Выбери любимый жанр

Расследует Паркер Пайн - Кристи Агата - Страница 34


Изменить размер шрифта:

34

— Ну, мне почти и нечего рассказывать, — отозвался мистер Паркер Пайн. — Видите ли, вы были единственным, кто поднимал что-то с земли. Поэтому камешек, который полковник нашел на плато, сказал мне очень о многом. И потом…

— Да?

— Э.., видите ли, вчера вечером вы слишком уж пылко говорили о чести. А излишняя горячность говорит о.., ну, вы помните, как это у Шекспира[27]. Начинает казаться, что человек пытается убедить самого себя. Вдобавок, вы чересчур пренебрежительно отозвались о деньгах.

Лицо археолога выглядело осунувшимся и постаревшим.

— Что ж, ваша правда, — сказал он. — Теперь мне конец. Полагаю, вы намерены немедленно отдать девушке ее побрякушку? Странная штука этот первобытный инстинкт к украшательству. Прослеживается чуть не до палеолита. Один из первых, появившихся у женского пола.

— Вы недооцениваете мисс Кэрол, — сказал мистер Паркер Пайн. — Поверьте: у нее есть голова и, больше того, у нее есть сердце. Думаю, она предпочтет забыть всю эту историю.

— Чего не приходится ожидать от ее отца, — заметил археолог.

— Думаю, и в этом вы ошибаетесь. У «Па» есть очень веская причина помалкивать. Дело в том, что ни о каких сорока тысячах и речи идти не может. Этой жемчужине красная цена пять долларов.

— Вы хотите сказать…

— Да. Девушка, кстати, не знает. Думает, они настоящие. Я сам заподозрил неладное только вчера вечером. Слишком уж сильно мистер Бланделл напирал на свое богатство. Когда человек разорен, ему только и остается, что делать хорошую мину при плохой игре. Он блефовал, доктор.

Внезапно губы Карвера растянулись в широкой мальчишеской ухмылке, меньше всего подходившей к его бесстрастному и сухому лицу.

— Выходит, все мы здесь неудачники, — сказал он.

— Выходит, так, — согласился мистер Паркер Пайн и процитировал: «Чувство товарищества удивительно нас облагораживает».[28]

Смерть на Ниле

Леди Грейл капризничала. С того самого момента, как она взошла на борт парохода «Фэйюм», ее раздражало буквально все. Ей не нравилась ее каюта. Утреннее солнце она еще могла вынести, но никак уж не дневное. Памела Грейл, ее племянница, любезно предложила ей свою каюту по другому борту. Леди Грейл ворчливо перебралась туда.

Затем она окрысилась на свою сиделку, мисс Макноутон, подавшую ей не ту шаль и прихватившую в дорогу маленькую подушечку, которую следовало оставить дома. Под конец она набросилась на мужа, сэра Джорджа, купившего ей не те бусы. Она хотела лазурит, а не сердолик. Джордж — полный идиот!

— Извини, дорогая, извини, — заволновался сэр Джордж. — Сейчас схожу поменяю. Время еще есть.

Единственным, кто избежал бури, был личный секретарь ее мужа, Бэзил Уэст, и то потому, что сердиться на него было решительно невозможно. Его улыбка обезоруживала вас прежде, чем вы успевали открыть рот.

Но больше всего, разумеется, досталось Магомету — импозантному и совершенно невозмутимому переводчику в роскошных одеяниях.

Стоило только леди Грейл узреть незнакомца, мирно устроившегося в плетеном кресле, и уяснить себе, что он тоже пассажир, как чаша ее гнева переполнилась, а затем и опрокинулась вовсе.

— В офисе мне ясно сказали, что мы будем единственными пассажирами. Что сезон кончается и больше никто не едет.

— Конечно, мадам, — подтвердил Магомет. — Только вы, ваши родственники и этот джентльмен.

— Никто ни слова не говорил про какого-то джентльмена!

— Конечно, мадам.

— Что значит «конечно»? Меня обманули! И вообще, что он здесь делает?

— Он появился позже, мадам. Уже после того, как вы купили билеты. Он только утром принял решение ехать.

— Полное безобразие!

— Успокойтесь, мадам, это очень приличный джентльмен, тихий как мышка.

— Болван! Что вы о нем знаете? Где эта мисс Макноутон? Ах, вы здесь! Я же несколько раз просила вас никуда не отходить. Мне в любую минуту может стать дурно. Отведите меня в каюту, и приготовьте аспирин, и уберите куда-нибудь Магомета. Если он еще раз скажет свое «конечно, мадам», я завою!

Сиделка без единого слова взяла ее под руку. Мисс Макноутон была высокой привлекательной женщиной лет тридцати пяти со спокойным замкнутым лицом. Она отвела леди Грейл в каюту, устроила среди подушек, дала аспирин и терпеливо выслушала начинающий уже иссякать поток жалоб.

Леди Грейл было сорок восемь, и, начиная с шестнадцати, она мучилась избытком денег, которых не стало меньше даже после десятилетнего супружества с этим обнищавшим баронетом сэром Грейлом.

Это была грузная женщина, и ее лицо можно было назвать даже привлекательным, но его безнадежно портили вечно раздраженное выражение и бесчисленные морщины. Толстый слой косметики только подчеркивал урон, нанесенный ему временем и скверным характером. Волосы, успевшие испытать на себе действие сначала перекиси, а затем хны, выглядели, как следствие, тусклыми и безжизненными. Кроме того, на леди Грейл было слишком много одежды и драгоценностей.

— Скажите сэру Джорджу, — закончила она свой монолог, выслушанный мисс Макноутон без малейших признаков нетерпения, — что он просто обязан избавиться от этого типа на нашем пароходе. Мне необходимо уединение. После всего, что я пережила за последнее время…

Она устало прикрыла глаза.

— Хорошо, леди Грейл, — ответила мисс Макноутон и вышла из каюты.

Упомянутый тип, имевший наглость в последнюю минуту нарушить уединение леди Грейл, все еще сидел в своем кресле. Проходя мимо, мисс Макноутон окинула его быстрым оценивающим взглядом. Джентльмен сидел, развернувшись спиной к Луксору, и созерцал, как Нил величественно несет свои воды к далеким холмам, позолоченные солнцем вершины которых поднимались над темно-зеленым горизонтом.

Сэра Джорджа мисс Макноутон обнаружила в салоне. Он как раз держал в руке очередные бусы и с большим сомнением их рассматривал.

— Как вы думаете, мисс Макноутон, — спросил он, — эти пойдут?

Она мельком взглянула.

— Очень мило.

— Думаете, леди Грейл понравится?

— Не думаю, сэр Джордж. Очень сомневаюсь, что на свете существует вещь, которая может понравиться леди Грейл. Кстати, я к вам с поручением. Она хочет, чтобы вы избавились от этого пассажира.

У сэра Джорджа отвисла челюсть.

— Но как можно? Что я ему скажу?

— Невозможно, — сочувственно подтвердила Элси Макноутон. — Просто скажите леди Грейл, что ничего нельзя было сделать. Да все будет нормально, — добавила она ободряюще.

— Вы думаете? — Лицо сэра Джорджа было до смешного несчастным.

— Право же, не стоит принимать это так близко к сердцу, сэр Джордж, — еще мягче проговорила Элси Макноутон. — Поймите же, это все ее болезнь. Не нужно так волноваться.

— Вы думаете, ей стало хуже?

По лицу сиделки скользнула тень. Что-то странное появилось в ее голосе, когда она ответила:

— Да, мне.., мне не очень нравится ее состояние. Но, пожалуйста, сэр Джордж, не волнуйтесь. Не стоит. Право же, не стоит.

Ласково ему улыбнувшись, она ушла.

Вскоре появилась одетая во все белое Памела, спокойная и невозмутимая.

— Привет, дядя.

— Привет, Пам, дорогая.

— Что тут у тебя? О, какая прелесть!

— Рад, что ты так считаешь. Думаешь, твоей тете тоже понравится?

— Ей не понравится ничто и никогда. Не понимаю, дядя, как ты вообще мог на ней жениться!

Сэр Джордж промолчал. Перед его мысленным взором вихрем пронеслись смутные картины из прошлого: бесконечные проигрыши на скачках, назойливые кредиторы, привлекательная, хотя и властная женщина…

— Бедняжка, — заставил его очнуться голос Памелы. — Наверное, тебе солоно пришлось. Но мы оба натерпелись от нее, верно?

— Ну, пока она не заболела… — начал сэр Джордж, но Памела тут же его перебила:

— Да не болеет она вовсе! Точно тебе говорю. Во всяком случае, это нисколько не мешает ей делать все, что ей хочется. Господи, да пока ты был в Асуане, она прыгала не хуже кузнечика. Готова поспорить, мисс Макноутон тоже считает ее симулянткой.

вернуться

27

…ну, вы помните, как это у Шекспира. — Имеется в виду реплика Королевы, матери Гамлета в трагедии «Гамлет» (акт III, сцена 2, 242) Вильяма Шекспира (1564—1616) — английского драматурга и поэта, крупнейшего гуманиста эпохи позднего Возрождения.

вернуться

28

«Чувство товарищества удивительно нас облагораживает». — Цитата из прощальной речи английского актера Дэвида Гаррика (1717—1779), которую он произнес в 1776 году, покидая труппу театра.

34
Перейти на страницу:
Мир литературы