Таинственный мистер Кин - Кристи Агата - Страница 23

• Предыдущая
• 23/71
• Следующая

Для нее это было как пощечина. Она ведь не этого от него ждала. «Пьер, — сказала она. — Я вернулась». Он отложил пинцет и взглянул на нее. «Ты хочешь, чтобы я простил тебя? — спросил он. — Чтобы снова взял тебя к себе? Ты искренне раскаиваешься?» — «А ты хочешь, чтобы я вернулась?» — тихо-тихо, еле слышно спросила она.

Он чувствовал, что она готовит ему ловушку. Ему хотелось схватить ее, прижать к себе — но он был уже научен горьким опытом. Он притворился равнодушным.

«Я христианин, — сказал он, — и стараюсь поступать так, как велит мне Церковь». «О, — подумал он, — я унижу ее, я поставлю ее на колени!..»

Но Жанна — будем звать ее так — откинула голову и рассмеялась. Поверьте, это был сатанинский смех! «Ах ты, глупенький мой Пьерушка! — сказала она. — Я же просто хотела тебя подразнить! Взгляни на мое богатое платье, взгляни на эти перстни и браслеты. Мне захотелось немного перед тобой покрасоваться. Я ждала, что ты кинешься меня обнимать, и вот тогда я плюнула в твою рожу и сказала бы, как я тебя ненавижу!»

И она быстро вышла из мастерской. Вот, господа, поверите ли вы, что женщина может быть так порочна? Что она вернулась лишь за тем, чтобы оскорбить меня?

— Нет, — сказала графиня. — Я не поверю. Поверит только слепой дурак. Впрочем, все мужчины слепые дураки.

Пьер Воше продолжал, не обращая на нее внимания.

— И вот молодой человек, о котором я рассказываю, стал опускаться все ниже и ниже. Он все больше пил. Мастерскую его продали за долги. Он превратился в настоящего оборванца. А потом началась война.[40] Только война и спасла его! Она выудила его из трущоб и отучила быть скотом, она вымуштровала и отрезвила его. Он вынес все: холод, боль, смертный страх — и все же не умер, и, когда война кончилась, он снова был человеком.

И тогда, господа, он направился на юг. Его легкие были отравлены газом, и ему сказали, что на юге ему будет лучше. Он перепробовал много занятий — но не стану докучать вам подробностями. Достаточно сказать, что в конце концов он стал крупье, и вот однажды вечером в казино он снова встретил ее — женщину, разрушившую его жизнь. Она не узнала его, зато он узнал. Казалось, что она богата, что у нее есть все, — но, господа, у крупье глаз наметанный!.. И наступил вечер, когда она сделала последнюю в своей жизни ставку. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Просто знаю, и все. Чувствую. Мне могут возразить: у нее, мол, столько платьев, их можно заложить… Но заложить платья — нет! Это же конец репутации, полный крах! Драгоценности? Опять-таки нет. Разве не был я в свое время ювелиром? Настоящие драгоценности давным-давно уплыли. Королевские жемчуга распроданы по одному и заменены поддельными. Кушать-то надо, и по счетам в отеле извольте платить! Есть, конечно, богатые мужчины — так они видят ее здесь уже много лет. Фи, говорят они, ей же за пятьдесят! За деньги можно присмотреть что-нибудь помоложе…

От окна, где сидела графиня, донесся сдавленный вздох.

— Да, это был роковой момент в ее жизни. Я следил за ней два вечера. Она все проигрывала и проигрывала. И вот конец. Она ставит все, что у нее есть, на один номер. Рядом с нею английский милорд тоже ставит максимум, на соседний номер. Шарик бежит, бежит… Все, она проиграла… Но наши взгляды встречаются. И что же я делаю? Я рискую своим местом в казино и обманываю английского милорда. «A Madame», — говорю я и отдаю деньги ей.

— Ax! — Послышался звон стекла: графиня вскочила на ноги и, наклонившись над столом, нечаянно смахнула свой бокал.

— Но зачем? — вскричала она. — Зачем ты это сделал, вот что я хотела бы знать?

Повисла долгая пауза, которая, казалось, не кончится никогда, а они все смотрели и смотрели друг на друга через стол… Это было похоже на дуэль.

Наконец недобрая улыбочка исказила лицо Пьера Воше.

— Мадам, — воздев руки к потолку, сказал он. — Существует такое понятие, как жалость…

— Ах, вот как!..

И графиня снова откинулась в кресле.

— Понятно.

Она уже спокойно улыбалась и была опять сама собою.

— Действительно занятная история, правда, мосье Воше? Позвольте, я помогу вам прикурить.

Она ловко скрутила бумажный жгутик, зажгла его от свечи и протянула ему. Он нагнулся к ней через стол, и пламя коснулось кончика его сигареты.

Неожиданно она поднялась.

— А теперь мне нужно уйти. Пожалуйста, не провожайте меня.

Никто и опомниться не успел — а ее уже не было. Мистер Саттертуэйт поспешил было за ней, но его остановило испуганное восклицание француза:

— Разрази меня гром!

Он не сводил глаз с полуобгоревшего жгутика, который графиня бросила на стол. Наконец он его развернул.

— Mon Dieu! — пробормотал он. — Банкнота в пятьдесят тысяч франков! Понимаете? Это же ее сегодняшний выигрыш, это все, что у нее было! И она предложила мне от нее прикурить!.. Потому что она была слишком горда и не хотела ничьей жалости. О, она всегда была дьявольски горда… Прекрасна… Неподражаема!..

Он вскочил на ноги и бросился вслед за нею. Мистер Саттертуэйт с мистером Кином тоже поднялись. Официант невозмутимо приблизился к Франклину Руджу.

— La note, monsieur[41], — невозмутимо пропел он. Но мистер Кин вовремя подоспел на выручку и выхватил у официанта листок.

— Элизабет, что-то мне тут тоскливо, — пожаловался Франклин Рудж. — Бред какой-то!… От этих иностранцев у меня голова идет кругом. Не понимаю я их.

Он обернулся к ней.

— Ха, до чего же приятно видеть перед собой хоть одно нормальное, родное, американское лицо. — Голос его стал по-детски жалобным. — Эти иностранцы все такие… чудные.

Молодые люди поблагодарили мистера Кина и скрылись в темноте. Мистер Кин принял у официанта сдачу и улыбнулся мистеру Саттертуэйту. Последний довольно и несколько свысока глядел по сторонам, как сокол после удачной охоты.

— Что ж, — сказал он. — Вечер прошел прекрасно. Думаю, с нашей парочкой теперь все будет в порядке.

— С которой? — спросил мистер Кии.

— То есть как? — Мистер Саттертуэйт несколько опешил. — Хотя… Хотя, возможно, вы и правы — учитывая заразительность примера, и вообще…

Он окончательно смутился.

Мистер Кин улыбнулся, и витраж за его спиной на миг облачил его фигуру в пестрое одеяние, сотканное из разноцветных бликов.

На Корсике мистер Саттертуэйт оказался по милости герцогини. Признаться, здесь он чувствовал себя не в своей стихии. На Ривьере он, во всяком случае, имел все удобства — которые для почтенного джентльмена всегда значили немало. Но, как ни дорожил он своими удобствами, он также дорожил и дружбою герцогинь. Да, у мистера Саттертуэйта, человека достойного, вполне безобидного и в целом положительного, была эта слабость: он любил цвет общества. Герцогиня Лит как раз и представляла самый что ни на есть цвет. Родословная у нее была идеальна: отец герцог, супруг герцог — и ни одного чикагского мясника.

В остальном же она была вполне заурядная и неприметная с виду старушка, более всего любившая украшать свои платья черным стеклярусом[42]. У нее было множество бриллиантов в старомодной оправе, которые она носила точно так же, как в свое время ее мать — то есть цепляла их на себя без разбору, куда попало. Кто-то однажды предположил, что герцогиня становится посреди комнаты, а ее служанка ходит вокруг нее и пригоршнями швыряет в нее брошки.

Она щедро жертвовала деньги на всяческие благотворительные нужды и искренне заботилась о своих иждивенцах и различного рода попрошайках, однако в мелочах бывала очень прижимиста. Она, например, любила прокатиться за чужой счет и, делая покупки, всегда яростно торговалась.

Теперь герцогине приспичило ехать на Корсику. Канны наскучили ей, к тому же она рассорилась с Мануэлем — владельцем отеля из-за цен на комнаты.

• Предыдущая
• 23/71
• Следующая