Выбери любимый жанр

Ипатьевская ночь - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 5


Изменить размер шрифта:

5

Так, по словам чекиста Михаила Медведева, рассказывал ему Павел Хохряков. Рассказывал накануне своей гибели.

Исход из Тобольска

Но вот понесли бесконечные романовские чемоданы на пароход «Русь» – тот самый, который привез их в Тобольск. Теперь он вез их обратно – в Тюмень, к поезду. Поднимается на пароход пестрая толпа – свита, «люди» и охрана. Их расселяют по каютам.

На «Руси» продолжались странные причуды Родионова: Алексея и дядьку Нагорного он закрывает на ночь в своей каюте.

Великим княжнам по-прежнему строго-настрого запрещено запирать двери на ночь, у дверей ставит он часовых – веселые стрелки у открытых дверей каюты девушек.

Александра Теглева (из показаний следователю Соколову): «На пароходе Родионов запретил на ночь запирать княжнам каюту, а Алексея с Нагорным запер снаружи замком. Нагорный устроил даже скандал: „Какое нахальство! Больной мальчик! Нельзя даже будет в уборную выйти“. Он вообще держал себя смело с Родионовым, и будущую свою судьбу предсказал себе сам».

Весело плыл пароход «Русь». Палили красногвардейцы из ружей в пролетающих птиц. Стреляли из пулеметов…

Падают чайки, трещат пулеметы. Веселись, ребята, – свобода! Так во второй год от рождества революции под беспорядочную стрельбу мимо притихших берегов плыл этот безумный пароход, называемый «Русь».

Из письма А. Салтыкова (Киев):

«Прочел Ваш рассказ про Екатеринбург (имеется в виду мой очерк в журнале „Огонек“ „Расстрел в Екатеринбурге“. – Э.Р.). Читал в два приема – так устало сердце от всех этих ужасов… Хочу Вам сообщить, правда не знаю, так ли все это, но вы проверьте. У нас в доме жил старик, солдат из красногвардейцев, дядя Леша Чувырин, или Чувырев… Он умер в 1962 году, не позднее… Он рассказывал, что в молодости ехал на пароходе из Тобольска вместе с детьми царя. Караулил, когда их перевозили. И он рассказал такую вещь, даже не знаю стоит ли писать. Великие княжны должны были ночевать с открытыми каютами, и ночью стрелки надумали к ним войти. Конец этой истории он каждый раз говорил по-другому: то им воспретил старший, то они спьяну проспали».

А может быть, это опять наш «шпион»? Я все думаю о нем… И мерещится…

Банальная история

Четыре прелестные девушки в заточении и он. Совсем молодой. После всей грязи, расправ с мужиками, подвалов ЧК – чистые, очаровательные девушки… Кокетливая Анастасия. Ей, пожалуй, он должен был нравиться. А ему?… Как и положено железному революционеру – товарищу Маратову – конечно же, Татьяна. Ненавидевшая революцию. Самая красивая, самая гордая. И он старается столкнуться с нею в коридоре. И ее царственный, презрительный взгляд.

«Шпион»… Нет-нет, он исполнил свой долг. Он не позволил себе распуститься. Они остались для него «дочерьми тирана». Он победил себя!

Как он плыл из Тобольска на этом безумном пароходе с палящими в птиц красногвардейцами… С истекающим кровью наследником… Со свитой, которую уже ждала в Екатеринбурге ЧК! Горькая, горькая наша революция! И там, на пароходе, «шпион» услышал, как договаривались стрелки из отряда поозоровать с царскими дочерьми… Что ему до «дочерей тирана», когда тысячи солдат, оторванных от дома по милости их родителя, исходили мужской силой и свершали все эти бесчинства… И все-таки, конечно же, он не выдержал и повелел Родионову затворить на ночь каюту.

Екатеринбург

В Тюмени их ждал специальный поезд. Девочек, Алексея, его дядьку Нагорного, бывшего генерал-адъютанта Татищева, бывшую гофлектрису старуху Шнейдер, фрейлину графиню Гендрикову посадили в вагон второго класса.

Всех остальных – Жильяра, камердинера Гиббса, лакея царя Труппа, камер-фрау Тутельберг, баронессу Буксгевден, нянечку Теглеву, ее помощницу Эрсберг, повара Харитонова и поваренка Седнева – друга Алексея и других – в вагон четвертого класса. Поезд прибыл в Екатеринбург ночью – 9 мая, в день Николы Вешнего.

Состав тотчас отправили на запасной путь. Моросил дождь, и еле светили фонари. Из дневника:

«9 мая. Все еще не знаем, где находятся дети и когда они все прибудут? Скучная неизвестность.

10 мая. Утром в течение часа последовательно объявляли, что дети в нескольких часах от города, затем, что они приехали на станцию, и, наконец, что они прибыли к дому, хотя их поезд стоял здесь с двух часов ночи…»

Утром к поезду подали пролетки. Сидевшим в вагоне четвертого класса запретили выходить. Жильяр и Волков видели из окна, как под моросящим дождем великие княжны сами тащили свои чемоданы, проваливаясь ногами в мокрую грязь. Шествие замыкала Татьяна. Она следила, чтоб другие не отставали. Она чувствовала себя истинно старшей, тащила два чемодана и маленькую собачку.

А потом мимо окон вагона быстро пронес наследника к пролетке дядька Нагорный. Он хотел вернуться, чтобы помочь княжнам нести чемоданы. Но его оттолкнули: они должны нести сами! Нагорный не сдержался и что-то ответил. Ошибся бывший матрос, нельзя грубить этой власти. Нервная эта власть. И самолюбивая. И единственной платой признает теперь – жизнь. Ею платят и за неосторожное слово тоже. Возможно, тот, кому он ответил, и был верх-исетский комиссар Ермаков. Во всяком случае вскоре заберут в ЧК бедного Нагорного.

И в 30-х годах у пионерского костра бывший комиссар товарищ Петр Ермаков расскажет юным пионерам, как он расстрелял «царского холопа – дядьку бывшего наследника».

10 мая (продолжение дневника Николая): «Огромная радость была увидеть их снова и обнять после четырехнедельной разлуки и неопределенности. Взаимным расспросам и ответам не было конца, много они, бедные, претерпели нравственного страдания в Тобольске и во время трехдневного пути».

Конец царской свиты

Пока Николай встречал детей, из вагонов вывели «людей» и свиту: Татищева, графиню Гендрикову, Волкова, Седнева, Харитонова, фрейлин, нянечек и прочих. Сажают на пролетки.

Волков потом рассказывал:

«Родионов подошел к вагону:

– Выходите. Сейчас поедем…

Я вышел, взяв с собой большую банку варенья. Но они велели оставить банку. Банки этой я так и не получил». (Сколько же он потерял – и все забыл! А вот про банку варенья помнил.)

Тронулись пролетки. На первой – сам глава Красного Урала Александр Белобородов.

Пролетки ехали по Екатеринбургу. И вскоре наш знакомец Волков увидел высокую колокольню на холме. Подъехали к дому, обнесенному почти до крыши высоким забором. Здесь высадили повара Харитонова и лакея Седнева. Остальных повезли дальше…

Наконец вереница пролеток подъехала к некоему зданию. И тут товарищ Белобородов сошел с пролетки и скомандовал торжественно:

– Открыть ворота и принять арестантов!

– Правду говорят: от тюрьмы да от сумы не зарекайся, – шутил в тюремной конторе бывший генерал-адъютант двора Его Величества граф Татищев, а ныне арестант екатеринбургской тюрьмы.

– А я вот в тюрьме родился благодаря царизму, – сумел продолжить тему бывший электромонтер, а ныне глава Уральского правительства.

Скорее всего, это было иносказание, обычная революционная риторика: дескать, тюрьма родила во мне революционера. Ибо Саша Белобородов благополучно родился в отчем доме. Но осторожным надо быть с подобными фразами.

Белобородов родился в отчем доме. А умереть ему придется в советской тюрьме.

Татищев и Волков сидели в одной камере, пока однажды не вызвали графа в контору. Вернулся он счастливый: освободить его надумали и выслать из столицы Урала. И было прощание, и верный царский слуга обнимал верного царского генерала. Надел Татищев свою роскошную шубу – единственное, что осталось от той жизни (ох, не надо носить такие шубы в новое время. В горькую нашу революцию не ходят в таких шубах)… С тех пор никто никогда больше не видел Илью Леонидовича Татищева.

5
Перейти на страницу:
Мир литературы