. Однако постепенно Дэзи стала отвечать влюбленному юноше с тем лукавым озорством и кокетством, которых не замечалось за ней уже давно.
— Честное слово, Жан-Марк, кажется, мне придется обратиться к услугам охраны. Ваша привязчивость становится просто невозможной, — заметила она однажды после ленча, когда все гости, которыми был полон дом, разлеглись в шезлонгах на террасе, и лишь один Жан-Марк с озабоченным видом старался подтащить свой стул все ближе к Дэзи. Ее звонкий голос был хорошо слышен всем, и Анабель обменялась полными надежды взглядами с Изабель де Люсини.
Под влиянием обожающих взоров Жан-Марка за обедом появилась совсем новая Дэзи, нашедшая время, чтобы сменить свой обычный наряд на мини-юбку и тонкий летний свитер, и даже вызвавшаяся разливать кофе, то есть выполнять ту взрослую обязанность, которая никогда не вызывала у нее ни малейшего интереса, но с которой сегодня она справилась с величайшей грацией. Когда же Ги де Люсини сделал ей комплимент, эта новая Дэзи восприняла услышанное с равнодушным видом умудренной опытом женщины и лишь стрельнула своими черными глазами в сторону Жан-Марка, одарив его взглядом, одновременно вызывающим и соблазняющим, словно желая знать, почему тот позволил отцу произнести те слова, что вертятся в голове у него самого.
Теперь Дэзи позволяла Жан-Марку сопровождать ее на этюды в Онфлер, и они вдвоем несколько раз опаздывали к ленчу, возвращались домой обожженные солнцем, еще продолжая смеяться шуткам, понятным только им одним.
Четырнадцатого июля, в День взятия Бастилии, вся Франция выходит на улицы, чтобы плясать и веселиться. В эту ночь площадь перед зданием городского собрания Онфлера превратилась в танцевальный зал под открытым небом, куда мог прийти всякий. По случаю праздника Дэзи надела свое лучшее платье — изящное, длинное, белое. Тесный лиф и пышные рукава были сшиты из чередовавшихся полос кружев и плиссированной белой ткани; широкий ярко-розовый шелковый кушак с большим бантом туго перетягивал талию, длинная юбка с пышной кружевной оборкой ниспадала до самого пола. Дэзи разделила волосы вокруг макушки шелковой ленточкой, и заплела косички с бантами на концах.
Закрытое белое платье и детские косички с бантиками резко контрастировали с прямыми густыми бровями Дэзи и блестевшими от возбуждения темными бархатными глазами, похожими на сердцевину анютиных глазок. Полные губы приобрели новый чувственный абрис, а она сама впервые в жизни до глубины души прониклась уверенностью в том, что именно ей выпало счастье быть душой компании, гвоздем сегодняшнего вечера. Она сразу стала очаровательной, будто единым духом впитала в себя и материализовала все очарование дома «Ла Марэ». Никто из гостей был не в силах оторвать от нее глаз. Такое впечатление, что все они вступили в когорту влюбленного Жан-Марка, подумала Анабель, все, кроме Рэма, чьи постоянные претензии к сводной сестре, кажется, только возросли при виде ее успеха. Рэм оставался в стороне с недовольным выражением на лице, а серые глаза его были холоднее, чем глаза покойного отца.
- Предыдущая
- 31/118
- Следующая
