Пес-оборотень и колдовская академия - Нефф Генри - Страница 2
- Предыдущая
- 2/65
- Следующая
— Здравствуйте, Скотт. Рад вас видеть, — вежливо произнес мужчина. — Дорогая, это Скотт Макдэниелс. Он делает рекламу для «Бедфорд Бразерс»…
— А, приятный сюрприз! Рада познакомиться, Скотт.
— «Взгляните на суп по — новому!» — прогремел мистер Макдэниелс, воздев палец к потолку.
Миссис Лукенс вздрогнула и уронила сумочку.
— «Морозный зимний день, — продолжал мистер Макдэниелс, нагибаясь за сумочкой. Женщина попятилась и спряталась за мужа. — У вас насморк. За окном воет ветер. А на кухне осталась лишь банка старого скучного супа. Скучного? Только не с хрустящими сухариками «Бедфорд Бразерс»! Веселый хруст раскрасит суп, и ваш язык отдаст салют!»
Мистер Макдэниелс поднял руку к виску и замер по стойке смирно. Максу захотелось оказаться дома.
Мистер Лукенс усмехнулся.
— Дорогая, я не говорил, что Скотт — фанатик своего дела?
Миссис Лукенс слабо улыбнулась. Мистер Макдэниелс потряс ее руку и повернулся к Максу.
— Макс, познакомься с мистером и миссис Лукенс. Мистер Лукенс управляет моим агентством — наш главный босс. А мы вот решили немного окультуриться!
Макс нервно улыбнулся и протянул руку мистеру Лукенсу; тот тепло ее пожал.
— Рад познакомиться, Макс! Приятно видеть, что молодой человек оторвался от видеоигр и MTV. Что — нибудь тебе приглянулось?
— Вот эта картина Пикассо, — ответил Макс.
— Я тоже ее люблю. У тебя хороший вкус… — Мистер Лукенс потрепал мальчика по плечу и повернулся к мистеру Макдэниелсу. — Предложил бы сравнить с моей любимой, но, к несчастью, она исчезла.
— Как исчезла? — не понял мистер Макдэниелс.
— Это одна из трех картин, которые украли на прошлой неделе, — хмуро объяснил мистер Лукенс. — В газетах пишут, что вчера ночью из Прадо похитили еще две.
— Какой ужас!
— Да, ужас, — заключил мистер Лукенс и кивнул в сторону Макса. — Скотт, приведите Макса как — нибудь в офис. У меня осталась репродукция. Посмотрим, кто лучше, Рембрандт или Пикассо!
— Непременно! — хихикнул мистер Макдэниелс и сел на корточки перед Максом, чтобы заглянуть ему в глаза. — Послушай, приятель! Папе надо поболтать о делах, но я не хочу нагонять на тебя скуку. Может, сходишь к тем железкам, которые вы с мамой всегда рисовали? Встретимся в книжной лавке через полчаса. Идет?
Макс кивнул и попрощался с Лукенсами (те совсем съежились под бурным натиском Скотта Макдэниелса). Мальчик прижал к себе альбом и пошел по коридору. У отца на уме одна работа, возмущенно думал он. Даже в мамин день.
В оружейной галерее было темнее, чем среди картин; за прозрачным стеклом тускло поблескивали экспонаты. Людей тоже было меньше, и Макс мог рисовать в относительной тишине. Он шел вдоль бархатного шнура, иногда останавливаясь, чтобы рассмотреть арбалет или кубок. На стенах висело самое разное оружие: чугунные палицы, тяжелые секиры, длинные мечи. Макс встал перед рядом церемониальных алебард и тут заметил идеальный объект для наброска.
Доспехи были огромными и сияли серебром. В своем стеклянном ящике они возвышались над остальными экспонатами, как великан над лилипутами. Макс обошел их с другой стороны, задирая голову. Через пару минут на листе возник первый набросок.
Макс как раз прорисовывал узорную кирасу, как вдруг его внимание привлекла суета в дальнем конце зала. Он посмотрел туда сквозь стекло — и замер.
Незнакомец из поезда!
Макс осторожно присел и стал наблюдать, как тот взволнованно жестикулирует под носом у низкорослого охранника.
— Мальчишка такого роста! — прокричал незнакомец с восточноевропейским акцентом и рубанул воздух ладонью на уровне макушки Макса. — Чернявый, лет двенадцати, в руках альбом!
Охранник, озадаченно глядя на настойчивого посетителя, уже тянулся к рации. Вдруг человек из поезда наклонился к нему и что — то прошептал. Охранник неожиданно кивнул и толстым пальцем ткнул через плечо туда, где прятался Макс.
Мальчик отчаянно огляделся и заметил справа от себя темный вход, отгороженный канатом с надписью: «Ремонт. Не заходить!».
Не обращая внимания на надпись, Макс пролез под шнуром и зашел за угол. Там он прижался к стене и стал ждать. Ничего не происходило. И тут до Макса дошло, что он оставил альбом в галерее. Его захлестнула волна паники: незнакомец найдет альбом и поймет, куда Макс делся!
Прошла минута. Еще одна. Еще. Макс слышал шаги и голоса проходящих мимо посетителей. Наконец он выглянул из — за угла. Человека не было — и альбома тоже. Макс медленно сел на пол, вспоминая, как аккуратно выписал на обложке свою фамилию, имя и адрес. Потом поднял голову и расстроенно обвел взглядом комнату, где все это время прятался.
Для галереи комната была явно маловата. Воздух пропах плесенью, стены и пол светились мягким янтарным светом. Единственным экспонатом был рваный гобелен на дальней стене. Макс заморгал: свет исходил от самого гобелена! Мальчик подступил ближе.
Гобелен оказался действительно очень старым. Изо всех цветов на нем сохранились только бледные пятна охры, хотя были и намеки на другие цвета.
В животе у Макса защекотало, словно он проглотил горсть пчел, а волоски на руках медленно встали дыбом. Тяжело дыша, Макс замер.
Тинь!
Одна нить в грубой серой ткани загорелась ярким золотом. Макс ойкнул и отскочил. Горящая нить, тонкая, как паутинка, завибрировала, как струна арфы. Нота отдалась эхом по всей галерее и утихла. Макс оглянулся на дверной проем: посетители все так же ходили мимо и будто не замечали ни крошечной галереи, ни его самого, ни странного гобелена.
Ожили новые нити. Одни вспыхивали и затухали, другие сплетались в узор из серебра, зелени и золота. Макс словно стер пыль с неизвестного древнего инструмента, и тот заиграл забытую песню. Мелодия постепенно усложнялась. Наконец проснулась и запела последняя нить, и Макс вскрикнул. У него заболело что — то внутри — не так, как колет в боку от быстрого бега, а сильнее и глубже.
Сколько Макс себя помнил, столько ощущал в себе чье — то присутствие. Что — то в нем сидело, огромное, дикое и страшное. Всю жизнь Макс боролся, держал это «что — то» в себе. От напряжения у него часто болела голова, иногда по нескольку дней. Сейчас эта сущность вырвалась на свободу, и Макс понял, что головных болей больше не будет. Сущность медленно заскользила, зазвучала где — то глубоко внутри, взбудоражила ил на дне сознания.
Боль утихла, и Макс глубоко вздохнул. По его лицу теплыми ручейками побежали слезы. Он провел пальцами по тканой поверхности гобелена.
Цветное пламя сплелось в золотистый орнамент, а тот образовал три сияющих непонятных слова:
TAIN BO CUAILNGE
Под этой надписью, прямо посредине, было выткано красивое изображение пасущегося быка, окруженного дюжиной спящих воинов. Справа шло войско; в небе парили три черные птицы. На все это с холма смотрел высокий мужчина с копьем в руке.
Макс рассматривал весь гобелен, но его взгляд то и дело возвращался к темной фигуре на холме. Тут картинки вздрогнули и заплясали в мерцающих жарких волнах. Мелодия переросла в хаос, а свет стал таким горячим и ярким, что Макс испугался, не загорится ли музей.
— Макс! Макс Макдэниелс!
И снова стало темно. Гобелен все так же висел на стене — тусклый, пыльный и неподвижный. Макс растерянно попятился и перелез через бархатный шнур обратно в оружейную галерею.
Еще издали он увидел рядом с двумя охранниками массивную фигуру отца и позвал его. Услышав голос сына, мистер Макдэниелс бросился к нему.
— О, слава богу! Слава богу! — Мистер Макдэниелс утер слезы и чуть не задушил Макса в складках плаща. — Макс, ты где пропадал? Я искал тебя два часа!
— Извини, папа… — озадаченно проговорил Макс. — Все нормально. Я просто зашел в другую галерею, минут на двадцать.
— Ты о чем? Какая еще другая галерея? — Голос Макдэниелса дрогнул; отец заглянул Максу за плечо.
- Предыдущая
- 2/65
- Следующая
