Розовая мечта - Эштон Элизабет - Страница 19

Молоденький официант, объяснявшийся на смеси английского с французским, доставил им еду, после чего мадам сразу же велела им распаковать багаж, отутюжить все и развесить одежду. Сама она отправилась узнавать программу.

Ивона и Дезире, воспользовавшись этим, скрылись в своей спальне, а Чармиэн и Гортензия, невзирая на усталость, принялись усердно работать. К ее возвращению они почти все закончили. Мадам объяснила, что показы будут дважды в день — первый в три тридцать пополудни, а второй после обеда. Хозяин отеля, как сказали ей, воюет со своими соотечественниками из-за их врожденной непунктуальности, добиваясь, чтобы график мероприятий соблюдался в точности. Ожидали еще много новых гостей, а в четверг должен был прибыть целый круизный лайнер.

Еще она узнала, что мадам Себастьен прооперирована успешно и чувствует себя хорошо.

— А теперь, дети мои, — заявила утомленная мадам Дюваль, — давайте отдохнем.

Гортензия, наскоро умывшись, нырнула в постель и немедленно заснула, а Чармиэн не хотелось спать.

Приняв душ, намазавшись кремом и завернувшись в шелковый халат, она потихоньку вышла на балкон.

Ночь была очень тихая, ветерок улегся, но было прохладно, и она плотнее закуталась в халат, из садов доносился аромат жасмина.

Отель был выстроен ярусами, так что каждый этаж немного отступал назад по сравнению с нижним, поэтому можно было видеть половину балконов первого этажа и широкую террасу; все было освещено фонарями, установленными по периметру здания среди каменных вазонов с цветами. Ей слышалась приглушенная музыка, внизу в разгаре были танцы. Время от времени парочки выходили на террасу отдышаться или пофлиртовать. Все эти первые гости отеля были знаменитостями. Холеные, элегантные и самоуверенные, они чем-то раздражали Чармиэн. Вот с кем он привык общаться, думала она, они одного с ним поля ягоды.

Можно было различить фигуры на террасе, и девушка вздрогнула, узнав в одной из них Алекса. А вот и Хельга. На ней было черное бархатное платье без рукавов, обнаженные руки и плечи отливали серебром под светом фонарей. Он галантно нес за ней норковую накидку; на нем самом был белый вечерний смокинг. Они смотрелись рядом очень эффектно, это была симфония контрастов. Она не могла их расслышать или разглядеть выражения лиц, но поняла, что там царит полное согласие. Он был необыкновенно галантен, а Хельга беззаботно весела. Алекс даже как-то покровительственно прикрывал ей плечи мехом. Он мог быть властным, но и очень нежным, когда хотел этого.

Чармиэн вздохнула: хорошо, конечно быть независимой, но иногда так хочется, чтобы кто-нибудь вот так нежно дотронулся до твоих плеч. На борту яхты Алекс был так близко, а сейчас словно за тысячи миль от нее.

Бросив последний тоскливый взгляд на него, не подозревавшего о ее присутствии, она вернулась в комнату и легла.

Наутро ее бесцеремонно разбудил посыльный. Он сообщил девушке, что ее ждут для беседы. Чармиэн стала наскоро собираться. Посыльный ждал за дверью, чтобы проводить ее.

Бальный зал для предстоящих показов был расположен в другом крыле отеля, а номера Альтеи помещались над ним, так что пришлось спуститься, а затем пересечь длинный коридор. Оттуда Чармиэн препроводили в просторное помещение с широкой лоджией причудливо оформленной.

Тут не было ничего от классической элегантности отеля; мебель из металла, пластика и дерева, немыслимых очертаний, к примеру в виде пластмассовой человеческой руки, — и тут же старомодный диван с подушками. Загадочные импрессионистские полотна на белых стенах. Высокий черный потолок в серебристых звездочках, пунцовый ковер, изломанный скелет с огромными руками прятался в алькове. Хрипло ревела рок-музыка.

Чармиэн ожидала, что Альтея Димитриу окажется странной девушкой, и не ошиблась. Та валялась на животе, одетая в красные короткие штанишки и белую майку, и болтала ногами в красных босоножках; копна черных волос разметалась у нее по плечам. Ее глаза были такими же золотистыми и проницательными, как у брата.

— Кириа [3]Кибот, — провозгласил паж, переврав труднопроизносимую для грека фамилию Чевиот, и удалился, прикрыв дверь.

Вскинув длинные загорелые ноги, Альтея уселась.

— Так это вы девушка, которую отыскал Алекс? — спросила она на том же разговорном английском, на котором говорил ее брат. — Вы не такая, как его обычные пассии.

Чармиэн зарделась от ее грубости и ответила холодно:

— Не знаю, что вы имеете в виду, мадемуазель, — я нахожусь здесь, так как мсье Себастьен передал мне, что вы об этом просили, кроме того, я выполняю свою работу. Между мной и мистером Димитриу нет ничего личного.

Этому объяснению Альтея, видимо, не поверила.

— Рассказывайте, — пробурчала она, глядя в потолок, — я не вчера родилась.

Чармиэн ее просто возненавидела.

— Это правда, — настаивала она.

Альтея стала внимательно ее рассматривать, затем сказала примирительно:

— Может, и так, на его вкус вы слишком молоды — ему нравятся более зрелые и утонченные.

— Вы за мной посылали, мадемуазель? — Чармиэн испытывала к ней все большую неприязнь.

— Да оставьте вы формальный тон, — нетерпеливо воскликнула Альтея, — мы ведь всего-навсего две девушки одного возраста и похожие друг на друга. — Она спрыгнула с дивана с ловкостью кошки, выключила музыку и встала рядом с Чармиэн, оглядывая ее снизу доверху. — Точно, — сказала она, — у вас тот же рост и все остальное. Только черты лица разные.

— А вы думали, что это не так? Что наше сходство придумано как предлог?

— Да, я думала, что это все Алексовы штучки. Он, когда что-нибудь захочет, становится чертовски изобретателен. Я надеюсь, это правда, что у него нет на вас видов, потому что своего он всегда добивается. — Она опять вскочила на диван, бросив Чармиэн: — Сядьте где-нибудь. Вот пластмассовый стульчик вполне удобен, Алекс зовет их уродцами.

Чармиэн неловко уселась на указанный стул и нашла, что он удивительно удобный. Альтея вытянулась на диване во всю длину и продолжила:

— Надо думать, вы привезли обычный свой ассортимент моделей: мне кажется, Себастьен слишком консервативен, а я обожаю всякие экстравагантные штучки, но мой добрый братец большой сноб. Он это все отвергает. Она с пренебрежением оглядела платьице Чармиэн. — Вам велели не надевать брюки?

— Ну, я ведь должна соответствовать — неопределенно протянула Чармиэн, не зная, как реагировать на последнее замечание.

— Ну разумеется, мы все должны, — отрезала Альтея. — Так-то, жертва любвеобильного братца. — Она недоверчиво уставилась на Чармиэн. Как вы думаете, был он когда-нибудь молод?

— Не мое дело это обсуждать.

— Вы в самом деле вся такая примерная? — презрительно усмехнулась Альтея. — Знаете что, не надо со мной притворяться. Будьте сама собой. Я-то надеялась, вы мне расскажете про Париж и тамошнюю веселую жизнь. Алекс меня тут держит взаперти.

— Ну, вы преувеличиваете! — воскликнула Чармиэн при последних словах.

— О нет. Правда, последний раз в Париже я была неосторожна — но ведь он был такой хорошенький мальчик и такой забавный, только вот мой старший братец его не одобрил. Конечно, он меня считает ужасной помехой своей свободе. Как и остальные, впрочем. Я ведь появилась по ошибке — мама думала, что после Алекса у нее детей уже не будет, так что я была скорее досадным недоразумением, чем Божьим даром. На этом самом месте стояла наша вилла, и меня воспитывала английская гувернантка. Она меня не могла удержать, и я вечно бегала к рыбацким детям. Я тогда нечасто виделась с Алексом, но обожала его. Он, правда, считал меня очень утомительной сестрицей. Потом он уехал в колледж, а родители умерли. — Ее выразительное личико погрустнело на минуту. — Я тогда дружила с одним островитянином, мы собрались сбежать и стать контрабандистами, а тут вернулся Алекс и все испортил. Он был в ужасе, увидев меня — маленькое чудовище. Мисс Смит отослали, а меня отправили в школу в Женеву, на перевоспитание, но, боюсь, было уже поздно. На каникулах в Париже я встретила Луи, и он мне показал все злачные места, но тут опять вмешался Алекс. Он заявил, что я обесчестила свою семью. — Девушка печально усмехнулась. Я пообещала исправиться, но он не позволяет мне больше ездить в Париж, чтобы я опять не встретилась с Луи, который давно, я думаю, обо мне позабыл. А здесь мне тошно, только я не знаю, как отсюда выбраться.