Вопросы цены и стоимости (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 8
- Предыдущая
- 8/95
- Следующая
Трудно даже представить, насколько могут преобразить человека полноценное питание, спокойный сон и отсутствие угроз! Уже через пару дней тени вокруг глаз исчезли без следа, округлились до нормальных очертаний щеки, и естественный живой румянец вернулся на них. У Равиля постепенно перестали самым неподходящим образом торчать кости, а в движениях появилась естественная пластика здорового молодого тела и грация, вместо показушной наигранности… Этими изменениями нужно было просто любоваться!
Грие любовался. Но ничего больше не предпринимал, а после того, как Равиль попробовал опять забраться к нему «в штаны» сам, юноша получил:
- Малыш, этого мне от тебя не надо…
Равиль распсиховался и остаток ночи провел под открытым звездным небом, глотая слезы безнадежной обиды. Вместе они больше вообще не спали.
Зато мужчина начал его рьяно учить: языкам - французскому, провансальскому, итальянскому и латыни по Библии, которая памятуя историю Айсена, оказывалась предметом первой необходимости. Картам, за цифирью вдвоем сидели… Равиль впечатлял не столько способностями, сколько феноменальным упорством.
А потом, один слушал, как мальчишка стонет сквозь зубы во сне: раньше, понятно,- лишь бы перехватить пару часов спокойно, а тут - отдыхай на здоровье! Вот уже и на кошмары сил набралось… Днем Равиль отворачивался: почему Ожье ничего не делает, когда хочет - а ведь хочет!
Ясно. Что пожалел, клеймо в вину не посчитал, - так ведь купец, на самом деле, человек великодушный, широкий… Только брать, а уж тем более целовать такого, как он, бордельного, - брезгует теперь! Это было понятно, но менее тоскливо и горько не становилось. И изменить что-то уже не получится…
Все ясно.
Чувство было такое, как будто Ожье на самом деле выпустил на свободу лисенка: маленького, с мягкой золотистой шерсткой, но дикого и с очень острыми зубками. И теперь зверек настороженно осматривается, пробует носом воздух воли, готовый при любом подозрении на опасность отпрыгнуть в сторону, припасть к земле и дать отпор.
Упорство, с которым мальчишка боролся за выживание, хватаясь за любую возможность, и ловко изворачивался, чтобы не выдать своей тайны, вызывали восхищенное уважение. Звереныш дрался за себя как мог, и то, что обстоятельства оказывались сильнее его - в вину ставить грех! Глядя, как он делает первые шаги без цепи и ошейника, почему-то хотелось взять его на руки, погладить по шкурке и сказать, что все уже будет хорошо…
Но лисенок еще не умел верить во что-то и кому-то доверять. Приручать его следовало осторожно… И было необходимо, потому что бросить паренька сейчас было бы равносильно ножу по горлу.
Снять ошейник - мало, на самом деле это пустяк по сравнению с тем, как ему жить дальше. Вопрос стоял непраздный: то, что даже свободным, Равиль не продержится один - понимали оба. С такой внешностью, прошлым опытом и умениями, а точнее их полным отсутствием, кроме как в постели, юноша в скорости стопроцентно окажется под кем-нибудь и хорошо еще, если не пойдет по рукам.
Однако плохо было даже не это. Равиль очевидно был готов продать себя еще раз, а может и не один, за шанс обрести под ногами твердую почву, считая, видимо, что раз теперь продает он, а не его, то оно что-то меняет. А предмет-то один и тот же… Такая вот калькуляция.
Конечно, все было объяснимо: юноша привык, что от него требуется именно это, что иначе он ни на что не может рассчитывать. Однако что теперь делать?
А делать надо, иначе весь смысл эффектного жеста терялся безвозвратно. Мальчика можно было только пожалеть. Если телесно Равиль поправился быстро, словно стряхнув с себя все невзгоды, и прошлые испытания почти не оставили на нем следа, то исправить изуродованную душу - становилось не самым легким делом. И получалось, что делом этим, кроме мэтра Грие, заняться больше некому!
Во всяком случае, пока, а появится ли кто еще в жизни юноши и кто именно - сейчас тоже зависит только от него. Ожье хмурился, со всей отчетливостью понимая, что в приступе великодушия своими руками повесил на шею немаленькую заботу!
И запросто скинуть ее не сможет, потому что для Равиля все решалось именно здесь и сейчас. Он бы, скорее всего, все равно дал мальчишке свободу, но как-нибудь иначе, попозже… Однако это случилось спонтанно, куда быстрее, чем мужчина сам ожидал, не собираясь расставаться с таким любовником: юным, ярким, парадоксально сочетающим в себе опыт и наивность, и не менее, чем его партнер, жадным до ласк и удовольствия, которому отдавался целиком. Да, Равиль наскучил бы очень нескоро!
Тем более что было в чертенке, что-то такое, что цепляло. Как говорят, изюминка, и эту изюминку он знал как подать, даже если делал это неосознанно.
Вот вроде бы все просто: юноша уже не мог разгуливать в одних прозрачных шароварах, одежда - вещь статусная. Воспользовавшись заходом в порт, Ожье, с присущим ему размахом, буквально завалил парня всем необходимым и сверх того.
Равиль, у которого отродясь не было ничего, кроме того, что призвано соблазнять, а не скрывать, - вызов принял. Разбирался он долго, но зато, когда появился на палубе - оставалось только присвистнуть вслед!
В ответ юноша дерзко сверкнул глазами через плечо. И приходилось признать, что при должных стараниях, маленький лисенок превратится в молодого красивого хищника.
Держать себя в руках и не разложить это чудо, заставив забыть себя и биться на влажных простынях в судорогах наслаждения - было суровым испытанием для выдержки. Равиль явно недоумевал и обижался, а между тем объяснялось отсутствие домогательств просто.
За любовь Ожье платить не любил. Мог, и щедро, но - не любил. Унизительно - вроде как ничем иным ты уже взять не можешь. А в этом случае и вовсе выглядело бы так, как будто он в противоречии собственным выводам и словам, словам низводит юношу до уровня шлюхи, а себя до одного из его клиентов. Это было… гадко как-то.
Они шикарно провели время в постели и не только, Грие, само собой, не поскупился бы на подарки. Однако прежде Равилю нужно было дать понять, что это подарок, а не плата. Что он не обязан подставлять задницу за то, что ест три раза в день, спит в нормальной кровати, и может не опасаться ежеминутно смерти. Юноша должен прочувствовать, что заниматься любовью с тем, кого ты хочешь, и отдаваться тому, кто тебя кормит, - это большая разница, несмотря на то, что приятное с полезным можно и совместить. Равиль должен приходить сам, но не как в первый раз, а движимый желанием, вместо страха утратить расположение покровителя и снова оказаться черте где и черте кем.
Значит, он должен иметь возможность не придти! Любовник и содержанка - понятия разные, даже если тратиться приходится на обоих.
***
Стоя у борта и вглядываясь в едва различимую полоску берега у самого горизонта, Равиль снова думал. И поразмышлять ему было о чем!
Сколько он уже на борту «Магдалены»? Месяц, два, три? Может больше. Равиль не сразу начал считать время, - не привык, - потом опять бросил: хватало других забот и впечатлений, а каждый новый день перестал быть достижением на пределе возможного.
Вот к этому было трудно привыкнуть. К тому, что обрушившееся изобилие не пустой сон, и не окончится внезапно однажды утром, а безопасность не окажется лишь временной передышкой, фантазией и заблуждением… Если не чьей-нибудь жестокой игрой, и снова придется хитрить, выворачиваться, показывать зубы и раздвигать ноги перед каким-нибудь скотом, чтобы получить что-то, что можно забросить в постоянно ноющий желудок, или просто не оказаться в положении куска мяса, из которого готовят отбивную. Гниющей кучкой костей и плоти у отхожей… Юношу передернуло всем существом, и он решительно отшвырнул от себя эту мерзость: ему хватает и периодически случающихся кошмаров!
Может быть, даже к лучшему, что между ним и Ожье теперь нет постели… Раз все равно не бросает, заботится, значит, считает, что он способен на нечто большее, чем двигать «своим хорошеньким задиком» в нужном ритме! По крайней мере, не только на это.
- Предыдущая
- 8/95
- Следующая
