Выбери любимый жанр

Жаркое лето - Печерский Николай Павлович - Страница 4

Изменить размер шрифта:

Мальчишка наморщил узенькие белесые брови, озабоченно поглядел на часы, которые висели возле станции на высоком столбе, и сказал:

— Обождем еще чуток. Скоро сорок третий придет…

Ну и новости! Торопил, говорил, что надо ему поскорее везти в Козюркино кино, а теперь…

— Приедет еще кто? — спросила мать.

— Может, и приедет. В общем, подождем…

Мальчишка снова пошел на станцию.

Сорок третий, о котором говорил мальчишка, пришел только через час с четвертью, постоял минутку, коротко просигналил и помчался дальше.

Вернулся мальчишка один. Был он чем-то озабочен и расстроен. Не глядя на седоков, прыгнул в телегу, щелкнул вожжами по лошадиным бокам и протяжно сказал:

— Но-о-о!

Застучали, запрыгали по серым горбатым камням колеса. Потом мостовая кончилась, потянулась вязкая, размытая дождями полевая дорога.

— Вас как зовут? — спросила мать угрюмого возницу.

— А так и зовут — Иваном… У тетки Василисы остановитесь, что ли?

— У нее, Ваня… Как вы там живете в колхозе?

— Ничего, живем, — не оборачиваясь, ответил мальчишка. — На последнем месте в районе считаемся…

Мать удивленно подняла брови, подумала о чем-то своем и спросила:

— Чего ж это вы так оплошали?

Возница в комбинезоне поглядел на кончик кнута и серьезно, будто о чем-то давно решенном, сказал:

— Тут дело ясное — оргвопрос!

Ванята сидел молча. Ему не нравился ни мальчишка, который оказался его тезкой, ни то, что мать называла его на «вы», будто важную птицу.

Ванята вспоминал Гришу Самохина, сравнивал с новым знакомым. Гриша был настоящим другом. Подарил ему крючок, проводил до самой станции и обещал писать и никогда не забывать. Тут даже сравнивать нечего! Если человек, так сразу видно, что он человек…

Скрипели колеса, отрывисто, будто кто-то щелкал языком, чавкала копытами лошадь, месила густую дегтярно-черную грязь.

— Чего же это у вас не ладится в колхозе? — снова спросила мать. — Председатель, что ли?..

— Председатель сейчас ничего, из Тимирязевки прислали… — Тезка Ваняты взмахнул кнутом и добавил: — Вот парторг вернется, вместе с председателем колесо вертеть будет. Он, парторг, кое-кого прижмет… это уж точно!

— А где он, парторг ваш? — спросила мать.

— В больницу умирать повезли, — просто, не понижая голоса, ответил возница. — В областной центр.

— Это как же — умирать? — удивленно спросила мать. — Ты чего выдумываешь?

— Я не выдумываю. Его третий раз возят. У него… — Мальчишка замялся. — Болезнь, в общем, у него… Возят-возят, а он все удирает.

— Ну, а сейчас как? — спросила мать.

— Все то ж. Фельдшер давеча к отцу приходил. Говорит, теперь насовсем увезли.

— Помрет, значит?

Мальчишка резко обернулся. На тонкой загорелой шее напряженно вздулась жила.

— То есть как это — помрет? — строго и недовольно спросил он.

— Ты ж сам говоришь…

— Говоришь, говоришь! Мало чего болтают… Я б этому фельдшеру!..

Мальчишка озабоченно подергал вожжами и тихо, так, что Ванята едва расслышал, произнес:

— Вернё-о-тся! Обратно сбежит наш Платон Сергеевич…

За поворотом дороги, там, где кончалась лесная полоса, показались избы Козюркина. Деревня засела меж двух отлогих холмов. Внизу петляла небольшая речка. В темной воде мерцали серебряной подкладкой листья густой, разросшейся по берегам лозы.

Мальчишка ткнул куда-то в сторону кнутовищем и сказал:

— Вона тетка Василиса бежит. Видите?

По дороге, выбирая тропку посуше, бежала полная женщина в красной косынке. Она подбежала к телеге, распахнула руки.

— Ах ты ж, боже ж мий! — запричитала она. — Ах ты ж, Ваняточка мий! Ах ты ж риднесенький!

Выпустив Ваняту, тетка Василиса принялась за мать. Когда первый прилив радости прошел, она села в телегу, ткнула в спину мальчишки пальцем и крикнула:

— Та чего ж ты стоишь? Та гони ж ты ее, проклятую!

Свистнул кнут, и телега, кренясь и грохоча, помчала в Козюркино.

Правнук деда Егора

В чужом доме даже часы тикают иначе. Эти часы и разбудили Ваняту. Длинный ящик из темного дерева висел на стене. Сверкал на солнце неторопливый медный маятник. Часы ударили десять раз. Били они громко и бесцеремонно, будто сообщали, что на этом дело не кончится и, если они захотят, то могут ударить вообще сколько им вздумается.

Когда часы смолкли, стало еще тише. В избе никого не было. Только Ванята, хитрые часы и лебеди на коврике, которые плавали возле высокого белого замка.

В незнакомой избе не сразу все найдешь. Пока Ванята разыскивал в сенцах медный рукомойник, пока умывался и раздумывал о своем житье-бытье, часы успели прогреметь еще раз.

Ванята вышел на крыльцо. Слева за деревянным заборчиком зеленел огород, и там, согнувшись, полола грядки тетка Василиса.

Была она уже старая, но все еще работала в поле, кухаркой в тракторной бригаде. Когда тетка Василиса узнала, что приезжают Ванята и мать, она отпросилась у трактористов домой — приветить гостей, помочь им освоиться в чужом доме. Тетка Василиса услышала скрип двери, бросила в сторону тяпку, заторопилась к Ваняте.

— Ах ты ж, Ваняточка! Ах ты ж, боже ж мий! Та ты вже проснувся? Та що ж ты не скажешь! Та ходим же скорей в хату.

Тетка Василиса на ходу обняла Ваняту и потащила в дом.

Минута, вторая — и Ванята уже за столом. Перед ним в алюминиевых мисках — картошка, соленые огурцы с мокрыми веточками укропа, кусок жареного мяса с мозговой костью.

Ванята ест и слушает тетку Василису. Тетка завелась, и теперь ее не остановишь, пока она не выговорится.

— Та ты ж, Ваняточка, ешь! Та чого ж ты на то мясо дывишься. Ах, боже ж мий! А мать уже на ферму пошла. Така работяща, така гарна! Ах ты ж, боже ж мий!

Ванята съел, что полагалось, и снова пошел во двор. Он хотел помочь тетке Василисе в огороде, но она замахала руками: Ванята пока еще гость, пускай он лучше идет в село и там найдет себе друзей-приятелей.

— К той хате иди, — показала она на большой из красного кирпича дом. — Ха-а-роший там хлопчик живет. Батька его на ферме работает. Трунов по фамилии. Ну такый хлопчик гарный! Та чого ж ты стоишь? Ах ты ж, боже ж мий! Та йды ж ты, я тоби говорю!

Тетка Василиса столкнула Ваняту с крыльца, проводила его взглядом до самой дороги и снова пошла в огород к брошенным грядкам.

Хорошего хлопчика, о котором говорила тетка Василиса, Ванята увидел возле кирпичного дома. Он щелкал семечки, сплевывал шелуху и смотрел на приближавшегося Ваняту. Мальчишка был в длинных брюках и белой, застегнутой на все пуговицы рубашке. Через щеку его тянулась пухлая марлевая повязка.

Ванята в жизни ни с кем не знакомился. В селе, где он родился, все давно знали друг друга и росли рядышком; как тополя при столбовой дороге. Из всей этой церемонии Ванята четко представлял себе лишь одно — не следует идти первому на сближенье. Он прошагал мимо мальчишки с повязкой, бросив лишь равнодушный, полный достоинства взгляд.

Все получилось как по нотам. Мальчишка, у которого, вероятно, тоже были свои взгляды и принципы, не утерпел. Он удивленно вытянул шею и крикнул вслед Ваняте:

— Эй, ты, иди сюда!

Ванята остановился. Мальчишка подождал минуту и сделал два небольших осторожных шажка. Ванята подумал и тоже сделал навстречу мальчишке два шага. Ровно два — и ни капли больше. Так они и шли друг к другу, как идут к трудной и опасной черте опытные хитроумные дипломаты.

Последние два шага сделал мальчишка с повязкой.

— Ты чего это? — недовольно спросил он. — Идешь и…

— А ты чего?

— Чего-чего! Зачевокал! Тебя как зовут?

— Ванята.

— А меня Сашка Трунов. Дружить будем?

Ванята слегка пожал плечами.

— Как хочешь…

— Тогда пошли в избу. Там познакомимся.

Сашка взял Ваняту за руку и повел в дом.

— Ты только со мной дружи, — добавил он. — С другими дружить не надо. Ну их к чертям. Правда?

— Это почему?