Избранница - Карранса Майте - Страница 17

• Предыдущая
• 17/46
• Следующая

— Вы наделили меня даром общения на иностранных языках?

— Помолчи, у нас еще много работы.

Без передышки феи наделили Марину даром игры на разных музыкальных инструментах и понимания музыкального строя. Затем феи одарили ее элегантностью, образованием и владением боевыми искусствами. Немного поспорив, феи даже решили наделить ее очарованием и, наконец, округлив достоинства Марины, сделали ее симпатичной.

Феи совсем выбились из сил, а Марина воспользовалась двумя короткими паузами, предоставленными ей, чтобы размять новые ноги и подышать новым носом.

Оказавшись на грани отчаяния, она была вознаграждена за свое несгибаемое упорство. Наконец-то она добилась своей цели. Без уверток, без обмана, без выманивания денег и лишних слов.

Теперь Марина могла не опасаться, что ее уличат или поймают на какой-нибудь оплошности, так как она стала настоящей Анхелой и обрела все прелести и добродетели старшей сестры.

Она действительно стала Анхелой: Angela, yes, of course.

Невероятно! Цицерон тер глаза, не веря тому, что видел. Анхела, его прелестная и коварная Анхела, превратилась в другое существо.

Несмотря на то что юноша чувствовал себя отвергнутым, он не собирался уходить. Его уделом был чистый и твердый мазохизм, которым упиваются упрямцы, никогда не признающие себя побежденными. Поэтому ему хотелось увидеть своими глазами, как Анхела обнимается и целуется с ирландцем. Поэтому он шел за ней до самой опушки леса.

И на всякий случай, действуя почти из-за суеверия, он переодел майку задом наперед и принялся искать особый гриб, который узнал сразу, как явился сюда. Стоит ему пару раз лизнуть его, как он проникнет во все тайны леса. Если феи существовали, то он их увидит.

И он их увидел.

Их было две. Одна фиолетовая, крохотная и бойкая, другая пурпурная, более величественная, более властная. С помощью палочек обе феи посыпали Анхелу порошком, окрасили ее в золотистый цвет, и несколько мгновений спустя та родилась заново, превратившись в совсем другую девушку.

Новая Анхела стала не только выше ростом, светловолосой, фигуристой и великолепной, но и показалась более спокойной, стройной и предсказуемой, чем прежде. Хотя по необъяснимой причине Цицерон тут же почувствовал, что она ему не по душе.

Новая Анхела олицетворяла изобилие совершенства — вздернутый нос, чрезмерно пухлые губы, розовые щеки, безупречно светлые волосы. Одновременно исчезло все удивительное, непредсказуемое и неуловимое, чем обладала первая Анхела.

Все это разочаровывало.

Даже ее низкий хрипловатый голос стал музыкальным и явно соблазнительным, но Цицерону он показался излишне банальным. Она стала настоящим манекеном. Так ему казалось. Жеманный манекен из дерева, с ловко прорисованными чертами лица, но лишенный души.

Цицерон был без ума от непостоянной души Анхелы, а сейчас при этой разительной перемене догадался, что испарилось несовершенство — ее основная добродетель.

Вероломство влекло за собой полное крушение надежд. Цицерону оставалось лишь убедиться в истинности своих подозрений и увидеть, как из нее сделают невыносимую всезнайку.

Так оно и случилось. Слова Анхелы звучали приятно, примирительно и крайне правдоподобно. Короче говоря, от них веяло фальшью.

— Хорошего понемножку. Не забывайте, что жизнь во дворце течет размеренно.

Дело в том, что феи поспешили надеть на нее длинные и роскошные одежды, вышитые золотом и серебром. Они вытащили их из тайного сундука, припрятанного среди холмов. Однако Анхела не торопилась сбросить с себя толстовку, его толстовку.

Когда она нежно сняла ее, толстовка скользнула по ее ногам. Затем она взяла ее своими изящными руками и поднесла к носику. Потом резко вдохнула и спросила:

— Мне можно оставить ее?

Цицерон и две феи потеряли дар речи. Ее слова, жесты… никак не вязались с ее новым обликом. Анхела задала этот вопрос, капризно вскинув брови, точно повинуясь неожиданному побуждению и покоряясь соблазну.

Цицерон вздрогнул, узнав в этих словах, в детском жесте, в обнюхивании толстовки что-то от прежней Анхелы.

— Зачем? — почти в один голос спросили феи.

Анхела улыбнулась с обезоруживающей игривостью. Было невозможно отказать ее просьбе. Говоря, она гладила шероховатую и поблекшую поверхность голубого хлопка:

— Дело в том… что она навевает воспоминания.

— Воспоминания? О чем? — в один голос спросили феи, столь же любопытные, как и все феи.

Цицерон затаил дыхание, пораженный временным параличом. Он перебрал тысячу возможностей, самые глупые из которых гласили: Анхела хотела помнить мягкий предмет одежды, купленный матерью Цицерона, Анхела хотела помнить чудесные уроки гимнастики в любимой школе, Анхела хотела помнить бледно-голубое небо над своим родным городом. Анхела хотела…

— Воспоминания о парне… о парне, который мне это подарил.

Цицерон чуть не умер от недостатка воздуха. Он втянул в себя весь кислород леса, жадно наполнил легкие и почувствовал, как у него закружилась голова.

Анхела хотела помнить его? Анхела хотела сохранить на память какую-нибудь его вещь? Возможно, в новом сердце Анхелы остались следы его страстных поцелуев.

— Этого делать нельзя. Финвана очень ревнив и не согласится, чтобы при тебе была вещь, напоминающая о каком-то парне.

Цицерон смотрел на Анхелу, пытаясь прочесть нечто в ее новом непроницаемом лице. Она печалится? Сердится? Пребывает в отчаянии?

— В таком случае нет никаких проблем. Я ее бросаю, и дело с концом.

Цицерон снова успокоился. Какая мерзость эти воспоминания, среди которых всплыла его жалкая персона, ведь Анхела решила потерять его так, как теряют бесплатную рекламную ручку, и при этом нисколько не жалеют.

— Но я оставила на себе трусы, — вдруг добавила она с нежностью, не лишенной плутоватости.

И Цицерон, у которого глаза вылезали из орбит, заметил, что на Анхеле его трусы, которые ей великолепно шли.

— Трусы?

— К чему носить трусы, если можно носить трусики? — спросила удивленная Лилиан.

Анхела пожала плечами с изяществом стюардессы:

— Они удобнее.

Цицерон сильно удивился. Анхела не упомянула хозяина трусов, она говорила обиняками, чтобы хранить свои мысли в тайне.

Разве не так? Цицерон не ошибается? Анхела хотела оставить что-то на память о нем? Или он все это придумал, ибо не хотел признать себя неудачником, которого все девушки использовали в какой-то момент своей жизни, чтобы выманить у него толстовку, трусы, а потом отделаться от него? Анхела была огорчена? Она проявила человеческие чувства?

В этом Цицерон был не очень уверен. Он понятия не имел, кто такая Анхела, тем более в кого она перевоплотилась. Она в любой момент могла воплотиться в волчицу. А вдруг она вампир или серийная убийца? Все было возможно.

Однако, призвав на помощь немного математики и логики, Цицерон не нашел достоверного подтверждения, что прежняя Анхела, оказавшись в новой оболочке равнодушия, вынашивает какие-либо козни.

Наряженная в новые одежды, с распущенными волосами и закрепленной на лбу жемчужной диадемой, она казалась восхитительной принцессой.

— Она прелестна.

— Она очаровательна.

— Финвана будет пленен.

— А Оонаг будет ревновать пуще прежнего.

Так рассуждали феи под звуки шагов Анхелы, репетировавшей танец на опушке леса.

Цицерон снова тер глаза. Призрачная новая Анхела со светлыми волосами, развевавшимися по ветру, с обутыми в вышитые шелковые туфли ножками казалась так же нелепой, как и присутствие двух фей. Тем не менее это видение было явью. Как столь же настоящей оказалась парадная карета, запряженная четырьмя темными, как ночь, лошадьми, которая бесшумно появилась среди листвы. Каретой правил статный гофмейстер.

• Предыдущая
• 17/46
• Следующая