Выбери любимый жанр

Лесная избушка - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 1


Изменить размер шрифта:

1

Любовь Федоровна Воронкова

Лесная избушка

Лесная избушка - i_001.jpg

1. На лесной тропинке

Лесная избушка - i_002.jpg

Шурка шел по лесу снежной скрипучей тропкой. Тропка была мало хожена, итти по ней было трудно — и Шурка устал. Он еле вытаскивал свои тяжелые валенки из сугробов, и ему казалось, что лесу не будет конца. Шурка мог бы пойти по большой проезжей дороге, там итти легче, но там опасно: немцы всюду заложили мины.

На снеговых полянах тихо таяли печальные отсветы малиновой зари. Всходил месяц, тени ложились на снег от неподвижных елок. И чем выше поднимался месяц, чем ярче светил он, тем отчетливее становились тени на искристом снегу. Шурка не боялся итти. Ночь наступала светлая, волков в их лесу не водилось, дорогу он знал хорошо. Но шел он невесело, не высматривал белок и снегирей и не насвистывал песенку. Он только смотрел, как бы не сбиться с тропки да не завязнуть в сугробе.

Выйдя на лесную полянку, Шурка остановился. Он поднял глаза к вершинам елок, которые, словно задумавшись, стояли кругом. И вдруг брови его насупились и к горлу подступили слезы. Таким маленьким почувствовал он себя среди этого тихого морозного леса, таким одиноким и брошенным! Словно щенок, которого вышвырнули из дома…

Шурка провел рукавицей по глазам и, всхлипывая, пошел дальше.

— Это кто же ревет на таком морозе? — вдруг сказал кто-то рядом с ним.

Шурка остановился, замер. Тихо было кругом, неподвижно стояли елки, разноцветные огоньки сверкали на синих сугробах.

— Чудится, что ли? — пробормотал Шурка. И несмело спросил: — Кто тут?

Оглянулся, а из-за косматой елки выходит кто-то весь в белом.

Легко скользя лыжами, человек в белом подошел к Шурке. У него была круглая седая борода, черные глаза блестели из-под капюшона. Шурка робко спросил:

— Ты разведчик, дедушка?

— Я-то разведчик, — сказал старик, — а вот ты кто такой, скажи, пожалуйста? И какое право ты имеешь ходить ночью по лесу да еще реветь здесь?

— А я никто, — смущенно ответил Шурка. — Так, просто мальчик… Из Назарова я.

— Далеко зашел! Мал еще ночью по лесам-то ходить. Лет восемь есть?

— Семь.

— Как же это тебя мать пустила одного в такую поздноту?

— А ее нету… Их всех немцы угнали.

— О! Вот что! Ну, нечего, братец, нам с тобой на морозе стоять. Пойдем. Я тебя провожу, а ты мне расскажи, как и что.

Шурка и дед пошли дальше. Шурка по тропинке, а дед по снегу рядом.

— Тебя как зовут-то? — спросил дед.

— Шурка.

— Ну, Шурка, расскажи, как это у вас в Назарове случилось.

Шурке опять сдавили горло слезы.

— Немцы у нас жили, — помолчав, глухим голосом сказал он, — а потом ушли. И народ угнали. А я в это время на дворе был; взял да зарылся в солому. Вот и остался. А мать угнали. И сестру тоже. И соседей…

— А отец?

— В армии. Давно уж.

— Ну, а куда же ты теперь идешь, Шурка, горемыка ты этакий?

— К тетке иду. Она хоть и сердитая, ну все-таки… В Николаевку.

Дед остановился.

— В Николаевку?

— Ты что? — удивился Шурка.

— Не спеши, братец, — сказал старик, — не спеши. Поворачивай в сторону, — Николаева нет. Вместо Николаевки черные угольки лежат. Вряд ли ты там, братец, свою тетку найдешь.

Шурка растерянно уставился в лицо деда, ярко освещенное луной. Не шутит ли он? Нет, не шутил дед. Задумчиво и озабоченно глядели на Шурку его черные глаза.

— Что же мне теперь делать, дедушка? — спросил Шурка.

Голос у него дрогнул, он уже не мог сдержать слез. И, плача, повторил еще раз:

— Дедушка, что же мне теперь делать, а?

Дед подумал минутку.

— Ладно, — сказал он. — Может, и ругать меня будут, но пусть ругают. Становись на мои лыжи, пойдем. Только не реви, а то сосульки намерзнут.

Шурка встал сзади на большие дедовы лыжи и ухватился обеими руками за его полушубок, надетый под белым плащом. Старик повернул вправо, и они пошли в глубь леса, прямо по сугробам.

Шурка плакал. Как ни ругал он себя, как ни уговаривал, ничего не мог поделать: уж очень много накопилось у него горя. На рукавице, которой он утирался, даже сделалась тоненькая ледяная корочка, и утираться ею стало больно.

Они шли молча по синим сверкающим сугробам, мимо укутанных снегом елок, мимо серебряных берез и осин. Шурка понемногу успокоился.

— Куда мы идем, дедушка? — спросил он.

— Новый год встречать, — ответил дед.

Новый год! Шурка и забыл совсем, что наступает праздник.

— Когда немцев не было, у нас в школе елку наряжали, — сказал Шурка. — Знаешь, дедушка, до чего красивая елка была! Так и блестела вся!

— О! Подумаешь! — отозвался дед останавливаясь. — Оглянись вокруг, а разве у нас в лесу елки плохо украшены, разве не блестят они? Погляди получше.

Шурка оглянулся. И может оттого, что очень ярко светил месяц, может оттого, что в Шуркиных глазах еще стояли слезы, но он увидел, что лес и в самом деле дивно блестит и сверкает. Он прижмурил заиндевевшие ресницы, и все кругом стало еще красивее, еще чудеснее. От елки к елке вдруг протянулись серебряные нити, и на этих нитях зажглись звездочки. Они тихонько покачивались среди серебра и вспыхивали то синими, то зелеными огоньками.

— Ну, отдохнул, братец Шурка? — сказал дед. — Пошли дальше.

Шурка открыл глаза. Звезды и серебряные нити исчезли. Но лес попрежнему блестел и сверкал, будто и в самом деле приготовился к встрече Нового года.

Дед и Шурка шли по краю обрыва, над рекой. Потом спустились вниз, на реку, и пошли по льду. И на том берегу, в самой чаще, Шурка разглядел маленький домик. Узкая дорожка вела к нему через сугробы. Черные посеребренные елки протягивали свои лапы над его низкой крышей. Откуда-то послышался легкий свист, дед так же свистнул в ответ.

— Кто это? — спросил Шурка.

— Наш караульный, — ответил дед. И, остановившись у калитки, сказал: — Вот мы и дома. Приехали!

Шурка сошел с лыж. Дед отстегнул их и три раза стукнул в дверь. Послышались быстрые шаги, дверь открылась. Худенькая черноглазая девушка выскочила на крыльцо.

— Батько! — обрадовалась она. — Наконец-то! А уж мы тут затревожились было. Все вернулись, а тебя нет… А это кто же с тобой? Чей парнишка?

— Потом узнаешь, Алёнушка, — ответил дед. — Входи в избу, Шурка, не стесняйся!

Шурка вслед за дедом вошел в избу. Он очутился в маленькой чистой кухонке. У порога вместо половика лежала кучка еловых веток. В избе было жарко натоплено, пахло хвоей, горячим хлебом. Из горницы сквозь тонкую дверь слышался негромкий говор.

Черноглазая девушка стащила с Шурки полушубок. Намерзшие рукавицы его сунула в печурку. А потом открыла дверь в горницу и сказала:

— Пожалуйте!

Шурка, прячась за деда, вошел в горницу. Там в переднем углу стоял накрытый стол. За столом сидели какие-то люди. Все они обернулись навстречу деду, все заулыбались, заговорили:

— А, вот и Батько пришел!

— Заждались тебя, уж думали, немцу на мушку попал!

— Давайте место Батьку!

А потом заметили Шурку.

— Глядите, глядите! Наш Батько еще партизана привел!

„Партизаны! — обрадовался Шурка. — Так я и думал!”

Все встали из-за стола, обступили Шурку.

— Откуда? Из какой деревни? Как попал сюда?

Шурка глядел то на одного, то на другого и не знал, кому отвечать: не то дядьке с рыжеватой бородой, с наганом у пояса, не то вот этому высокому, голубоглазому, не то вон тому молодому веселому парню, который так ласково улыбается ему.

Дед Батько выручил Шурку.

— Ну, что напали? Потом расскажет. Один он на свете остался — вот и весь его рассказ. Когда-нибудь родные его вернутся, а пока… Садись за стол, Шурка! Вот сюда. Вот твое место. Понимаешь? Твое. И уж полночь скоро. Будем мы нынче Новый год встречать или не будем? Как скажете, сынки?

1
Перейти на страницу:
Мир литературы