Смерть сквозь оптический прицел. Новые мемуары немецкого снайпера - Бауэр Гюнтер - Страница 1

В тот день я, как всегда, был в булочной, принадлежавшей нашей семье. Вместе со мною там работали моя мать Анна и моя беременная жена Ингрид. Нам с Ингрид было обоим по восемнадцать лет. Мы поженились всего двумя месяцами раньше.

Я помогал моей матери вести дела в булочной уже несколько лет, и, когда я повзрослел, это стало нашим общим семейным бизнесом. Мать была рада, что часть ее забот я переложил на свои плечи.

В булочную вошли две пожилые женщины. Они долго рассматривали разные пирожные и печенье, тихо обсуждая между собой, что им лучше купить. В конце концов они определились с выбором и сделали покупку. На выходе им услужливо придержал дверь почтальон, направлявшийся к нам.

— Я принес тебе призывную повестку, Гюнтер, — сказал он войдя.

Услышав эти слова, я почувствовал, что в один миг моя жизнь круто переменилась. Я знал, что еще два года назад в Германии была восстановлена всеобщая воинская обязанность, но относился к этому как-то отстраненно, не представляя, что это коснется меня самого.

Почтальон протянул мне маленький желтый конверт, на котором было напечатано мое имя и адрес.

— Спасибо, Вальтер, — сказал я и протянул ему пирожное. — Угощайся.

Взяв пирожное, почтальон улыбнулся:

— Спасибо, Гюнтер, — приподняв шляпу, он раскланялся с моей матерью и Ингрид и вышел из булочной.

Лицо моей матери сразу стало очень озабоченным, она посмотрела на меня с тревогой.

— Мама, все будет хорошо, — я попытался успокоить ее и заставил себя улыбнуться.

— Твой отец погиб на войне, — вздохнула она.

— Но мы сейчас ни с кем не воюем, — возразил я.

Раскрыв конверт, я начал читать повестку. В ней сообщалось, что в трехдневный срок я должен явиться на призывной пункт и что, если я не сделаю этого, меня ждет арест. Кроме того, в повестке был указан адрес моего призывного пункта, который, как оказалось, находился в нескольких километрах от нашей булочной.

Три следующих дня пролетели очень быстро. Все это время мать без конца давала мне разнообразные советы, которые, как думала она, могли помочь мне избежать армейской службы:

— Скажи им, что ты только что женился. Скажи им, что у тебя вот-вот родится ребенок…

Впрочем, сама она очень боялась, что ни один из этих доводов ничего не изменит. И мать несколько раз за эти три дня повторяла мне:

— Гюнтер, умоляю тебя, не пытайся строить из себя смельчака, если когда-нибудь окажешься на войне. Твой отец был храбрецом, и его нет с нами. А ты должен вернуться домой целым и невредимым.

Ингрид передались тревоги моей матери. Однажды вечером, когда мы были вдвоем, ее лицо стало очень серьезным и грустным. Она сказала, едва сдерживая слезы:

— Пообещай мне, что ты вернешься, Гюнтер.

— Конечно, вернусь! — ответил я с напускной веселостью. — Но тогда уж и ты тоже пообещай, что будешь меня ждать.

Она пообещала и поднесла мою руку к своему животу:

— Скажи нашему ребенку, что ты обязательно вернешься.

Я поцеловал Ингрид в живот и улыбнувшись произнес, обращаясь к тому, кто был внутри:

— Малыш, это говорит тебе твой папа. Я обещаю вам с мамой, что я вернусь. Мы снова будем вместе, и все у нас будет хорошо!

Ингрид провожала меня до самого призывного пункта. Когда я подошел туда, я увидел длинную очередь из молодых людей. Некоторые из них стояли со своими женами, подружками и матерями. В толпе было даже несколько маленьких детей, которых привели проводить отцов.

Я встал в очередь. Ингрид не хотела уходить и сжимала мою руку.

— Не волнуйся, нас, скорее всего, просто отправят охранять границу, — оказал я, не веря до конца в правдивость своих слов.

В те дни многие предчувствовали, что Германию ждут тяжелые испытания. Жизнь в стране круто переменилась всего за несколько последних лет. С приходом Гитлера к власти в 1933 году началось насаждение нацистской идеологии. Несогласие с правящим режимом постепенно подавлялось все жестче и жестче. В конце концов дошло до того, что даже невинная шутка о Гитлере или его партии могла привести к аресту. Впрочем, я сам был слишком молод тогда, чтобы задумываться о таких вещах. Единственное, мне бросилось в глаза, что примерно за два года до того, как я получил призывную повестку, нашу булочную перестали посещать несколько евреев, которые прежде были постоянными клиентами. Но в ту пору я не придал этому особого значения. Возможно, этим людям удалось сбежать из страны, либо же их постигла гораздо худшая судьба.

Я сам никогда не был нацистом. Но хорошо помню, что к середине тридцатых годов германский народ разделился на их сторонников и тех, кому оставалось только молчать и бояться. Нацисты были везде. Даже около призывного пункта несколько из них прохаживались в черных рубашках со свастикой на рукаве и раздавали пропагандистские листовки. Когда одну из них протянули мне, я взял ее, вежливо улыбнувшись. Мне были не нужны лишние проблемы.

Вскоре подошла моя очередь. Я крепко обнял жену:

— Ингрид, все будет хорошо! Я скоро вернусь, верь мне!

Она едва не расплакалась и в который раз сказала, что очень любит меня и будет ждать. Мы поцеловались, и я вошел в коридор призывного пункта. Ингрид смотрела мне вслед, но дверь была на пружине и захлопнулась сразу, как только я вошел.

В коридоре тоже была очередь, которая вела к массивному столу. Над столом возвышался тучный сержант. Он забирал у призывников повестки и задавал каждому из них ряд формальных вопросов.

Когда я наконец оказался возле стола, сержант спросил у меня мое имя, адрес, возраст, вес и тому подобное. Задавая вопросы, он не делал пауз. Его голос звучал монотонно, а лицо ничего не выражало. Он даже показался мне не человеком, а некой машиной.

Все происходившее дальше также напоминало конвейер. В следующей огромной комнате мы прошли медкомиссию, по очереди переходя от одного врача к другому. После этого еще один сержант протянул мне на подпись документ, согласно которому я призывался в армию на четыре года. Мне ничего не оставалось, кроме как поставить свою подпись.

Вскоре после этого каждому из нас были выданы личные солдатские книжки, которые мы должны были постоянно носить с собой. Кроме того, мы получили специальные бланки, в которых каждый из нас должен был указать имена и адреса ближайших родственников, а также написать, чем он занимался в предыдущие годы и какими навыками владеет. Исходя из этого впоследствии определялась наша воинская специальность.

Мне не пришло в голову ничего лучше, кроме как написать, что я работал в булочной, а также что я владею навыками меткой стрельбы. Стрелять из винтовки я научился еще в школьном кружке. Преподаватель говорил, что я самый меткий мальчик из всех, с кем ему приходилось заниматься. И это действительно было так.

Когда мы заполнили все бумаги, нас выстроили во дворе позади призывного пункта. Там уже стояли армейские грузовики. Мы погрузились в них, и нас отвезли на вокзал. Вскоре мы уже сидели в поезде, который увозил нас прочь от родного Гамбурга. Впрочем, наш путь продолжался всего несколько часов. А потом мы выгрузились на станции, где нас снова ждали армейские грузовики.

Уже начинало темнеть, когда мы приехали в тренировочный лагерь. Нас выстроили на плацу перед казармами. Сержант Краусс, который в дальнейшем отвечал за нашу подготовку, произнес речь, общий смысл которой сводился к тому, что он сделает из нас настоящих бойцов, которые будут стоять на страже интересов Германии, фюрера и народа. После этого нас разместили в казармах, где нам предстояло жить в течение последующих трех месяцев.

…На следующий день нам выдали униформу. В нее входила серо-зеленая полевая куртка, серые штаны, высокие, доходившие до колен, сапоги и овальный солдатский медальон, состоявший из двух половинок. Медальон нужно было носить на цепочке на шее. Кроме того, мы получили ремни и каски.