Врата судьбы - Кристи Агата - Страница 7

• Предыдущая
• 7/48
• Следующая

— Пойду вытащу его оттуда, — сказала Таппенс. — Где Ганнибал?

— Кажется, вместе с хозяином наверху.

Но в этот момент появился Ганнибал. Предварительно яростно полаяв и таким образом поддержав свою репутацию хорошего сторожевого пса, он пришел к справедливому заключению, что это вернулась его любимая хозяйка, а не незнакомец, намеревающийся стащить ложки или напасть на хозяев. Он спустился по лестнице, извиваясь, махая хвостом, с высунутым языком.

— А, — сказала Таппенс, — рад видеть мамочку?

Очень рад, откликнулся Ганнибал. Он прыгнул на нее с такой силой, что чуть было не опрокинул на пол.

— Тише, тише, — сказала Таппенс. — Ты же не хочешь убить меня?

Ганнибал дал понять, что он хочет только съесть ее, поскольку ничто другое не в состоянии выразить его любовь к ней.

— А где хозяин? Где папочка? Наверху?

Ганнибал понял. Он поднялся на следующую лестничную площадку и оглянулся, ожидая, что Таппенс последует за ним.

— Ну и ну, — сказала Таппенс, когда слегка запыхавшись, — вошла в книжную и увидела там Томми, оседлавшего небольшую лестницу. Он вынимал книги и ставил их обратно. — И чем это ты занимаешься? Я думала, ты гуляешь с Ганнибалом.

— Мы уже погуляли, — сказал Томми. — Мы были в церковном дворе.

— Но зачем ты водил Ганнибала в церковный двор? Не думаю, что туда можно водить собак.

— Он был на поводке, — сказал Томми, — и вообще, я его туда не водил. Он повел меня. Ему, похоже, там понравилось.

— Надеюсь, он на нем не зациклится, — сказала Таппенс. — Ты же знаешь Ганнибала. Он любит устраивать себе привычные маршруты. Если он возьмет в привычку каждый день заходить в церковный двор, нам придется туго.

— Он держался вполне прилично, — проговорил Томми.

— Другими словами, делал, что хотел, — сказала Таппенс.

Ганнибал подошел к ней и потерся носом о ее ногу.

— Это он говорит тебе, — промолвил Томми, — что он — очень умный пес. Умнее, чем мы с тобой были до сих пор.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Таппенс.

— Ну как, получила удовольствие? — спросил ее Томми, меняя тему.

— Ну, я бы так не сказала. Все были со мной очень милы и любезны, и, надеюсь, скоро я перестану путать их так, как сейчас. Знаешь, сначала приходится трудно, потому что люди похожи друг на друга, носят примерно одинаковую одежду, так что не сразу отличишь, кто есть кто, разве что кто-то особенно красив или безобразен. А в деревне это почему-то не так заметно.

— Так вот, — заявил Томми, — мы с Ганнибалом проявили недюжинный ум.

— Мне показалось, ты говорил про одного Ганнибала. Томми протянул руку и снял с ближайшей полки книгу.

— «Похищенный», — пояснил он. — Еще один Роберт Льюис Стивенсон. Кто-то, видать, его очень любил. «Черная стрела», «Похищенный», «Катриона» и еще два романа. Все были подарены Александру Паркинсону любящей бабушкой, а один — щедрой тетей.

— Ну и что из того?

— И я нашел его могилу, — добавил Томми.

— Что нашел?

— Точнее, Ганнибал нашел. Она находится прямо в углу, возле боковой двери, ведущей в церковь, куда-то в ризницу. Она очень стершаяся и неухоженная, но без сомнения его. Он умер в четырнадцать лет. Александр Ричард Паркинсон. Ганнибал рыскал в том месте. Я увел его и, несмотря на ветхость могилы, сумел разобрать надпись.

— Четырнадцать лет, — проговорила Таппенс. — Бедный мальчуган.

— Да, — сказал Томми, — печально и…

— Ты о чем-то думаешь, — сказала Таппенс. — Я не понимаю.

— Я заинтересовался. Видимо, Таппенс, ты заразила меня. Это один из твоих крупнейших недостатков — если ты чем-то увлеклась, ты не можешь заниматься этим сама, а должна обязательно вовлечь кого-то еще.

— Я не совсем тебя понимаю, — сказала Таппенс.

— Я думаю, нет ли здесь причинно — следственной связи.

— Что ты имеешь в виду, Томми?

— Я раздумывал об Александре Паркинсоне, который положил столько труда, хотя, полагаю, ему это пришлось по душе, занося в книгу свое тайное послание. «Мэри Джордан умерла не своей смертью». Предположим, это правда, и Мэри Джордан, кем бы она ни была, действительно умерла не своей смертью. Ты не думаешь, что за этим вполне могла последовать смерть Александра Паркинсона?

— Ты имеешь в виду — неужели ты считаешь…

— Пришла мне вот в голову такая мысль, — сказал Томми. Как — никак умер в 14 лет. На надгробии не говорилось, от чего он умер, впрочем, естественно. Там была только надпись, «В твоем присутствии лишь познается полнота радости» или нечто в таком духе. Возможно, он знал что-то, что представляло для кого-то опасность — я поэтому умер.

— Другими словами, его убили? Выдумываешь ты все, — заявила Таппенс.

— Ну, ты начала первая. Выдумывать или воображать — в сущности, одно и то же.

— Наверное, мы теперь не успокоимся, — проговорила Таппенс, — а узнать ничего не узнаем, поскольку все это произошло так много лет назад.

Они переглянулись.

— Как в то время, когда мы пытались разобраться в той истории с Джейн Финн, — сказал Томми.

Они снова переглянулись, вспоминая прошлое.

Будущий переезд в новый дом часто воспринимается как приятная работа, которая доставит переезжающим удовольствие, но так получается далеко не всегда.

Приходится вступать в контакты с электриками, подрядчиками, плотниками, малярами, наклейщиками обоев, поставщиками холодильников, кухонных плит, электрооборудования, изготовителями чехлов для мебели и занавесок, теми, кто подвешивает занавески, укладывает линолеум, поставляет ковры. Каждый день приносит, помимо запланированных дел, от четырех до двенадцати дополнительных посетителей, ожидаемых или тех, о чьем приходе давно позабылось.

Но наступали моменты, когда Таппенс со вздохом облегчения объявляла, что какой-то участок работы закончен.

— Пожалуй, наша кухня выглядит идеально, — сказала она. — Только я никак не могу найти подходящую банку для муки.

— А, — отозвался Томми. — А что, это так важно?

— В общем-то да. Чаще всего покупаешь муку в полуторакилограммовых пакетах, а она вся не помещается — банки слишком маленькие. Знаешь, одна с такой замечательной розочкой, а другая с подсолнухом. В них помещается максимум по полкило. Глупо.

Время от времени Таппенс выдвигала другие предложения.

— «Лавры», — говорила она. — По-моему, глупое название для дома. И почему его так назвали? Никаких лавров поблизости нет. Лучше бы его назвали «Платаны». Платаны очень красивые.

— Я слышал, что раньше он назывался «Лонг Скоуфилд», — отозвался Томми.

— Это название тоже ничего на значит, — сказала Таппенс.

— Что такое «Скоуфилд» и кто в нем тогда жил?

— По-моему, Уоддингтоны.

— Постоянно путаешься, — пожаловалась Таппенс. — Уоддингтоны, потом Джоунзы, которые и продали его нам. А перед этим Блэкморы? А когда-то, видимо, Паркинсоны. Масса Паркинсонов. Постоянно натыкаешься на Паркинсонов.

— Каким образом?

— Ну, видимо, потому, что я все время спрашиваю, — сказала Таппенс. — Если бы мы узнали что-нибудь о Паркинсонах, мы могли бы продвинуться — ну, в решении нашей проблемы.

— Вот модное сейчас словечко. Ты имеешь в виду проблему Мэри Джордан?

— Ну, и не только ее. Есть проблема Паркинсонов, проблема Мэри Джордан и, вероятно, еще масса других проблем. Мэри Джордан умерла не своей смертью; а дальше в сообщении говорится: «Это сделал один из нас». Значит ли это, что это был один из Паркинсонов или просто человек, живший у них в доме? Скажем, здесь жили двое — трое Паркинсонов, несколько Паркинсонов постарше, люди с другими фамилиями, которые были тетями или племянниками и племянницами Паркинсонов, наверняка горничные и повар, возможно, гувернантка, и, возможно — ну, тогда они еще так не назывались — но «один из нас» должно значить «из домашних». Тогда в домах жило куда больше народу, нежели сейчас. Мэри Джордан могла быть горничной или поварихой. И зачем кому-то нужна была ее смерть? Иначе она умерла бы своей смертью, так ведь? Послезавтра утром я иду в гости пить кофе, — закончила Таппенс.

• Предыдущая
• 7/48
• Следующая