Черный ангел - Гинзбург Мария - Страница 3

Карл сидел на подножке своей машины, судорожно вцепившись в древний фолиант. Правильные, хотя и несколько жесткие черты лица Карла были искажены такой неприятной жадностью, что Ирвингу стало жутковато. Он снова посмотрел в небо. Удивительный мираж уже исчез, сменившись низкими грозовыми тучами.

Ирвинг по старой рейнджерской привычке посмотрел себе под ноги. На пыльной проселочной дороге перед антикварной лавкой, из которой друзья только что вышли, он заметил светлячка странной формы. Как только Ирвинг взял жучка в руки, свечение исчезло. Жук оказался черной кованой застежкой старинной книги. Карл, очевидно, нетерпеливо сорвал ее.

– Дэтвинг, ты не хочешь порулить? – спросил Карл, по-прежнему не поднимая головы от книги. – Все равно к Лоту собирались ехать.

В другое время Ирвинг обрадовался бы такому предложению. Хоть раз оказаться за рулем черной акулоподобной красавицы Карла мечтал каждый житель Новгорода от трех до семидесяти трех лет. Впрочем, Ирвинг не собирался отказываться и сейчас. «Ладно, потом отдам», подумал о застежке он. – «Ему, похоже, не очень-то надо». Ирвинг засунул застежку в карман черных джинсов, обошел машину Карла и сел за руль. Услышав рев заведенного мотора, Карл взобрался в салон. Магнитная дверца автоматически бесшумно захлопнулась.

– Спасибо, Винг, – сказал Карл из глубины сиденья с подогревом.

Ирвинг рванул с места так, что их обоих вжало в кресла. Карл даже ухом не повел.

Ирвинг выехал на шоссе, соединявшее Хутынь с Деревяницами. Начался дождь, намечавшийся с утра. Ирвинг включил дворники, но и не подумал сбросить скорость. Карл Шмелин руководил областной таможней. Никто не мог миновать его замок, построенный на опорах старого моста через Волхов. Лотар Покатикамень, фактический глава области, был лучшим другом Шмелина; а брат главы области сидел сейчас за рулем.

Так что ничего удивительного в том, что, завидев черную красавицу Шмелина, водители поспешно сворачивали в проселки, не было.

Глава Новгородской области любил дуб как материал, и стол в его кабинете был сделан из этого же благородного дерева, как и панели в приемной. Сейчас на покрытой лаком темной столешнице лежала пухлая рукопись. Холодный шалун-ветерок, заглянувший в открытое окно, весело взъерошил ее странички. Стало видно название, написанное старославянскими буквами со всякими излишними загогулинами на первом листе: «Житие святого Ирвинга Хутынского».

Ветерок полетел дальше, унося с собой терпкий запах табака.

Руководитель Новгородской области сидел на подоконнике и курил. Пепел он стряхивал в медную пепельницу в виде ящерицы. Он любил свежий воздух. Этот декабрь выдался удивительно холодным. По ночам бывало до минус пяти градусов по Цельсию. Да и сейчас, днем, было не меньше трех градусов мороза. Таких холодов не могли припомнить даже старожилы. Однако глава Новгородской области предпочел надеть свитер потолще и открыть окно, а не сидеть в уютной духоте.

Он вспомнил, что скоро должен придти брат с женой. Надо будет показать рукопись и им. Или не стоит напоминать о тех событиях?

Он болтал ногой и вспоминал.

– Нет, – сказал он вслух. Негромко, но решительно. – Не так все было.

А было – так.

Кинжал был подарочным, но отнюдь не декоративным. Карл слушал, как Брюн разговаривает по телефону в соседней комнате. От нечего делать Шмеллинг вертел оружие в руках. Клинок был хорошо уравновешен, лезвие – острым. Рукоятка в виде орла с яблоком в лапах выглядела претенциозно, но в руке лежала удобно. Именно это и было главным для оружия, на взгляд Карла. «От рабочих краснознаменного новгородского производственного объединения «Азот» уважаемому Лотару Покатикамню», прочел он гравировку на клинке.

Карл взял из вазы персик и принялся чистить его кинжалом. Сок тек по рукам.

– Да, Лот, – говорила Брюн. – Конечно, соскучилась. Скажи Даше, я купила ей доску-леталку, как она просила… Да. Да. Жду. Целую.

Карл доел персик и вымыл руки в ванной. Когда он вернулся, Брюн уже была в спальне. Невысокая кудрявая брюнетка в шелковом халатике, туго перепоясанном алым шнуром, сидела на кровати и смотрела на него. Карл знал, что она видит.

В свое время Шмеллингу довелось довольно далеко пройти по «лестнице в небо». Карл выжил. И даже не превратился в пускающего слюни идиота. А такой удел был уготован многим из тех, кто ощутил на себе воздействие страшного оружия, изобретенного Эриком Химмельзоном. Изменения, произошедшие с Карлом, встречались реже. Но достаточно часто, чтобы врачи придумали для них классификацию. Они осторожно называли это мутацией по классу «нетопырь». Уродливые зачатки крыльев Шмеллингу удалили еще в полевом госпитале. Брюн любила гладить шрамы на спине. Карла они немного раздражали. Шрамы походили на те, что оставила бы граната, взорвись она позади Шмеллинга. Карла бесила мысль, что кто-то может подумать – он повернулся к врагу спиной. Но заострившиеся кончики ушей в госпитале трогать не стали. На слух новая форма ушной раковины если и влияла, то положительным образом. Врачам же и без того хватало работы. Карлу сначала было некогда. Потом Шмеллинг обнаружил, что его острые уши нравятся женщинам определенного склада. Брюн они, как выяснилось, тоже нравились. За месяц, что Лот с дочкой и своим братом провел на берегу теплого моря, Брюн успела раз двадцать сказать Карлу, что он похож на эльфа. На тэлери, опоздавшего на последний корабль в Валинор.

До войны, пока Заповедник не накрыло защитным полем и он не стал недосягаем для людей, стать эльфом стоило безумно дорого. В те времена у Карла не было таких денег. Да и Шмеллингу никогда не хотелось бежать. Ни от себя, ни от жизни, какой бы она не оказалась.

– Ну что, поговорила? – спросил Карл.

Брюн кивнула

– Ирвинг ногу наколол, наступил на морского ежа. Даша скучает, – рассеянно ответила она. – Завтра в десять утра они будут здесь.

Брюн взяла сигарету из лежавшей на столике пачки. Карл машинальным жестом дал ей прикурить. Брюн Тачстоун, в девичестве Суетина, наклонилась над пламенем.

– Мне уйти? – спросил Карл.

– Как хочешь, – ответила она безразлично.

Брюн поняла, что переиграла, что это прозвучало слишком манерно. Но изменить уже ничего было нельзя. Сломанная сигарета полетала в одну сторону, зажигалка – в другую. Карл схватил Брюн. Он поднялся с кровати так быстро, что здесь лучше подошло бы слово, которым характеризуют ветер или волны – «взметнулся». Однако Брюн успела понять, что он хочет сделать. Брюн схватила кинжал с тумбочки.

Карл прижал Брюн к стене. Она уперлась кинжалом ему в грудь. Карл улыбнулся, сжал ее руку своей. Брюн подумала, что он хочет сжать ее кисть так сильно, чтобы ей стало больно, заставить выпустить оружие. Брюн стиснула претенциозную ручку с орлом еще сильнее. Карл начал медленно придвигаться к ней. Кинжал пропорол кожу, и струйка крови побежала по груди. Брюн ахнула и попыталась выпустить кинжал, но было поздно. Карл прижимался к ней, и клинок все глубже входил в его тело. Прямо напротив сердца; а длины кинжала хватило бы, чтобы достать и самое сердце. Брюн не так уж часто приходилось бить людей ножом в грудь. Перепуганной и взволнованной женщине не хватило опыта, чтобы заметить – Карл ловко развернул ее кисть и двигает клинок не вглубь, а вдоль ребер. Кинжал рассекал лишь кожу и верхний слой мышц – довольно болезненно, но практически безопасно.

– Прекрати, – сдавленно произнесла Брюн. – Прекрати!

Она хотела оттолкнуть его, но он был сильнее. Карл принялся целовать ее в шею, резко, почти кусая.

– Убей меня, – сказал он. – Да, я виноват. Да, я заслужил это.

– Нет, – сказала Брюн. – Хватит!

Но он не давал ей выпустить кинжал, и прижимался все ближе. Горячее и липкое уже текло и по ее груди.

– Ты же этого хочешь, – сказал Карл.

Дыхание Шмеллинга стало прерывистым. Но вдыхать глубоко он не хотел. Карл боялся все же ненароком пробить плевру. Тогда было бы не избежать внутреннего кровотечения.