Комната старинных ключей - Михалкова Елена Ивановна - Страница 29
- Предыдущая
- 29/73
- Следующая
Они действительно утопали в снегу. Был бы забор, никто не смог бы подойти к дому. А от живой изгороди только веточки торчали над крахмальным снежным одеялом.
– Вы связались с его родными? – спросил Илюшин. – Обратились в милицию? Его должны были искать.
Ковальский ощутил, что ступает на тонкий лед.
– О его родных я ничего не знаю, – медленно сказал он. – По-моему, Анатолий одинок. А в милицию я не обращался.
Илюшин с Бабкиным переглянулись.
– Я все понимаю, – заторопился Ковальский. – Это выглядит странно, согласен! Но я тогда решил, что Толя просто ушел!
– А летние ботинки оставил вам на память, – с пониманием кивнул Илюшин.
– И кубик Рубика тоже, – поддержал его Бабкин.
Ковальский в отчаянии всплеснул руками:
– Честное слово! Не знаю, как вас убедить!
– Например, сказать правду, – предложил Макар. – Хотя я не настаиваю. Это ваш интерес, а не мой.
Анжей потер вспотевший лоб:
– Правда состоит в том, что я был рад его уходу. Я не мог сказать про Анатолия ни одного дурного слова. Но лишь после его исчезновения я понял, как сильно он давил на меня.
– Он?
– Его присутствие, – поправился Анжей. – Я испытал такое облегчение, что мне не хотелось и думать о том, чтобы искать и возвращать его. Мы с Васей обыскали все вокруг, потому что предполагали несчастный случай. Но когда я убедился, что это не так, мне стало безразлично, куда пропал Анатолий и почему.
– Тогда я не понимаю, что заставило вас обратиться к нам сейчас.
– Если я скажу, что у меня нехорошее предчувствие, вы мне все равно не поверите?
Ответ сыщика стал для Анжея неожиданностью.
– Отчего же, – задумчиво сказал Макар. – У вас есть основания для нехороших предчувствий. Ваш эконом исчез при странных обстоятельствах. Кстати, вы уверены, что из ваших вещей ничего не пропало?
Ковальский замялся.
– Анжей Михайлович… – в голосе Макара Илюшина звучало предостережение. – Или вы рассказываете обо всем откровенно, или наш разговор не имеет смысла.
– Вы правы, – сдался Ковальский. – Нет, ничего не пропало. Но кто-то пытался забраться в одну из моих комнат, где я храню очень ценные вещи. Объективно их стоимость невелика, но для меня они важны. Я обнаружил следы взлома совсем недавно. Не сомневаюсь, что это дело рук Анатолия!
– Уверены, что его, а не той девушки, которая встречала нас?
– Абсолютно! Это не она, потому что ей нет смысла… – Ковальский сбился и закончил: – В общем, поверьте мне: Полина здесь ни при чем.
Макар помолчал, что-то обдумывая. Наконец он заключил:
– Значит, кто-то пытался забраться в комнату, где вы храните ключи. Любопытно…
Анжей вздрогнул: он ни словом не упомянул о ключах.
– Я хочу понять, чего вы ждете от нас, – продолжал Илюшин. – Потому что шансов найти человека, пропавшего два месяца назад, практически нет.
* * *
Тарас Воловик последние полчаса провел в библиотеке. Сначала он выбрал Кафку. Но первые же страницы убедили его, что ни один нормальный человек не будет это читать.
– Бред какой-то, – удовлетворенно пробормотал Тарас Иммануилович. – Притворяются! «Кафка, Кафка! Потрясающие книги!» Лжецы.
Воловик любил, когда жизнь подкидывала ему доказательства несовершенства окружающих. Если о каком-нибудь верном муже становилось известно, что он изменяет жене, Тарас Иммануилович расцветал, как роза. Услышав о том, что его коллега проиграл в казино все свое имущество, Воловик два дня пребывал в хорошем настроении. А когда тот же коллега попал в клинику лечения зависимостей, Тарас Иммануилович засветился от радости.
– А вы мне что говорили? – сладостно пенял он окружающим. – Что хороший человек Денис Грищук! Ну, полюбуйтесь на вашего Грищука. Где он теперь? Хе-хе-хе.
Тарас Иммануилович не переносил людей, которые были лучше его самого. Исключение составляло начальство.
В своих близких Тарас выискивал ущербность и культивировал ее, как садовник культивирует цветы. Женщины не задерживались рядом с Тарасом, потому что с ним они начинали казаться себе моральными инвалидами. Любимая фраза Воловика была: «Вы это делаете не потому, что вы добрые, а потому, что вы хотите такими казаться».
Однажды нашелся человек, который в ответ спросил Тараса Иммануиловича: «Какая разница, если результат одинаков?» Воловик возненавидел его от всей души.
Бросив Кафку, Тарас достал из другого шкафа книгу кулинара Похлебкина. Но и о еде не читалось. Он сел в кресло и поерзал, представляя себя хозяином этого дома.
Сидеть оказалось неудобно. Кресло подходило для худого Ковальского, но не годилось для толстого Тараса. К худым у Воловика были отдельные претензии.
– Тощие, потому что у них глисты, – бормотал он. – Или таблетки жрут, организм гробят. Идиоты.
Год назад в его отдел устроился мужчина лет пятидесяти, находившийся в прекрасной физической форме. Он занимался спортом, правильно питался, а зимой с наслаждением купался в проруби.
Тарас Иммануилович исстрадался, глядя на него. Живое доказательство того, что здоровый образ жизни приносит свои плоды, ходило рядом с ним по офису. Доказательство не ело таблетки для похудения и не изнуряло себя диетами. Более того, оно счастливо жило в браке и воспитывало пятерых внуков.
И это было непереносимо. Тарас яростно жевал булочки и пытался найти изъян в своем коллеге. Рядом с ним Воловик ощущал себя человеком второго сорта.
Зависть точила Тараса до тех пор, пока коллега не уволился.
Тогда Тарас Иммануилович вздохнул свободнее. Но предпочитал думать, что в бывшем сотруднике все-таки скрывался какой-то порок. Просто он не был вовремя обнаружен.
Достоинства других людей Воловик ощущал как прямую насмешку над собой. Он – толстый, некрасивый, без друзей и семьи. А Денис Грищук синеглазый, общительный, веселый и пахнет «Фаренгейтом». Из всего этого списка Тарас мог повторить только «Фаренгейт».
У Ковальского Тарасу очень не понравилось. Дом был огромен, и при этом содержался в полном порядке. Тарас пытался найти пыль хотя бы на шкафу, не преуспел и расстроился. Прекрасный сад цвел и благоухал, повариха отменно стряпала. Придраться было совершенно не к чему!
Разве что к Кафке. Если хозяин держит его в своей библиотеке, значит, тоже притворщик и сноб. Пускает пыль в глаза, а сам наверняка не читает ничего, кроме желтой прессы!
Эта мысль несколько примирила Тараса с действительностью.
Он вспомнил, что видел где-то бильярд. Надо сыграть! Воловик подошел к двери, но услышал снаружи голоса и остановился.
– Какой в этом смысл? – спросил низкий, тяжелый голос. – Здесь не нам двоим работать надо, а целой следственной группе.
– Задачка уж очень интересная, – ответил ему другой, легкий и насмешливый. – Из дома вышел человек с веревкой и мешком и в дальний путь, и в дальний путь отправился пешком.
– Макар, поехали домой, а? – попросил первый. – Нечего здесь ловить.
– У тебя есть хоть какие-нибудь версии произошедшего?
– А как же! Целых три!
Голоса стихли в глубине коридора, и Воловику не удалось узнать, что за версии и что произошло.
Он задумчиво почесал бородку. Следственная группа, значит… Так-так-так.
Крадучись, Тарас вышел из комнаты, не поставив Кафку на место.
Десять минут спустя в библиотеку заглянула Полина.
Она взяла за правило делать обход несколько раз в день. Всего трое гостей – а хлопот от них, как от тридцати! Приходилось проявлять дипломатию пополам с настойчивостью, чтобы держать их в рамках.
Тарас Иммануилович, затаивший злобу с той секунды, как она назвала его Манулом Мануловичем, норовил облазить все углы в доме. Хотя Ковальский недвусмысленно сказал, что для гостей открыты лишь столовая, библиотека и бильярдная. И все равно вчера вечером Полина застала Воловика, гулявшего возле кабинета Анжея. Что, спрашивается, ему там понадобилось?
В ответ на замечание Тарас Иммануилович окрысился: он, мол, рассматривает картины! Что ж, может быть, и так. Только на двери кабинета нет никаких картин.
- Предыдущая
- 29/73
- Следующая
