Завтрашние сказки - Кривин Феликс Давидович - Страница 10

• Предыдущая
• 10/22
• Следующая

Между ними была борьба — между лучшими и худшими. Побеждали худшие, и им доставались все цветы и аплодисменты. А лучшие ждали и надеялись, что когда-нибудь их время придет. Но время очень медленно идет и когда, наконец, приде! на сцене уже совсем другие люди…

Вор Прошкин обнаружил в кармане у случайного прохожего дензнаки иностранного происхождения, именуемые в обиходе валютой. Поскольку прохожий как по внешнему виду, так и по манере выражаться не был похож на гостя нашей страны, вор Прошкин тут же сообразил, что валютой он владеет незаконно. Опасаясь сесть в тюрьму как валютчик, вор Прошкин доставил ограбленного в милицию, где подтвердились незаконные операции задержанного лица. Валюта была конфискована в пользу государства, а вор Прошкин получил благодарность и пообещал и впредь помогать нашей славной милиции в задержании нежелательных лиц. И действительно: вскоре он вытащил пачку новеньких сторублевок, которые показались _ему фальшивыми, и он сдал их вместе с владельцем в милицию, чтобы чего доброго не сесть в тюрьму как фальшивомонетчик. Деньги оказались настоящими, но были конфискованы в пользу государства, а вор Прошкин получил в подарок именные часы и путевку на южный берег Крыма. Там он обчистил в пользу государства несколько квартир, за что был представлен к званию Почетный Работник Государства.

В настоящее время вор Прошкин продолжает сотрудничать с государством. Недавно он взял банк, передав всю сумму в государственную собственность, а государство, припрятав эту сумму подальше, взыскало аналогичную с ограбленных лиц.

У Шерлока Холмса спросили, как он нашел себя. — О, совсем несложно! — ответил великий сыщик. — Я просто искал преступника…

Прежде у нас в арифметике были одни профессионалы. Посчитают до ста, а обсчитают до тысячи. Посчитают до тысячи, а обсчитают до миллиона. Одному вместо зарплаты насчитают штраф, другому вместо премии — семь лет строгого режима.

Не понравилось это рядовым среднеарифметическим массам, и отправили они профессионалов на заслуженный отдых, на персональную пенсию. А новых решили избирать альтернативным путем, преимущественно из обсчитанных прежней арифметикой.

Бурные были выборы. Обсчитанных столько набралось, что за ними ни в какую арифметику не пробьешься. Но зато выбрали достойных людей. Трудолюбивых. Неделями бьются над каждым» арифметическим действием. Дважды два выносят на всенародное обсуждение — пусть народ скажет свое слово.

Народ, конечно, не прочь сказать слово, но почему-то после всенародного обсуждения дважды два получается пять. Или семь. И приходится недостающее добавлять из собственного кармана.

Ну, это уж совсем никуда: дело-то общественное! И все чаще новые люди в арифметике стали поглядывать на общественный карман.

Спохватились среднеарифметические массы: да их же опять обсчитывают! Правда, не по злому умыслу, а от чистого сердца. Бескорыстно, непрофессионально, но — обсчитывают.

С той только разницей, что если раньше обсчитывали на уровне высшей математики, то теперь обсчитывают на уровне дважды два.

Приглашает меня наше партийное руководство. «Хотим, — говорят, — знать ваше мнение».

Раньше мое мнение знали все, потому что оно было у всех одинаковое. А теперь, когда мнения разные, приходится интересоваться.

Я говорю: вот этот лозунг, «Вся власть Советам!» Что-то я в нем недопонимаю, наверное.

«Как это — недопонимаете? У нас этот лозунг семьдесят лет, а вы все еще недопонимаете?»

Я говорю: если Советам вся власть, то что же тогда партийному руководству? Прежде оно — дзинь-дзинь! — и советская власть — топ-топ — на доклад является. Оно дзинь-дзинь, а она топ-топ. Неужели теперь советская власть будет нажимать на кнопки? «Демократия, — улыбается партийное руководство. — Демократия нам нужна. Но вот какая нам нужна демократия?»

Когда мне говорят, что нам нужна не та демократия, я понимаю, что никакая демократия нам не нужна. Или я сказал что-то лишнее? Ладно, могу молчать.

«Ну вот, сразу уже и молчать. Чуть что — сразу молчать. Нам же интересно знать ваше мнение!»

Я говорю, что целиком согласен с замечательными словами: «Этим людям хотелось бы уверить себя и других, что застой лучше движения».

Восхищенная пауза.

«Это сказал Михаил Сергеевич?»

«Нет, Виссарион Григорьевич».

«Как вы сказали? Виссарионович?»

Объясняю, что это сказал Белинский.

Облегченная пауза: Белинский нам не указ.

«А что вы вообще думаете о гласности?»

О гласности я думаю много. Во всяком случае, больше, чем говорю. Говорить я стараюсь поменьше. Особенно в таком высоком учреждении.

«Напрасно вы так, — говорит партийное руководство. — Ведь напрасно?»

«Мне кажется, нет».

«Напрасно, напрасно. А каково ваше мнение?»

«Не напрасно.»

«А каково ваше мнение?»

Гласность наша в бою, но не на коне, а в тачанке. Она несется вперед, а стреляет назад. По задним целям. По прошлым. По пройденным.

Напрасно я так о тачанке — она наше славное прошлое.

И напрасно я так о гласности — она наше славное настоящее.

Напрасно я так, напрасно…

Ладно, могу молчать.

Сегодня цель уже не так оправдывает средства, как оправдывала в прежние времена. Сегодня она говорит: средства были ошибочные. Нехорошие были средства.

Но цель-то была хорошая! Она потому и оправдывала средства, что была добрая, гуманная. Была бы она другая, разве б она могла такие ужасные средства оправдать?

Цель у нас была высокая: построение социализма. Сначала она была еще выше, аж до самого коммунизма, но потом мы решили: пусть будет социализм. Такой мы сделали исторический выбор.

Какие средства оправдывала эта цель? Ну, сначала, конечно, революцию, гражданскую войну. Потом, уже в мирное время, классовую борьбу со всеми вытекающими последствиями. И все это время нужно было людей кормить, причем не после, а до построения социализма. И не как-нибудь выборочно, а всех кормить, сверху донизу.

К сожалению, еды хватало только на начальный период: начнем сверху — и еды уже нет. Опять начнем сверху — и еды опять нет.

Как же сверху донизу людей накормить, если стоит сверху начать, как вся еда на этом кончается?

Те, которые снизу, шеи повытягивали, изо всех сил тянутся, чтоб вверху еду ухватить. Им говорят: спокойно. Накормим всех сверху донизу. Но лишь сверху начинаем — и еды снова нет.

А цель-то вообще хорошая. Просто замечательная. И средства, которые она оправдывает, хорошие, не такие, как прежде.

Жаль, что среди этих хороших, замечательных средств нет одного-единственного: средства к существованию.

В кооперативной газете, свободно конвертируемой за три рубля на одной из центральных площадей столицы, было опубликовано сообщение, подписанное совместным кооперативом трех ведомств: Воздушного сообщения, Жилищного распределения, и Продовольственной службы. В сообщении говорилось, что такого-то числа из аэропорта Домодедово отправляется самолет, который будет угнан в столицу Швеции. Билеты по договорным ценам.

От центральной площади неудержимый поток устремился в направлении Домодедова. Мы-то думали, что у нас дефицит колбаса, батарейки, табачные изделия, а у нас, оказывается, совсем другие дефициты. Швеция — вот наш дефицит. Западная Германия. Соединенные Штаты.

В Домодедове оказалось, что нужно бежать во Внуково. В чем дело? Почему Внуково? Ведь самолет угоняют из Домодедова?

Все правильно, угоняют из Домодедова. Но очередь за билетами уже из Домодедова дотянулась до Внукова. Так что занимать нужно во Внукове и постепенно двигаться к Домодедову.

• Предыдущая
• 10/22
• Следующая