Розовая мечта - Эштон Элизабет - Страница 22

Вид отсюда открывался очень красивый. Он наполнял ей сердце большей радостью, мешало только чувство стыда за свой провал. Она не прошла первого же испытания! Правда, Алекс спас её но то, как он это проделал, расстроил ее даже больше, чем собственная паника. Актрисы, как ей говорили, часто испытывают страх перед выходом на сцену, однако же справляются. Мадам Дюваль распишет этот инцидент всеми красками по возвращении в Париж, и Леон никогда уже не даст ей больше шанса. Таким образом, ее карьера манекенщицы закончится, не начавшись. Между тем сегодня предстоит еще один показ; неужели все повторится? Опять, что ли, вызывать на подмогу Алекса? Она сидела опустив голову и желала одного — чудом оказаться вон на том уходящем пароходе. Из этой задумчивости ее вывел звук шагов спускавшегося человека, и она посмотрел на дорожку. Алекс шел со стороны деревни. Он сменил свою парадную одежду на тонкую рубашку и брюки. «Интересно, — подумала она, что же заставило его уйти с конца представления, да еще в деревню?» Она притаилась под скалой в надежде, что он ее не заметит, но надежда была тщетной — от его зорких глаз не ускользало ничего. Конечно, он ее увидел и резко остановился. Подумав, он сошел дорожки и приблизился к ней, хмурясь.

— Что, помилуй Бог, вы тут делаете? Да еще вырядились как мальчишка! — Он раздраженно оглядел ее костюм, который не стал лучше после долгой, пыльной дороги.

— Я пошла прогуляться, и оделась так, как мне удобно, тем более что я не на работе.

— Вы на службе. Тут или там, всякий узнает в вас манекенщицу Себастьена. Леон предпочел бы, чтобы вы поддерживали имидж его салона, а в таком виде вы едва ли послужите ему хорошей рекламой.

Она постаралась унять подымавшийся в душе гнев, так как чувствовала себя обязанной этому человеку, спасшему ее сегодня от позора. Вместо отпора, она произнесла просто:

— Извините. Я не думала кого-либо встретить, и менее всего вас. А козы моим видом не интересуются.

Однако он не хотел мировой.

— Если вас не видели на выходе, то увидят, когда вы придете. Вы смотритесь пугалом.

— Я выскочила черным ходом, — пробормотала она, — честно говоря, не думаю, что кто-нибудь из важных персон меня узнал бы.

— Это правда, вы ведь выходили только раз, — его лицо смягчилось, — но быть узнаваемой — это часть вашей работы. Что вас сюда привело? Вам бы сейчас валяться на пляже, а не карабкаться по камням.

— Мне хотелось посмотреть деревню.

— Она того не стоит, просто нагромождение неопрятных домишек и тропинок.

— Неопрятных? — прозвучал в ее голосе укор.

— Уверяю вас, моей вины здесь нет. Я их давно готов переселить, но, как сказала Альтея, они держатся старых привычек. И ненавидят новшества. Тут когда-то был замок крестоносцев, потом его разрушили, а материал использовали под строительство. Ну да… — он уловил ее удивление, — здесь были и франки, и вообще — кого здесь только не было. Нам нравится думать, что мы потомки древних греков, но вообще наша история ведет отсчет от войны за независимость. Моя мать была похожа на венецианскую герцогиню с молочно-белой кожей, рыжими, как у вас, волосами и такими же огромным темными глазами.

Чармиэн польстило сравнение, но все же она ответила:

— У меня не рыжие волосы.

— Под солнцем рыжевато-золотистые. Давайте их распустим, и я вам докажу.

— По дороге, — быстро произнесла она. Теперь настал ее черед сказать ему кое-что. — Я не поблагодарила вас за то, что вы сделали сегодня, — честно призналась она. — Не пойму, что со мной было. Поверьте, я очень, очень признательна.

— Вот как? — Он вскинул брови.

— Как вы можете сомневаться? Это долг, который я никогда не смогу оплатить.

— Могу вам рассказать, как оплатить хотя бы проценты по нему, — вкрадчиво заметил он.

Ее глаза в испуге расширились, быстренько он ухватился за возможность, которую она ему опрометчиво предоставила. Значит, ему требуется плата за услугу — ей бы стоило уже знать, что он никогда ничего не делает не подумав.

— Но… вы говорили, что больше никогда не станете… посягать… приближаться… — напомнила она ему в смятении.

— Ни Боже мой. То, что я имел в виду, совсем невинно. — Глаза его прищурились лукаво.

— Так… чего же вы хотите?

— В знак благодарности вы должны меня поцеловать, предложил он легкомысленно. — Я бы счел это частью платежа.

Она покраснела, подумав с облегчением, что он запросил немного; хотя пока это только «часть платежа». Внезапно ей пришло на ум, что он все это предложил из озорства, — он ведь обожает играть с ней.

— Почему вы всегда хотите меня дразнить? — упрекнула она его. — Моя благодарность была совершенно искренней.

— Я тоже совершенно серьезен и прошу только подтвердить вашу искренность.

Она поглядела на него искоса — красивое лицо было так близко, что можно было разглядеть золотистые искорки в глазах, изящный рот чуть насмешливо улыбался.

— В чем же проблема? — спросил он мягко. — Вы находите меня столь отталкивающим?

— Нет, нет! Но… вы ведь на самом деле этого не хотите?

— Не хочу? Крошка, да зачем же я просил бы об этом, если б не хотел?

Став пунцовой от смущения, она с колотящимся сердцем положила руки ему на плечи и, приподняв голову, коснулась губами его гладкой щеки — даже этот легкий поцелуй воспламенил ее так же сильно, как и в тот раз. Она почувствовала тепло его мускулистого тела и замерла в блаженстве. Но его реакция была совершенно неожиданной — вместо того чтобы заключить ее в объятия, он, коснувшись ее рук, мягко отпустил ее. Лицо и глаза его были совершенно непроницаемы.

— Это лучшее, на что вы способны? — спросил он и, получив в ответ покорный кивок, засмеялся. — Я думал, шесть месяцев в Париже у Себастьена сделали из вас женщину. Возможно ли, чтобы в наши дни девушка вашего возраста оставалась столь непорочной?

— Мне стыдно, — прошептала она.

— Вы меня стыдитесь?

— Вас особенно.

— Вы меня, право, удивляете. Я думал, мы знаем друг друга достаточно хорошо.

Она ничего не отвечала, а он смотрел на ее легкую фигурку и улыбался.

— Может слишком хорошо? — предположил он. — Но я не давал вам поводов бояться меня. Вы словно полураспустившийся цветок, Чармиэн, жаждущий солнца, которое должно вот-вот заставить вас раскрыться. Признаю, что я вас чуть-чуть помучил своими нападками, но у меня не было намерения обрывать ваши лепестки — я всего лишь позавидовал тому счастливцу, который когда-нибудь вами завладеет.

Отвернувшись, он вытянулся во всю длину и прикрыл глаза. Крайне разочарованная, Чармиэн боролась с абсурдным желанием заплакать, каждый нерв в ее теле был натянут от нереализованного эмоционального напряжения. Теперь совершенно понятно, что он не считает ее достаточно зрелой для серьезной любви. Это было очень обидно. Это вовсе не так, думала она. И все же девушка была уверена, что он не совсем уж к ней равнодушен. Между ними было сильное притяжение, при всей своей неопытности она это чувствовала. Справившись с волнением, она сказала грустно:

— Не знаю, что вы там подумали про Париж, — до сих пор не было ничего, кроме тяжелой работы.

— А что вы будете делать, если поймете, что это не ваше признание? — спросил он, по-прежнему не открывая глаз.

— Почему вы так говорите? Из-за того, что случилось сегодня? — тревожно вскинулась она.

— Ну, это… все пустяки, — ответил он сонно, — с этим вы справитесь, просто вы… слишком женщина, чтобы вести павлинью жизнь.

— А вы слишком грек, — парировала она, — вам надо, чтобы женщина сидела дома.

Он не отвечал и, казалось, уснул, лежа совсем тихо, а она, томясь, смотрела на его длинную фигуру. Ей представился случай незаметно понаблюдать за ним, и она изучала его сверху донизу; лучи солнца освещали его правильные, классические черты и стройную фигуру — в своей неподвижности он напомнил ей мертвого рыцаря, оставленного на поле боя. Она даже поежилась от таких мыслей.

Ей сейчас так хотелось отдаться своему порыву, прильнуть к его губам — не с тем дружеским, холодным прикосновением, а с долгим, страстным поцелуем. Стиснув руки, чтобы удержаться от безответственного поступка, она припомнила, что обещала Леону быть благоразумной.