Грант вызывает Москву. - Ардаматский Василий Иванович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/90
- Следующая
— Осторожней, Григоренко, заметите малейшее осложнение — срочно устраивайтесь.
— Я все время начеку, Игорь Николаевич.
— Надеюсь на это. Ну, пора прощаться. До свидания.
Шрагин смотрел ему вслед, и на душе было неспокойно. Он думал о том, что его боевые товарищи уменье и опыт будут приобретать только теперь, когда борьба уже началась. А наука эта не простая: самая малая ошибка может стоить жизни. Вот тот же Григоренко. Сейчас он, вроде, не трусит, но он и не понимает, что в их положении осторожность — это совсем не трусость. Его придется учить еще и деловитости и даже умению говорить кратко и точно выражать свои мысли — для связного это очень важно… «Ну что ж, будем учиться все вместе», — подумал Шрагин, встал со скамейки и кружным путем направился домой. Некоторое время Федорчук в отдалении сопровождал его, проверяя, нет ли слежки.
Шрагин шел по пустынным улицам, уже затопленным сумеречной синевой, и думал, как удивительно устроен человек. И трех лет нет, как он по приказу партии оставил работу инженера–судостроителя и стал чекистом. Разве мог он подумать, что однажды окажется в этом занятом врагом городе и будет возглавлять здесь целую группу и вести тайное сражение? Но это случилось, и он уже работает. И работа, какой бы опасной она ни была, как всякая работа — к ней, оказывается, можно привыкнуть, и в ней есть свои рабочие будни…
Подходя к дому, Шрагин опять увидел генеральскую машину. Шофер спал, нахлобучив на нос пилотку.
Шрагин нарочно хлопнул дверью, когда входил, и тотчас из гостиной вышла Эмма Густавовна.
— А вот и наш Игорь Николаевич! — громко воскликнула она. — Заходите к нам хоть на минутку. У нас генерал Штромм.
Шрагин вошел в гостиную и увидел сидевшего в кресле генерала, сегодня он был в штатском. Ему было лет сорок пять, может быть, чуть больше. Крупное прямоугольное лицо, массивная фигура. Очевидно, близорук. Он разглядывал Шрагина, сощурив глаза.
— Добрый вечер, господин генерал, — с умеренной почтительностью сказал по–немецки Шрагин, остановившись посреди комнаты.
— Добрый вечер, добрый вечер, счастливый избранник, — с притворным недовольством басовито отозвался генерал, тяжело поднялся с кресла, подошел к Шрагину и протянул ему руку. — Штромм, Август, — четко выговорил он.
— Шрагин, Игорь.
— Шрагин? О! Мы оба на «с»? Простите, а как вы сказали имя?
— Игорь.
— Игор?
— Да.
— Таинственные русские имена, — покачал головой генерал. — Посидите с нами. Мне ведь придется докладывать моему родственнику и о вас. И вы тоже наш родственник, И–гор. — Генерал басовито рассмеялся.
Эмма Густавовна поставила перед Шрагиным кофе.
— Что же вы не спрашиваете, где ваша Лили? — с противной интонацией спросила она.
— Я ошеломлен знакомством с живым немецким генералом, — улыбнулся Шрагин.
— Вы предпочли бы знакомиться со мной — мертвым? — громыхнул генерал своим басовитым смехом.
— Лили валяется в постели, — сказала Эмма Густавовна. — У нее страшная мигрень. Позовите ее, может быть, все–таки она выпьет кофе?
Шрагин встал и, извинившись перед генералом, прошел в комнату Лили. Она ничком лежала на диване.
— Лиля, что с вами? — тихо спросил Шрагин.
Она вскочила, села и удивленно уставилась на Шрагина.
— Ах, это вы, — с облегчением сказала она. — Страшный сон видела, б–р–р! Он все еще там?
— Мама хочет, чтобы вы показались, — сказал Шрагин.
— Он вызывает у меня тошноту. Я не пойду. Скажите, мигрень, и она не хочет портить всем настроение.
— Мигрень так мигрень, — сказал Шрагин и ушел в гостиную.
— Какая прелесть, какая прелесть! — гудел генерал. — Послушайте, И–гор, я только сейчас узнал, что ваша жена пианистка. Это же прелесть! Она просто обязана угостить нас Бетховеном.
— У нее, господин генерал, страшная головная боль, и с этим нельзя не считаться, — мягко сказал Шрагин.
— Немецкий генерал не должен ни с чем считаться, — заявил Штромм почти серьезно.
— Но вы же еще и человек и к тому же родственник, — улыбнулся Шрагин.
— Поймал, черт побери! Капитулирую перед мигренью. Хо–хо–хо! Садитесь, И–гор, и примите сердечный привет от Вильгельма фон Аммельштейна, вашего… гм… кто же он вам приходится? — но соображу, хо–хо–хо, но в общем это достойнейший и… — генерал поднял палец, — богатейший человек. Я ему звонил по телефону, рассказал о моем визите в ваш дом. Он так разволновался, что стал заикаться. Говорит, что сегодня у него первая за многие годы настоящая радость — он узнал, что не один на Земле. Надеюсь, вы понимаете, чем это пахнет?
— Не совсем… — ответил Шрагин.
— Боже, что с вами сделали коммунисты? Он не понимает, что для него означает, если богатейший фон Аммельштейн признает в нем родственника!
— Расскажите нам, что нового, — вмешалась Эмма Густавовна.
— Нового? — Генерал поднял брови. — Ни–че–го. Меня лично интересует только одна новость — падение Москвы. И это случится, можете быть уверены. — Он обратился к Шрагину: — Мне сказали, что вы работаете на верфи. Как там у вас дела?
— Пока еще никак, — ответил Шрагин.
— Что же это дремлет наш дорогой адмирал Бодеккер? Он же прославленный администратор верфей рейха.
— Завод разрушен, работа предстоит гигантская. Рабочих нет, инженеров нет, — вздохнул Шрагин. — А между тем как хочется работать…
— Вот это прекрасно! — воскликнул генерал. — Ваш ответ я сегодня же включу в сводку. Я не устаю всем твердить, что для русских главное счастье — работа и, если мы обеспечим их работой и приличным жалованьем, они станут могучей опорой рейха. Верно?
— Да, мы любим работать.
— Слушайте, И–гор, значит, вы поддерживаете мою мысль?
— Сделать это, однако, не так просто. Для этого нужно немедленно начать восстанавливать все, что разрушено, — с достоинством и сдержанно отвечал Шрагин, решив раз и навсегда принять этот тон для бесед с генералом.
— Согласен, — кивнул Штромм. — Но огромное количество ваших людей мы вывезем в Германию, в Польшу, во Францию. Люди, которые хотят работать, нам нужны везде. Уверяю вас, никто без работы не останется. Ведь вы инженер? С Бодеккером не познакомились? Я вас отрекомендую.
— Спасибо, мы уже знакомы. К тому же не в моих правилах пользоваться протекцией.
— Мне бы хотелось узнать, И–гор: вы остались сознательно? — продолжал генерал.
— Как вам сказать? Бессознательно поступают только животные.
— Хо–хо! Замечательный ответ!
— Это безобразие, — врезалась в разговор Эмма Густавовна. — Как только сойдутся двое мужчин, они сразу начинают говорить о деле и никого больше не хотят замечать. Я прошу вас, генерал, рассказать, как там у вас сейчас в Германии.
— Как? Изумительно, милейшая фрау Реккерт, и–зу–ми–тельно! Нам, живущим в эту эпоху, будут завидовать все будущие поколения. И все это фюрер, фюрер и еще раз фюрер. Он, фрау Реккерт, подумал и о вас. Мой рейхсминистр, когда я уезжал сюда, сказал мне: «Фюрер озабочен судьбой осевших там немцев». Слышите, фрау Реккерт? Фюрер озабочен вашей судьбой!..
Шрагин наблюдал генерала с огромным любопытством, и одновременно его мозг фиксировал все, что могло пригодиться для дела.
— Да, господа, — разглагольствовал генерал. — Новая Германия уже родилась и идет к великому будущему. Конечно, еще не околело поколение чистоплюев, еще барахтаются где–то бывшее чиновничество и бывшие плутократы. Но мы всю эту мразь уничтожим, смею вас уверить! Вот, рассчитаемся с русскими, с англосаксами и потом одним ударом окончательно очистим воздух Германии от испражнений прошлого! Пардон, фрау Реккерт! — Он даже извинение выкрикнул, как команду на плацу. Затем медленно обернулся к Шрагину и сказал напыщенно: — И я хочу вас, молодой человек, предупредить: любите вы работу или не любите — это все–таки не главное. Ваша судьба зависит от того, поймете ли вы величие фюрера и новой Германии. Если нет, вас растопчет сама история, запомните это.
— Я уже сейчас все это прекрасно понимаю, — твердо и убежденно ответил Шрагин.
- Предыдущая
- 17/90
- Следующая
