Потерянные души - Белов (Селидор) Александр Константинович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/30
- Следующая
Просмотрев бумаги потенциального клиента, проект отеля, смету строительства, поднаторевший в таких делах Пчела сразу понял - Панасюк непременно прогорит.
Это, впрочем, совсем не означало, что денег ему давать не следовало. Следовало, и еще как! Только сначала надо было заручиться солидным залогом, благо недвижимости на жарком юге у красномордого Панасюка хватало. Дело оставалось за малым - грамотно развести клиента и внести в договор в качестве залога как можно больше его собственности.
В таких делах Пчела был докой. После непродолжительной беседы, в ходе которой Панасюк выслушал шквал комплиментов его блестящему проекту, был установлен залог - семь небольших, в два-три этажа, пансионатов, располагавшихся буквально в десяти шагах от моря. Их реальная стоимость перекрывала сумму кредита процентов на семьдесят, и через два года, когда истекал срок кредита, все эти славные домики переходили в полную собственность банка.
"Эти четыре - нам с пацанами, на дачи, - тут же мысленно прикинул будущий расклад Пчела, рассматривая снимки пансионатов. - А эти три продадим. Если удачно толкнуть, можно вдвое навариться. И бабки отобьем, и по дачке на халяву отхватим..."
Когда речь шла о столь выгодных делах, Пчела неизменно следовал народной мудрости - ковать железо пока горячо. Он предложил подписать договор немедленно, и вполне довольный такой оперативностью Панасюк согласился. Пока банковские клерки готовили необходимые бумаги, Пчела и Панасюк коротали время за коньяком и светской беседой, а проще говоря - московскими сплетнями.
Сочинец чувствовал себя в столице совершенным провинциалом, поддерживать разговор с как всегда прекрасно информированным Пчелой ему было непросто. Большинство имен, которыми так и сыпал его собеседник, он не знал. Но и сидеть молчаливым истуканом Панасюку не хотелось. Он поднапрягся и выдал услышанную недавно где-то краем уха новость о человеке, имя которого было известно и в далеком Сочи:
- А про Сашу Белого слышали? - с важным видом перебил он банкира.
Говорят, с головой у него что-то... От дел отошел, все свои деньги вбухал в какое-то кино!..
Разом помрачневший Пчела попытался предупредить некстати разболтавшегося клиента:
- Вообще-то Белов - крупный акционер нашего банка...
Будь Панасюк чуть посообразительнее, он сразу прикусил бы свой язычок. Но расслабившийся после удачных переговоров сочинец подсказку не услышал.
Как же вы так, Виктор Павлович? - он с шутливой укоризной покачал головой и добавил, неумело подражая интонациям Жванецкого: - Тщательней надо акционеров подбирать! Тщательней надо, ребята...
Пчела побледнел, опустил голову и вдруг прошипел сквозь стиснутые зубы:
Пшел вон, гад...
Простите? - Панасюк, похоже, действительно не расслышал его слов - он все еще улыбался.
Пошел вон, козел вонючий! - в голос заорал Пчела, вскакивая на ноги. - Вон пошел, падла!!..
Красномордый клиент тоже вскочил и выкрикнул дрожащими от обиды губами:
Что это вы себе позволяете?! Да как вы...
Белый как мел Пчела зарычал и рванул на себя ящик стола. Мгновение - и ошеломленный Панасюк увидел возле своего носа черную дыру ствола Стечкина.
Сука! Тварь! - гремел банкир. - Проваливай к гребаной матери, или я тебе башку снесу, понял?
Панасюк, наконец, все понял. Он развернулся и, опрокинув стул, опрометью бросился к выходу.
Оглушительно хлопнула дверь. Пчела рухнул в кресло, его буквально трясло. Только спустя несколько минут он кое-как пришел в себя. Дрожащей рукой сунул Стечкина обратно в стол и, покачав головой, пробормотал себе под нос:
Хрен с ним!.. Ничего, обойдемся как-нибудь и без дачки в Сочи...
XX
Весна началась для Космоса так, как не начиналась никогда прежде. Не грязными лужами на асфальте, а первыми проталинами на лесных опушках, не однообразным вороньим ором, а фантастическим многоголосьем пичуг всех мастей, не сизыми выхлопами разом вываливших на дороги "чайников", а волнующими ароматами просыпающихся трав и деревьев.
Никогда прежде не видел он, например, подснежников - неожиданно крупных, с нежными, бархатистыми лепестками. Так странно было находить эти цветы среди комьев не стающего еще рыхлого, ноздреватого снега. Вообще, нового и странного для Космоса вокруг было много - и в лесу, и на пасеке, и в доме старого пасечника.
Впрочем, самым странным и непонятным был сам факт его пребывания здесь, в лесной глуши.
Космос плохо помнил дорогу в этот медвежий угол - Люда забрала его прямо из клиники, напичканного нейролептиками, заторможенного и безучастного ко всему на свете. Немного оклемавшись, - уже здесь, на пасеке - он, разумеется, поинтересовался - для чего его сюда привезли. Люда мялась, прятала глаза, говорила: отдохнуть на природе, набраться сил, окрепнуть. А через пару дней она тихо, не попрощавшись, уехала, и Космос остался один на один с хозяином пасеки - неразговорчивым, мрачноватым Кузьмой Тимофеевичем.
Положение было аховое, Космос оказался в незавидном положении выброшенного на необитаемый остров Робинзона. Мало того, что он не мог отсюда выбраться (он просто не знал где и как далеко ближайшее жилье), так ему еще крупно не повезло с Пятницей. Более замкнутого и нелюдимого человека, чем Кузьма Тимофеевич, трудно было себе представить. Обнаружив исчезновение Люды, Космос обрушил на пасечника лавину возмущенных вопросов и отборной ругани. Тот не ответил ему ни единым словом, будто не слышал, будто оглох.
Заговорил он со своим постояльцем только на второй день, когда Космос устал ругаться и обессиленно затих. И начал Кузьма Тимофеевич с нуля, словно впервые заметил столичного гостя.
- Звать-то тебя как, паря?
Услыхав, наконец, скрипучий голос старика, Космос обрадовался так, как, наверное, обрадовался Робинзон, обнаружив на своем острове человеческие следы.
Космос, - представился он.
Как-как? - удивленно переспросил пасечник. - Это что ж за имя такое?
Греческое, - привычно пояснил Космос.
Понятно, - кивнул старик. - Отец, стало быть, грек?
Настал черед удивиться Космосу.
Почему грек? - вытаращился он. - Он астрофизик... Ну, звезды изучает!
А-а-а... - понимающе протянул пасечник. Впрочем, по его лицу было видно: объяснения гостя его никоим образом не удовлетворили.
Так оно и оказалось. Через минуту Кузьма Тимофеевич покачал головой и пробурчал под нос:
Чудно!.. У меня, к примеру, папаня столяром был. Так что ж ему - Рубанком меня надо было назвать?!
Космоса это замечание задело.
Да уж лучше Рубанком, чем Кузьмой!.. - фыркнул он. - Тоже мне имечко! Что ж папаня твой, ничего получше придумать не мог?
А чего ему думать, если маманя меня аккурат на чудотворцев Козьму и Дамиана Асийских принесла? - старик пожал плечами и, чуть погодя, задумчиво добавил: - Хотя, конечно, мог и Демьяном окрестить...
Пасечник так и не смог смириться с мудреным именем своего гостя. Поначалу он называл Космоса "паря", а позже, когда сошелся с ним поближе, - "тезкой" или Кузей. Не без доли ехидства старик уверял Космоса, что его греческое имя наиболее созвучно привычному Козьме. И он был недалек от истины.
На перманентные расспросы столичного гостя о цели своего пребывания на пасеке старик, посмеиваясь в седую, клочковатую бороду, отвечал:
Говорят, озорничал ты у себя в Москве, паря, много. Измаялись все с тобой, вот и отдали мне... А для чего?.. Тут ведь как на это дело посмотреть: хошь - считай, что в ссылку угодил, а хошь - в санаторий на лечение...
Первый месяц "ссылки" оказался для Космоса самым сложным. Трудно было привыкнуть к убогому крестьянскому быту - дощатому сортиру на улице, ледяной воде в умывальнике, чадящей печке, забористым "ароматам" скотного двора.
Впрочем, со всеми этими неудобствами Космос смирился довольно быстро. В остальном же его жизнь, действительно, больше напоминала отдых в санатории.
- Предыдущая
- 17/30
- Следующая
