Выбери любимый жанр

P.S. Я тебя ненавижу! - Усачева Елена Александровна - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

Максимихин не оставался в долгу. Он ставил Эле подножки. Обрывал вешалки на куртках, выкидывал в коридор ластики, ронял тетради.

Алка скалила зубы в улыбке и обещала новую месть. Страшную. Кровавую.

Расставаться с начальной школой было не жалко — новая, почти взрослая жизнь обещала большее, манила круглосуточным удовольствием и безграничной радостью.

Переход в среднюю школу принес с собой неожиданное разделение на касты. Класс стремительно расползся по группкам. К шестому классу Когтев с Борисовым айсбергом уплыли в Антарктику двоечников. Сашка с Лехой пробились в лидеры. При этом пришлось немного подраться с Гариком Арзумовым. И не было больше рядом Ирины Александровны, способной любое недовольство объяснить влюбленностями. Стройная шеренга отличников замкнулась на Машке Минаевой и Севке Костылькове. Эля с Алкой болтались в середняках, что Дронову страшно злило. Ей все казалось, что их норовят столкнуть в изгои, к Арзумову и Хоплину, и надо было что-то делать, чтобы вырваться из болота.

— О! Смотри, какая лапа!

В руках Максимихина была кукла. Старая немецкая кукла, еще мамина. В парике. В бальном платье, в снимающихся сапожках.

— А чего трусы не стринги? — вертел куклу Сашка. — А чего в парике? Лысая?

— Сам ты лысый! — негромко ответила Эля и попыталась забрать игрушку.

— Всю жизнь с протянутой рукой!

Кукла взлетела в воздух. Эля прыгнула, но ее сбили, и уже с пола сквозь слезы она смотрела, как кукла переходит из рук в руки. Как задирается юбка, рвется тонкая сетка парика. Казалось, что она слышит, как щелкают, открываясь и закрываясь, пластмассовые глазки. Зеленая радужка с блесткой.

Кукла ударилась об пол. Глазки закрылись. Эля юркнула между ног, подцепила игрушку за короткие волосы.

— Стоять! — на белое платье наступил серый ботинок. Максимихин нагнулся, чтобы поднять добычу. — Не уйдешь!

— Отдай! — Эля стукнула кулаком по противной ноге и потянула куклу на себя.

— Щаз! — Сашка резко придвинулся, подтаскивая к себе куклу за платье.

Кукольная рука вырвалась из пальцев, содрав кожу. Эля еще успела перехватить за пластмассовую голову. Максимихин рванул за вытянувшуюся ногу.

— Сломаешь!

Улыбка, кривые зубы, рыжеватый чуб, упавший на глаза.

— Пусти! — вскрикнула Эля.

— Держи! — хохотнул Сашка, дергая игрушечную ногу так, что появилась резинка. Она дрожала. Прыгал перед глазами узелок.

Эля догадалась, что сейчас будет, — отпустит. Оттянул, чтобы больнее ударить.

И ничего не успела сделать.

Кукла ударила по руке, ухитрившись найти самые больные точки. Треснула пластмасса.

Глаза закрыты. Нет больше блестяшки. Голова вмялась в туловище, расколов тело до белых трусиков. Шея гнется, проваливаясь в трещину.

— Сама виновата! Я же говорил, не тяни.

Ярость закипела в переносице, плеснула кипятком в глаза.

— Гад!

Знала, что бесполезно, но все равно бросилась. Замахнулась куклой.

— Щаз испугаешь, — прикрылся рукой Сашка.

Голова у куклы оторвалась.

— Запчасти теряешь, — увернулся от удара Максимихин.

— Ненавижу! — кричала Эля, колотя противника по подставленному плечу. — Убью!

— Сначала я! — орал в ответ Сашка.

Он как-то ловко вывернул из ее рук куклу и забросил под парту.

— Достала уже! — рявкнул в лицо. — Кикимора болотная!

— Сам ты болотный!

Эля смотрела на задранную юбку игрушки, на испачканную ткань, на беспомощно приподнятую ногу.

— Держи, — Алка подала порванный парик. — Не надо было в школу приносить.

— Ой! Влюбленные ругаются, только тешатся, — фыркнул Лешка.

За два года он не вырос, зато раздался в плечах — шел уже на первый разряд по плаванию.

— Дурак! — погрозила кулаком Эля.

Подхватила куклу и побежала из класса.

Ирина Александровна! Где вы? Почему не пришли? Почему не разняли? Почему не сказали свое заветное — от любви до ненависти один шаг. Сейчас она сделает шаг в противоположную сторону. К ненависти. К ярости.

Кажется, это была Сашкина куртка. Чувствуя, как от рывка через руки вытекает обида, дернула. Раз, другой. Загудела потревоженная труба вешалки. Полетела соседская куртка.

— Эттто что такое?

«Ттттт» прозвучало в унисон дрожащей трубе.

Какие у них, оказывается, бдительные нянечки. Или у Эли удача такая хромоногая?

Ее повели в знакомый кабинет.

Стол и директор еще больше срослись. Оба улыбались. Эля шмыгала после истерики носом, косилась на фикус около окна. Он был с ней солидарен. Вздыхал, жмурился.

— Что же вы все время деретесь? Большие уже… — печально сутулилась классная руководительница. — Учитесь объяснять все словами, а не кулаками.

— Он первый…

И еще не договорив, поняла — не то, надо по-другому. Вот только как?

«Не провоцировать», — учил папа. «Ццццц», — холодно-жужжащий, как муха, звук. Неприятно. И слово неприятное. Выплюнуть его хочется и уйти. Уйти навсегда. Чтобы искали, чтобы волновались. А она бы не вернулась. Дошла бы до края света, устроилась бы там под горой. Вокруг цвели бы цветы. И никого. Голубое, до горизонта, небо. В небе парит орел. Ну, или стрижи. Они еще свистят, когда крыло режет воздух…

Куклу выбросила в ближайшую помойку. Долго сопела, сдерживая последние слезы.

— Я ему тоже что-нибудь сломаю! — прошептала видневшейся над мусорным баком голове.

Алка хмурилась. Весна, авитаминоз — она теперь постоянно сводила брови, уже и морщинки укоренились над переносицей.

— Пошли ко мне, — шмыгнула носом Эля. — Заедим расстройство пирогами. У меня фильм есть хороший, про лошадей.

— Не. — Дронова вздохнула. — Не могу. Доклад надо писать.

— Какой доклад? — От удивления, что Алка отказалась, Эля забыла про свое горе. — Нам же ничего не задали!

— Надо, — многозначительно ответила Дронова.

Кукла торчала из помойки. Дронова демонстрировала свою спину. Удаляющуюся спину. На Алке был новый костюм — серые брючки и пиджачок. Симпатично. Чего это она стала в школу так расфуфыриваться? День рождения, что ли? Вроде у нее в сентябре. В начале. Они обычно в парк ходят. Родители в кафе, они на каруселях. До одурения. А потом мороженое. Красота. К чему это она все вспомнила? Непонятно.

Фильм был хороший, а настроение плохое. Пришла мама, стала ругать за куклу. Последнее время она непременно выплескивала свое недовольство если не на папу, так на Элю. Папа терпит, он привык, они давно ругаются, а вот Эле терпеть не хочется. Хочется убежать на край света. Обязательно взять с собой Алку. Больше никого не надо.

— Ты как с Луны свалилась, — устало бродила по кухне мама. — Как будто не знаешь, что дорогие вещи в школу носить не надо. Их вообще на улицу брать не стоит. Что за фантазии тебя посетили?

— На английский велели принести любимую игрушку. Все принесли. Я тоже. Я не виновата, что Максимихин заметил.

Перед ней стояло какао. Вкусное. Минут десять назад было таким. Успело покрыться пленочкой. Если коснуться ложкой, пенка жадно облепит блестящий металл. Забудешь ложку в воду положить, высохнет — не отмоешь. Мама опять же будет ругаться. Она последнее время ходит уставшая, недовольная. С папой постоянно ссорится, а на следующий день словно специально приходит еще позже, и они уже кричат в своей комнате, но их слышно. Между комнатами тонкая перегородка.

— Вот и брала бы мишку какого-нибудь или из своих барбишек. Эту-то зачем потащила? Ее еще мне покупали!

— Говорили же, любимую.

Если какао начать пить сейчас, то пленочка прилипнет к губе, будет неприятно.

— Ты прямо как не родная. Все готова вынести.

— Может, я и правда не родная?

Мысль была неожиданная. Многое оправдывающая. Значит, где-то есть родные, другая школа с нормальными людьми. Можно даже Алку туда взять. Она тоже ходит все время недовольная. Наверное, и ее в роддоме подменили? Вот в чем дело! У них совсем другие имена, не Элина и Алла, а…

Додумать не получилось. Мама тяжело села рядом, поставила перед собой чашку с чаем.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы