Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Кригер Борис - Страница 18

• Предыдущая
• 18/81
• Следующая

– Что, что… Вот обвешало часами, хожу, как дурак. Буквально елка новогодняя, только вместо елочных игрушек – часы…

– Я серьезно, Альберт, сколько мы ни бьемся над разгадкой устройства мироздания – один конфуз получается. Мне кажется, все это от нескромности и глупости. Я предлагаю вот что… – начал уже абсолютно серьезно я.

– Так, так, – еще бесшабашнее засмеялся герр Эйнштейн.

– Ну вот, так всегда, – рассердился я. – Ты, между прочим, сейчас так себя ведешь не от того, что у тебя прекрасное настроение, а просто потому, что догадываешься, что я хочу сказать, и не хочешь это услышать…

– Ну ладно, ладно, Phantasie 1st wichtiger als Wissen, denn Wissen ist begrenzt[28], давай фантазируй, это полезно… – успокоился Альберт и сел верхом на стул, приготовившись меня слушать.

– Ну, во-первых, я считаю, что у фантазии тоже есть определенные границы. Мы не можем фантазировать о том, о чем не только не имеем понятия, но и не подозреваем о существовании возможности фантазировать…

– Wenn die Menschen nur iiber das sprachen, was sie begreifen, dann wiirde es sehr still auf der Welt sein.[29]

– Ну так вот, я хочу сказать, что пока все будет перемешано – наука с религией, наука с политикой, наука с престижем, наука с самомнением… никакой настоящей науки не получится… никакого настоящего познания мироздания… – стал горячиться я и, разумеется, заговорил не совсем о том, о чем хотел.

– Ты просто мне завидуешь, Боря, что-то в стиле басни Лафонтена «Лиса и виноград»… Ишь ты, не хочешь быть Эйнштейном, совсем нюх утратил… – опять засмеялся Эйнштейн.

– Хорошо, Альберт, я вижу, что с тобой мне не удастся поговорить серьезно. Оставим это, – вздохнул я, и мы это оставили до ужина.

Но во время ужина, когда мы поглощали отличные венские шницеля, причем Эйнштейн смешно и самозабвенно называл шницель на немецкий манер «шни-цэл», разговор возобновился. Я воспользовался случаем и, пока Эйнштейн жевал, скороговоркой заговорил:

– Я не против познаний, я не агностик[30]. Я против того, чтобы знаниями спекулировали, превращая их в конфетные обертки. Популяризация науки в той форме, в которой она происходит, превращает науку в балаган. Один шутник называет черной дырой супермассивный астрономический объект с гравитационным полем, удерживающим даже свет на орбите вокруг себя. Народ подхватывает – дыра, черная!!! Значит, можно туда свалиться! В дыру! Посещение черной дыры —бред. Ведь никто не обсуждает посещение Солнца! А черная дыра – либо звезда большей массы, чем солнце, которая коллапсировала в результате завершения своей эволюции, либо вообще объект невероятных размеров и массы; такова супермассивная черная дыра в центре галактики. Но нет, кто-то назвал это дырой – значит, туда можно свалиться…

– А может быть, и можно, – зачавкал Эйнштейн с набитым ртом.

– Да не в этом дело. А дело в том, что необходимость доводить научные изыскания до уровня буфетчицы приводит к обратному воздействию буфетчицы на направление научных исследований.

– Я не понял твою мысль, Боря, – спросил Альберт, – при чем тут буфетчица?

– Да ну, как же ты не понял, еще Эйнштейн называешься… – расстроился я.

– А что, я тоже человек, я что, Пушкин – всё знать? – обиженно спросил Эйнштейн.

Я его внимательно осмотрел и засвидетельствовал, что он не Пушкин. Когда тебя ежедневно посещают великие люди, нужно быть очень внимательным.

– Ну, хорошо, изволь, я поясню. Дело в том, что в демократическом обществе буфетчица руководит государством, как и завещал великий и неутомимый Ленин.

– Там, по-моему, речь шла о кухарке…

– Неважно, какая из работниц общепита… механизм все одно тот же самый. Буфетчице ученые растолковывают, чего они там изучают, а она голосует за политика и говорит ему напутственно, чего изучать, а чего не изучать… Политик слушает буфетчицу и выделяет деньги ученым, исходя из этих соображений… Сам-то политик обычно не более образован, чем буфетчица, и слушает ее внимательно, потому что буфетчица – это народ, а следовательно, электорат, – пояснил я.

– Не знаю, Боря, что ты имеешь против буфетчиц. Я знал одну очень замечательную буфетчицу… – смачно отметил Эйнштейн, вытирая рот салфеткой.

– Альберт, я понимаю, что с тобой невозможно говорить серьезно, – вздохнул я.

– Ну, отчего же, – вдруг насупился корифей и задумчиво закурил. – Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, и в общем согласен с тобой, но мир остается миром… Ты не можешь подняться над человеческим, потому что ты, Боря, – человек. Руки-ноги видел? Вот именно. Че-ло-век. И все тут.

– А я не хочу подняться над тем, что я Че-ло-век. Более того, я хочу это признать и достойно взвесить, что человек может, а чего не может. Человек, например, должен раз и навсегда сказать себе, что на свете трудно представить что-либо более наивное и глупое, чем придумывание космологических теорий. То слоны, то киты, то хрен знает что – Большой Взрыв. Можно быть самодостаточным биологическим видом, признающим, что мы на данной ступени эволюции не способны построить всеобъемлющую космологическую теорию из-за двух причин.

– Каких? – вздохнул устало Эйнштейн и подбоченился, понимая, что скоро он от меня не отделается.

– Первая причина: нам не хватает, просто элементарно не хватает информации, чтобы делать обобщенные космологические выводы. Помнишь индийскую притчу про трех слепых мудрецов, которым дали ощупать слона, а потом спросили, что такое слон? Один ощупал хвост и сказал, что слон мягкий, гибкий и похож на змею. Другой ощупал ухо слона и сделал вывод, что слон – огромный лист лопуха, а третий ощупал ногу слона и заявил, что слон – это колонна. Нам не хватает информации, чтобы сделать окончательные выводы по космологическим вопросам: как возникла вселенная, что было до того, возникла ли она вообще и есть ли другие вселенные. Поэтому, делая такие выводы, мы смешны, наивны и не вызываем уважения даже у самих себя. Более того, пытаясь защитить очередную теорию, мы затормаживаем развитие науки на столетия, потому что вся наука разделяется на два лагеря: один, пытающийся защитить основную космологическую теорию, и другой, пытающийся ее опровергнуть, и все кругом только и спорят, на скольких китах стоит мир. Исследования ведутся именно в такой плоскости, голову общественности морочат в той же плоскости, политики с религиозными деятелями только и знают, что спекулировать…

– Ну хорошо, первая причина – что не хватает, а может, и всегда не будет хватать знаний, – зевнул Эйнштейн, – а вторая?

– Вторая причина, почему не следует создавать всеобъемлющие теории, просто запретить это как глупость, как нонсенс, чтобы не тратить ресурсы и научные карьеры, как, можно сказать, поставили вне рациональности поиски вечного двигателя… Вторая причина состоит в том, что человек не воспринимает объективную картину мира. Эволюция создала нас такими. Человек не может быть окончательной, верхней ступенью… этой самой эволюции. Мы либо промежуточная ступень – к искусственному разуму, либо тупиковая ветвь. Мы не можем постигать мироздание, потому что мы не созданы для этого. Нам необходимо в этом спокойно признаться и продолжить наши исследования в самых разных направлениях, но не ставя перед собой цели понять, как устроено мироздание. Какие хитроумные приборы мы бы ни изобрели – все равно их данные мы сможем воспринимать только через свои органы чувств, а обрабатывать только через свои дурные головы. Все наши изыскания основаны на времени. Время – иллюзия, все иллюзия… Сколько можно таскаться с этими иллюзиями и выдавать себя за великих? Хватит выставлять себя еще большими дураками, чем мы есть! Давайте будем заниматься всем, что может приносить прикладную пользу, а также вообще всем, что может позволить нам собрать и проанализировать различнейшие данные, которые могут пригодиться теперь или потом. Но не надо делать наивных выводов! Довольно китов, черепах, струн, больших взрывов и т. д… Математика, та самая математика, которая кажется нам единственной объективной наукой, построена на аксиомах, никем никогда не доказанных…

• Предыдущая
• 18/81
• Следующая