Вопросы цены и стоимости (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 44
- Предыдущая
- 44/95
- Следующая
Равиль утонул в мрачном самобичевании, так что задержись он немного, горячая защита женщины, пожалуй, лишь настроила бы его более непримиримо и безнадежно. А возможно, наоборот прошла бы сквозь бреши в броне, которой юноша тщетно пытался закрыть свою душу от новых напастей… Как бы там ни было этого не случилось, хотя что бы Равиль не надумал, молчание означало отнюдь не согласие! Хедва Бенцони не собиралась сдаваться, и заставить ее отступить, когда она твердо уверена, в своей правоте было невозможно. Из фразы мужа, она вынесла совсем иной смысл, чем он желал. Хедва медленно выпрямилась, безотрывно глядя в глаза мужчине:
- Ты знал о нем, ты его видел и ничего не сделал… - она была неприятно поражена, если не потрясена.
- Да, видел и знал, как любовника мужчины…! - продолжал бесноваться Лейб Бенцони.
- ДА КАК ТЫ МОГ!
Ни одно соображение не могло оправдать в ее глазах тот факт, что муж мог совершенно спокойно оставить юношу в неведении о его семье, и очевидно, что даже не попытался узнать о нем. Не задумался, что быть может оставляет его в беде, - мальчик не выглядел счастливым, - что он и так столько лет был лишен родного дома… Сорвавшись с места, она бросилась туда, где оставила «Поля», возможно намереваясь поставить мужчину перед неоспоримым существованием племянника лицом к лицу, но опоздала.
Когда после бесконечно долгой тишины, Лейб вошел следом, его жена даже не подняла головы, так и оставшись сидеть на полу, куда опустилась потому что просто подкосились ноги при виде пустой комнаты. В груди тупо ныло от понимания, что мог услышать и подумать мальчик, он и так чувствовал себя неловко…
- Хедва… Хедва! Опомнись… Ты готова цепляться за цыганские гадания на рынке! - Лейб попробовал зайти с другой стороны. - Посмотри правде в глаза! Если это - сын твоего брата, может и имя его скажешь?!
- Равиль… - отозвалась женщина, не шевельнувшись, - Дан и Лея были бы старше.
- Хедва! - он говорил что-то еще. Убеждал, и его аргументам обычно верили, но его жена по-прежнему сидела на полу, раскачиваясь с заломленными руками.
- Лейб, как умер мой брат? - раздался неожиданный вопрос.
- Они все умерли! Алон, Левана, Бина, и Иафет, Хана… - вдруг мужчина опомнился и ужаснулся. - Что ты надумала, женщина?!
Хедва подняла голову, но смотрела куда-то мимо него:
- Человек, который может прогнать ребенка от порога родного дома, - она тяжело поднялась, - способен на все… Из-за тебя Бог не дал нам детей! Чего ты трясешься? Что он нас объест? Или думаешь, что сможешь забрать свои деньги с собой в могилу? Или просто мстишь сейчас и ему за то, что Хана не пошла за тебя, когда ты сватался к ней? Думал, я не знала…
Женщина неотвратимо наступала на мужа, и приблизившись вплотную, с силой ткнула в грудь:
- А теперь послушай меня, Лейб, - Ты пойдешь к мужчине, с которым его встречал, и приведешь Равиля обратно в его родной дом! Иначе это сделаю я сама, даже если мне понадобится перевернуть всю Венецию!
***
- Молодой человек, я не ваши святые и не подаю милостыни! - своим унылым постным лицом ростовщик был похож скорее на ощипанную монастырскую ворону: сравнение более чем неуместное и нелепое!
- То есть? - хладнокровно поинтересовался Равиль, хотя дополнительных объяснений ему не требовалось.
Он принес не фамильные бриллианты, а всего лишь нательный крест. Цепочка была тонкой, изящной, но вполне обычной работы, и вместе с самой подвеской потянула бы золотом монеты на две, не больше. Однако и этих монет у него не было, а обед у радушной Хедвы Бенцони, - он же завтрак и предыдущий ужин, обед и завтрак, - уже давно слезно попрощался со вновь затосковавшим желудком, канув в небытие.
Кроме того, помимо первоочередной задачи не протянуть с голодухи ноги, нужно было в принципе как-то выгребать из трясины, в которую он угодил. Решение находилось только одно - пробираться обратно в Тулузу, где его лицо по крайней мере примелькалось среди торгового люда без шлейфа любовника, и тем более продажного - кто-то его отметил, как мэтр Кер, кому-то и в ножки не погнушался бы пасть, а там видно было бы…
Но Тулуза - не соседняя деревня, до заката налегке не добежишь. Поэтому, эти две монетки, которые можно было разменять на полезную мелочевку - оказывались в самом деле вопросом жизни и смерти.
И именно потому, с ним можно было не церемониться: уж кому, как не ростовщику это чуять! В конце концов, сторговать удалось ровно столько, насколько Равиль и рассчитывал вначале, безо всяких радужных надежд на людское благородство. То есть удручающе мало.
Выбор тоже был не велик: либо прибиться к кому-нибудь хоть для черной работы, либо тем же подсобным попробовать пристать к кому-то в порту, и по вполне понятным причинам Равиль выбрал первое, хотя с трудом представлял, как это выполнить. Не стоять же дозорным у ворот, спрашивая каждого выходящего из города… Спустя еще один бесплодный день поисков, идея уже не казалась настолько безумной: вдруг какому-нибудь синьору приспичит, скажем, в Милан - и повезет обратить на себя внимание…
Милан уже ближе к «земле обетованной», а может удастся зарекомендовать себя и вопрос возвращения в Тулузу потеряет свою остроту. К тому же, должен же кому-нибудь пригодиться скромный молодой человек со знанием языков, письма и арифметики, и приличными манерами без простонародных примесей! - измотанный после очередного круга по городу Равиль пытался хоть как-то ободрить себя, отстраненно наблюдая за кабацкой дракой.
Он уже цеплялся за слухи и сплетни, наобум ходил по домам, где теоретически могла бы найтись работа, даже в кафедральном соборе спрашивал - помощи, не милостыни. Осталось только сходить в синагогу и предъявить доказательство своей принадлежности к еврейскому народу! Может, еще раз накормят…
И в первый момент Равиль даже не понял что происходит.
Короткий кивок, ухмылка стражника:
- Лис?
- Что? - только и успел переспросить юноша.
И вот уже в «блошницу» волокут именно его, а не подвыпивших забияк-смутьянов из местного сброда.
Равиль не пытался кричать - звать на помощь все равно некого, не пытался доказывать - ни тугого кошелька, ни солидного имени у него в распоряжении не было, не пытался возмущаться - подобный тип служак везде одинаков и он рисковал получить взамен только лишние синяки да сломанные ребра в зависимости от настроения конвоиров. Вбитые в кровь инстинкты снова сработали сами по себе, и юноша затих и затаился до поры, пока ситуация не прояснится и он не сможет найти выход. Все же, вряд ли венецианским стражам закона настолько нечего делать, что они хватают людей с улицы лишь бы поразвлечься и засудить кого-нибудь!
Он оказался прав, и первая странность обнаружилась сразу же. Равиль не был в подробностях знаком с бытом подобных заведений, но обоснованно сомневался, что каждому жулику в каталажке предоставляют отдельную камеру, как какому-нибудь опальному барону!
Собственно камера представляла собой закуток, в котором с трудом можно было вытянуть ноги, с решеткой вместо одной стены, холодная и сырая с деловито шуршавшими в соломе крысами. Равиля передергивало всем телом от шороха и писка, - он надеялся, что больше никогда не придется свести с этими неразлучными спутниками людского быта настолько тесного знакомства!
Никогда не говори никогда. Рыжая горбунья оглядела своего забившегося в угол сокамерника с философским пренебрежением ко всяческим условностям мира и скрылась, видимо сочтя, что ничего стоящего с него не возьмешь. Действительно нечего. Юноша невесело усмехнулся: от мысли, что его тощий кошелек оказался у стражников, тянуло повеситься на этой же решетке… Или хотя бы расплакаться.
- Лис, подъем!
Равиль сам не заметил, как ему удалось задремать под утро, привалившись к заплесневелой стене. Затекшие мышцы слушались плохо, поэтому он тут же схлопотал пинка и был выволочен из камеры без всяких церемоний. Однако возмущаться совсем не тянуло - зубы были еще дороги, и юноша только понадеялся, что сейчас все объяснится.
- Предыдущая
- 44/95
- Следующая
