Шальные миллионы - Дроздов Иван Владимирович - Страница 56

• Предыдущая
• 56/88
• Следующая

Данилыч сам нес серебряный кофейник с только что сваренным дымящимся кофе. Сладости разные и фрукты, и вино, и коньяк несла официантка — восемнадцатилетняя девушка, работавшая в первоклассном ресторане и на время нанятая для обслуживания гостя.

— Меня зовут Малыш, а вас как? — обратился к старику.

— Данилыч, — важно ответил камердинер хозяина.

— А вас? — повернулся к девушке. И все по-английски.

— Кэт. По-русски — Катерина. — Она обольстительно улыбнулась.

Малыш, оглядев ее, сказал:

— Вы очень красивы! И молоды. Вам тут нравится?

— Очень.

Малыш кивнул. И, взяв шоколад, стал пить кофе. Данилыч, отступивший в сторонку и кивком отославший Кэт, продолжал разглядывать гостя. Ничего важного и примечательного в нем не находил, наоборот, — удивляла простота и даже простоватость парня из России, его наивно-глуповатый вид. Правда, в кресле он сидел вальяжно и пил-ел неторопливо. Временами устремлял на Данилыча круглые синие, как мартовское небо, глаза, — они светились почти детским любопытством, но в то же время искрились огоньками воли, власти над людьми и каких-то затаенных, напряженных дум.

— Вас зовут Данилыч? Вы русский?

— Да, я русский.

— А еще, я слышал, вас называют Флавием. Зачем? Почему? И что такое Флавий?

— Иудей какой-то. Я будто на него похож.

— Иудей? Он где? Кто таков?

— Историк. И жил давно, во времена Иисуса Христа.

— Ого! Две тысячи лет назад. Но как же узнали, что вы на него похожи? Тогда не было фотографий и художников путевых не было. А? Чепуха какая-то!

— Да, может быть. Но так назвал хозяин. Я не возражаю, — Флавий так Флавий.

— Ваш хозяин умный человек. И много знает. Очень много. Да. А теперь покажите, где я буду спать. И скажите, чтобы до завтра меня не будили.

Потом он куда-то исчез и в «Шалаш» заезжал два-три раза, и ненадолго. Данилыч так и не понял, что он за птица и почему вокруг него мелким бесом ходит сын хозяина и так почтителен сам хозяин. И только позднее из отрывочных реплик и разговоров уловил, что Малыш владеет миллиардами и что его охраняют американцы.

Продолжал лично его обслуживать. Дивился его трудолюбию, трезвому образу жизни и уважительному обращению с прислугой.

На третий день после эпизода в беседке Малыш спросил Данилыча:

— Что там происходит?

— Где?

— Не прикидывайтесь простаком. Не на луне же, а здесь, в доме.

— Ничего. Почти ничего.

— Вот именно, — почти. Я же вижу. Говорите.

— Вам нельзя волноваться.

— Главное сделано. Теперь можно.

— Кто-то хотел отравить хозяина. Силай Михайлович напоил из своего бокала попугая, и тот сдох.

— Кто же может отравить хозяина, кроме…

— Вы хотите сказать: кроме меня?

— Вот именно. Из ваших рук он получает еду. Как и я, впрочем.

— Хозяин мне доверяет, он велел мне выпить отравленный сок…

— И вы?

— Я спокойно поднес к губам…

— Вот именно, — спокойно. Вы артист, Флавий. Недаром вам дали имя еврейского мудреца. Вы кого угодно отправите на тот свет. И меня можете…

Посмотрел в окно, — далеко в море, в волнах, то пропадая, то появляясь, чернела голова Анны. «Бедовая, — подумал Малыш, — еще утонет». Подумал с тайным страхом. Ловил себя на мысли, что небезразлична она ему. Повернулся к Данилычу:

— Боюсь вас, — говорю откровенно. И отныне вы будете при мне пробовать все, что мне подаете. Если что, — то как тот попугай… Кверху лапками. А? Что скажете, Флавий?

— Ладно, — глухо проговорил Данилыч. Слышал игривое настроение Малыша, понимал: шутит.

— Где Борис?

— У себя… Спит.

— Вчера тоже был синий?

— Да, он каждый день… синий.

— Идиот! Как проснется, дайте мне знать. Я не пущу его в Варну. Он мне нужен.

Данилыч поклонился и хотел выйти, но Малыш его остановил:

— Данилыч, не обижайтесь на меня. Я верю вам как самому себе. А этого прохвоста, который хотел отравить хозяина, мы найдем. Спасибо вам. Вы тоже можете рассчитывать на меня. Я умею ценить друзей.

Поздним вечером, когда Малыш заканчивал подправлять последний, третий по счету, документ, к нему вошел Борис, — заспанный, вялый, с желтым, одутловатым лицом.

— Садись! — встретил он Иванова приказным тоном и показал на кресло в глухом, противоположном от окна углу. И с лупой, вправленной в глаз, как у часового мастера, продолжал выводить буквы по окружности печати Центрального банка. Справа лежал документ с подлинной печатью, — Малыш косил глаз на него, сверял с ним малейшую деталь каждой буковки.

Финансово-криминальный мир знал необыкновенные способности Малыша: таких талантов графика, чертежника и художника, подаренных природой одному человеку, не отмечалось ни в одной стране мира. Ставка нынешнего, исполняемого им с особой тщательностью заказа определена в сто миллионов долларов. Но Малыш не был бы главой крупнейшей международной банковско-биржевой мафии, если бы он удовлетворялся малым, останавливался на полдороге. Он был дерзок и смел до безрассудства, умел достигать целей, которые другим казались фантастическими.

Не поворачиваясь к Борису, заговорил.

— У твоего отца есть список агентов влияния в банках Москвы и Петербурга.

— Откуда ты знаешь? Я этого не знаю.

— Ты сам мне говорил. И назвал десяток фамилий, — я их записал.

— Не помню.

— Чего не помнишь?

— Того, что тебе говорил.

— В здравом уме не говорил, а глотнул какую-то гадость или укололся — все и разболтал.

— Ну, если у тебя есть фамилии…

— Есть, да не те. Мне нужны клерки из международных отделов. Срочно нужны! Ты должен достать.

— Отец не желает меня видеть.

— Это еще почему?

Малыш широко раскрыл свои и без того большие синие глаза.

— Фокус какой-то! Отец не хочет видеть!

Знал причину, но пытал, лез в душу. И жалел, что именно сейчас Борис не находился в полудремотном наркотическом состоянии.

— Да, не хочет. Ни в какую. Флавию сказал, что будет лучше, если Борис уедет.

— А наша операция? Я десять дней корпел и днем, и ночью, — напрасно, что ли?

— Но при чем тут отец? Он в нашей операции не участвует. По нужному следу нас ведет Фридман. Он вчера был у меня, спрашивал, когда ты закончишь.

Малыш хотел сказать: а зачем нам Фридман, посредник, кладущий себе в карман львиную долю — триста миллионов! Но удержал себя, промолчал. Борису он не доверял, особенно с тех пор, как тот потерял над собой контроль из-за наркотиков. Такой-то он опасен, может в любую минуту сделаться добычей ловких удальцов и тогда станет раскрывать проделки прошлого, выведет на отца своего, а там и на Малыша свору алчных и жестоких ловкачей. Уж Малышу не однажды являлась мысль: а не прервать ли эту порочную и опасную для всех на свете жизнь?

Борис упавшим голосом проговорил:

— Возле отца Нина, моя жена. Ей он теперь доверяет.

В Варне, в гостинице, жил главный помощник Малыша американец Стив. Малыш позвонил ему:

— Чем занимаешься, — пьешь-гуляешь? А нужно работать, мой друг. Да-да, — в поте лица. У нас, у русских, есть пословица: как потопаешь, так и полопаешь. А я тобой недоволен. Ну-ну! Поговори мне еще! Я ведь шуток не люблю, контракт наш помню. Отработаешь год хорошо — получишь всю сумму. Нет — пеняй на себя, не прогневайся.

Малыш и вправду был недоволен Стивом: он платил ему большие деньги, а тот бессовестно филонил. Малыш не прогонял его, но и не подпускал близко, разговаривал с ним бесцеремонно, не гнушался грубостей. С будущего года решил избавиться от услуг американца. Но пока выжимал из него все соки, — знал о дружбе Стива с Фридманом, выпытывал связи.

— Садись на телефон и делай мне список всех наших, сидящих в московских и питерских банках, и в Министерстве финансов России. Найдешь выход на Казахстан, Узбекистан — тоже хорошо. Нужна рублевая зона. Понял? Ну все. Действуй. И вот еще что: мне нужно знать, где остановился Фридман, с кем встречается, что замышляет. Даю неделю — подготовь подробную справку. С нами Бог! Привет!

• Предыдущая
• 56/88
• Следующая