Все исправить - Белова Елена Петровна - Страница 20
- Предыдущая
- 20/87
- Следующая
Марианна зарычала и рванулась в наручниках. Плевать, что ядовитые шипы! Хоть на миг освободиться, хоть ленту эту липкую с губ сорвать, хоть крикнуть, что это вранье, Анну они не трогали...
Но глава клана уже научилась кое-чему, и девушек держали не только наручники.
— А посему приговариваются голосом главы клана...
— Не приговариваются! — перебил новый голос. Злой и звонкий. — Я требую слова!
— Ты!
Темноволосая девушка, показавшаяся в проеме коридора, машинально отклоняется от свистнувшей пары ножей.
— И тебе привет, мама. То есть, простите, госпожа Приближенная. Только не делай больше так, а то я отвечу. А подраться мы еще успеем.
Еще один нож она перехватывает у груди — кажется, он сам ложится в смуглую руку. Легко подбрасывает на ладони. И демонстративно «растворяет».
Немногочисленные фениксы не шевельнулись, но по пещере пронесся вздох-перешепот. Растворить чужой нож, присвоить его — это не просто жест. Это вызов.
Я считаю себя сильнее. Желаешь получить назад свое оружие — сначала победи.
— Я же говорила: не надо больше так.
— Взять ее!
— Как же... — Галина, ближайшая помощница Лиз, явно была в затруднении. — А поединок...
Нельзя схватить тех, кто вызывает на бой, — еще один из законов.
Лиз скрипнула зубами:
— Хорошо. Мы будем драться! Но тебе не спасти этих предательниц.
Лина нашла взглядом «предательниц» — они были обнаженными привязаны у колонн и густо перевиты веревками. Живы. У Анжелики голова в крови и глаза то и дело закрываются, но лицо цело... Марианна на вид без ран, только синяки, и по горлу, полускрытая волосами, тянется багровая полоса — след от удавки.
У Лиз явно не одна помощница. А ты полезла очертя голову, не разведав как следует. Ничего, разберемся.
— О предательстве не тебе бы говорить... мама. Где Хранительница?
Прошуршало. Сухо треснуло. Затанцевало рыжими языками и расступилось, открывая нишу под названием «Скальный приют» и лежащее в ней тело...
Анна!
Хранительница была жива — она дышала, грудь поднималась и опускалась, но кровь, как второе пламя, заливала правый бок. Посреди багрового островка торчал, как кол, знакомый нож с плоской рукоятью под янтарь. Нож Марианны. Ну конечно, подставлять — так по полной, да, мама? И как только нож раздобыла?
Она думала о ноже, о подставе, о сообщниках... о том, что после поединка она пройдет и поможет Анне — она знает, ее Пламя пропустит — лишь бы задавить, взять под контроль бушующую ярость. Ма-ма... что ж ты делаешь, ма-ма...
— Ранена, — одними губами усмехнулась Лиз. — Твоими сообщницами. Так что...
— Не смей.
Лина сказала это так, что Лиз невольно сбилась. Она еще не слышала у дочери ни такого голоса, ни такого тона — будто водопадом кипящим окатило.
— Ты — глава клана. Не смей... так.
Может, случайно, но слова «беглой изменницы» услышали все — слишком тихо было в пещере, слишком тихо...
— Не смей. Мы фениксы. Мы убиваем, но не лжем. Не предаем. Не клевещем. А судить о нас будут по тебе — по главе. Не смей нас позорить!
Лиз побелела. Никто не смел говорить с ней так..
Она помнила, она всегда помнила, что заняла место у Пламени не совсем законно. Главой должна была стать другая, потому что Лиз нарушила традицию избрания. И это грызло ее все годы правления. Она старалась быть безупречной во всех отношениях, она стала рьяной ревнительницей традиций и законов, она никому не прощала ни малейшего проступка, ведь только помня о своих грехах, люди забывают чужие... она сделала все, чтобы ее дочь стала идеальным фениксом, чтобы никто не упрекнул, не вспомнил...
А сейчас... Как она смеет?!
Ненавижу!
Эта неполнокровка с лицом отца, вечная память о ее, Лиз, слабости; эта девчонка, от которой всегда были одни проблемы — вечное своеволие и непослушание, распроклятая тяга к танцам, демонское упорство... глаза Даниила на смуглом лице. Лиз могла подчинить любую феникс — как же получилось, что собственная дочь все время уходила из ее рук?
И сейчас бросает вызов. Позорит перед кланом. И все слышат!
— Замолчи. Сейчас же. Ты...
— У тебя есть шанс заставить меня замолчать. К бою!
Фениксы провожают их до Круговой пещеры. Только там можно наблюдать за поединком — там вдоль стен есть проемы, похожие на окна из стекла или хрусталя, то ли сделанные кем-то в незапамятные времена, то ли являющиеся природным феноменом.
Под потолком закрепляют четыре факела, зажженных от Пламени.
Пламя будет свидетелем...
К бою! По телу прокатывается горячая волна с холодными вихрями ножей. Сердце не частит, и Феникс внутри по-боевому «топорщит перья», настроенный на драку и победу.
К бою!
Я должна победить, потому что Лиз нельзя оставлять править, нельзя... Потому что еще немного, и клан вымрет...
Я бы простила тебя за мою жизнь, за твою ненависть... я бы и суд, и приговор простила, но Анну тебе — не прощу. И то не прощу, что ты себя убедила, будто бы не бывает слишком высокой цены... будто бы можно идти по трупам, если желание того стоит.
Нельзя так, мама, нельзя.
Нельзя предавать тех, за кого отвечаешь.
К бою!
Первый нож свистит в воздухе еще до конца ритуального поклона. Лина зло усмехнулась. Вот и начали.
И с этого мига остальной мир: фениксы-наблюдатели, серые пришельцы, золотистые металлические листы с невозможной правдой о фениксах — все это отодвинулось в сторону, растаяло... Осталось только Пламя на факелах — неровное, пляшущее, скрадывающее расстояние. И Лиз.
Соперница.
Все теперь неважно, все, только этот бой.
Собраться, феникс! Сосредоточиться! Мягко сдвинуться в сторону, уводя тело от летящей смерти, — ничего, это всего лишь нож. Посмотреть на Пламя... Настроиться. Услышать тот почти неразличимый шорох, с которым замедляется время. Увидеть, как пляшущие в вечном неостановимом танце языки дрогнули, вскинулись... и замерли.
Есть. Плавно, удивительно плавно движутся шафранно-желтые лепестки огня. Медленно-медленно летят по воздуху ало-золотые искры. И брошенный клинок, отрываясь от руки, летит, будто сквозь воду — плавно, мягко.
Бешено горят глаза Лиз.
И тени не успевают за нами!
Шаг, уклон, промельк стали у лица... а Лиз уже совсем близко.
Нож долетает до стены, высекает искры... в стороны разлетаются каменные брызги...
Это последнее, что Лина успевает увидеть. Дальше мир суживается до предела, сконцентрировавшись на одной точке — на Лиз.
Поединок с метанием ножей не для фениксов. Метать клинки можно, если дерешься с чужаком. Но со своими — нет. Слишком велика собственная скорость, слишком медленно в сравнении с фениксами движутся в воздухе ножи...
Так что поединок для фениксов — это ближний бой. И нацелен он не на убийство. Что толку убивать, если твоя соперница через три минуты станет пеплом и воскреснет. Да и слишком мало фениксов, чтоб позволять им убивать друг друга.
Нет, не убивать... Лина снова и снова уворачивается от ножа, отступает, отклоняется. Ловит удар, ставит блок. Стремительно пригибается, выставляя то одну, то другую руку.
Бой в два ножа, и уследить за обоими ох как трудно. Кажется, в руках Лиз мечется безумная рыбья стая — клинки словно вьются у запястий. И сами летят к цели, рвутся с ладоней, бьющими молниями простреливают загустевший упругий воздух.
Скрутка, уход вниз, перекат, атака. Мимо.
Попытка укола, отскок, перемещение... мимо.
Финт, бросок, нож почти достает горло — блок крестом, прижать руку, попробовать... мимо.
Ох! Блок! И клинок — у самого лица. Вывернуться... Больно руку... дьявол, дьявол! Холодок на обнажившейся коже — нож рассек рукав.
Ладно...
Быстрым нырком она обозначает удар в живот, вынуждая Лиз отшатнуться. И едва успевает отклонить голову от удара ногой. Преисподняя! Ну, мама... Снова бьешь без правил. Хотя когда тебя это останавливало. Не со мной, не со мной...
- Предыдущая
- 20/87
- Следующая
