Сверкающий цианид - Кристи Агата - Страница 4
- Предыдущая
- 4/43
- Следующая
– Неужели это Ирис Марло?
Она повернулась, вспыхнула, увидев лицо Антони – загорелое, улыбающееся лицо.
Он сказал:
– Я не уверен, помните ли вы меня, но…
Она перебила:
– Очень хорошо помню. Разумеется!
– Чудесно. А я боялся, что вы позабыли меня. Мы так давно не встречались.
– Да. После дня рождения Розмари…
Она осеклась. Слова слетели с языка с беззаботной непринужденностью. Румянец исчез с ее лица, щеки побледнели, словно обескровились. Губы затряслись. В расширившихся глазах отразился испуг.
Антони Браун поспешно сказал:
– Простите мне мою грубость. Мне не следовало вам напоминать.
Ирис овладела собой. Сказала:
– Ничего.
(Не после дня рождения Розмари, а после ее самоубийства. Она об этом не подумала. Можно ли было об этом не подумать!)
Антони повторил:
– Тысячу извинений. Пожалуйста, простите меня. Не хотите потанцевать?
Она кивнула. И хотя танец, который только что начался, она обещала другому партнеру, подала ему руку, и они поплыли по зале. От нее не скрылось смущение неопытного юнца, не сводившего с нее глаз, а воротничок у него казался слишком большим.
Такой партнер, презрительно подумала она, устроил бы желторотых пташек, впервые сюда залетевших. Нет, такой мужчина не мог быть любовником Розмари.
Острая боль пронзила ее. Розмари. Письмо. Может быть, оно было написано человеку, с которым она сейчас танцевала? Его движения напоминали кошачьи, им вполне могло соответствовать прозвище «Леопард». Он и Розмари…
Она сказала неприязненно:
– Где вы были все это время?
Он чуть отстранился от нее, глянул ей в лицо. Не улыбнулся, холодно произнес:
– Ездил – по делам.
– Ясно. – Недружелюбно спросила:
– А зачем вернулись?
Он улыбнулся. Добродушно сказал:
– Допустим, увидеться с вами, Ирис.
И вдруг притянул ее к себе, весело оглядел танцующих, в движениях появилась неожиданная ловкость.
Страх и наслаждение овладели Ирис:
С тех пор Антони стал частью ее жизни. Она видела его каждую неделю.
Они встречались в парке, различных дансингах, за обедом он оказывался возле нее.
Единственным местом, куда он никогда не приходил, был дом на Эльвестон Сквер. Прошло некоторое время, пока она это заметила. Да, искусно удавалось ему отклонять ее предложения. Когда она наконец это поняла, то нимало удивилась. Значит, он и Розмари…
Затем, к ее изумлению, Джордж – беспечный, ничего не замечающий Джордж – вдруг заговорил с ней про него.
– Что это за парень, Антони Браун, с которым ты встречаешься? Что ты про него знаешь?
Ирис удивленно на него посмотрела.
– Про него? Ну, он был другом Розмари!
Лицо Джорджа свело судорогой. Он прикрыл глаза. Мрачно, с трудом проговорил:
– Да, конечно. Так это он был?
Ирис воскликнула голосом, полным раскаяния:
– Прости. Мне не следовало тебе напоминать. Джордж покачал головой. Спокойно произнес:
– Нет, нет. Я не хочу ее забывать. Всегда буду помнить. Ведь прежде всего, – он запнулся, покосился в сторону, – у ее имени особый смысл. Розмари – это воспоминание. – Он внимательно посмотрел на нее. – Я не хочу, чтобы ты забыла свою сестру, Ирис.
У нее перехватило дыхание.
– Не забуду. Джордж продолжал:
– Но поговорим про этого парня, Антони Брауна. Возможно, он нравился Розмари, но не верю, что она хорошо знала его. Будь с ним осторожней, Ирис. Ты теперь очень богатая девушка.
Ирис вспыхнула.
– Тони… Антони – у него самого куча денег. Иначе зачем бы ему жить в «Клеридже», когда у него в Лондоне дом.
Джордж улыбнулся. Пробормотал:
– Респектабельность требует затрат. Кстати, дорогая, никто о нем ничего не знает.
– Он американец.
– Может быть. Если так, странно, почему за него не поручится посольство. И к нам он не заходит, так ведь?
– Ну, это понятно, он чувствует твою недоброжелательность!
Джордж покачал головой.
– Кажется, мне следует вмешаться… Хочу тебя заранее предупредить: я поговорю с Люциллой.
– С Люциллой! – возмутилась Ирис. Джорджу стало не по себе.
– А что? Я имел в виду, не тяжело ли Люцилле проводить с тобой время? Ездить по гостям – и все такое прочее?
– Да, действительно, она трудится, как бобер.
– Словом, если что не так, ты, крошка, об этом скажи. Присмотрим кого-нибудь еще. Помоложе и получше. Я не хочу, чтобы ты скучала.
– Я не скучаю, Джордж. Совсем не скучаю. Джордж пробубнил:
– Значит, договорились. Я не охотник до увеселений – и никогда им не был. А ты себе ни в чем не отказывай. Скупиться не надо.
Вот такой он всегда – добрый, неловкий, неумелый.
Правда, его обещанию или угрозе «поговорить» с миссис Дрейк насчет Антони Брауна не суждено было осуществиться; благосклонная судьба распорядилась иначе, и тетушке Люцилле стало не до того.
Пришла телеграмма от ее сына. Этот лоботряс, надоедливый, как бельмо на глазу, умел поиграть на струнах чувствительной материнской души, извлекая из этого дела неплохой гонорар.
«Можешь ли выслать двести фунтов? Положение отчаянное. Жизнь или смерть. Виктор».
Люцилла заплакала.
– Виктор – благороднейшая душа. Он знает, как тяжело его матери, и никогда не стал бы ко мне обращаться, значит, положение у него безвыходное. Не иначе. Я живу в постоянном страхе, что он застрелится.
– Не застрелится, – равнодушно проговорил Джордж.
– Вы его не знаете. Я мать и лучше знаю своего сына. Не прощу себе, если не выполню его просьбу. У меня найдутся для этого деньги.
Джордж вздохнул.
– Послушайте, Люцилла. Я пошлю телеграмму одному из моих корреспондентов, и мы тотчас же выясним, что за беда с ним приключилась. Вот вам мой совет: пусть узнает, почем фунт лиха. Ведь вы только губите его.
– Вы бессердечны, Джордж. Бедному мальчику никогда не везло…
Джордж воздержался от пререканий. Какой прок спорить с женщиной. Он лишь заметил:
– Я немедленно поручу это дело Руфи. Через день мы получим ответ.
Люцилла немного успокоилась. Двести фунтов, в конце концов, урезали до пятидесяти, а чтобы и эту сумму сократить, Люцилла и слушать не хотела.
Ирис знала, Джордж расплатился собственными деньгами, он только притворился, что продал акции Люциллы. Его щедрость восхитила ее, и она не стала этого скрывать.
Он ответил без обиняков:
– Я так на это дело смотрю: в стаде всегда есть поганая овца. А значит, кто-то должен нести это бремя. Не мне, так кому-нибудь еще придется отстегивать деньги Виктору, пока бог не приберет его.
– Но ты-то при чем? Он же не твой родственник.
– Родственники Розмари – мои родственники.
– Джордж, ты прелесть. Но не мне ли нести эту обузу? Ведь ты же называешь меня денежным мешком.
Он ухмыльнулся.
– Ну, пока тебе не исполнился двадцать один год, и говорить не о чем. А будь ты поумнее, ты бы и заикаться об этом не стала. Давай вот о чем договоримся: когда этот бездельник сообщит, что покончит с собой, если срочно не получит пару сотен, ты ненароком заметь, что хватит ему и двадцати фунтов… А я наберусь смелости упомянуть о десятке. Силенок у нас не хватит, чтобы бороться с материнскими чувствами, но сократить требуемую сумму мы сможем. Договорились? А о том, что Виктор с собой не покончит, и говорить нечего, не такой он! Кто грозится самоубийством, никогда этого не сделает.
Никогда? Ирис вспомнилась Розмари. Она отогнала эту мысль. А Джордж про Розмари не подумал. Его мысли занимал обнаглевший обворожительный мошенник из далекого Рио-де-Жанейро.
Все это было на руку Ирис, поскольку материнские заботы отвлекли внимание Люциллы от ее отношений с Антони Брауном.
Итак – «Что вам еще угодно, мадам?» Джордж на себя не похож! Ирис не могла больше этого выносить. Когда все началось? Что послужило тому причиной?
Теперь, вспоминая прошлое, Ирис затруднялась точно определить эту минуту. Едва умерла Розмари, Джордж сделался очень рассеянным, временами почти что погружаясь в забытье, он, казалось, не замечал окружающего. Он постарел, обрюзг. Впрочем, всего этого и следовало ожидать. Но когда именно его оцепенение перешагнуло всякие границы?
- Предыдущая
- 4/43
- Следующая
