Капитан Крокус (все иллюстрации) - Кнорре Федор Федорович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/58
• Следующая

Пойманного во дворе собственного дома Капитана Крокуса в львиной шкуре привезли на комбинат под вечер.

Ворота автоматически раздвинулись, пропуская машину. Капитан увидел обширный двор, окружённый со всех сторон высокой стеной. Всё вокруг дрожало от глухого ворчания работающего конвейера. Машина резко остановилась, и он прочёл надпись «Склад сырья» на стене длинного бетонного здания. Железные ворота склада тоже раздвинулись, и четверо железных безголовых носильщиков, очень похожих на железных муравьев, поставили клетку на тележку и покатили её в глубь здания, мимо длинных рядов других клеток, полных всякого зверья.

Затем клетку с Капитаном приткнули к стене, кладовщик сунул в неё миску с водой, вскочил на тележку, безголовые бодро выкатили его из склада, и ворота задвинулись.

Капитан очень устал притворяться львом, прохаживаться вдоль прутьев клетки львиной походкой и даже сидеть по-львиному. Теперь он наконец-то мог лечь, вытянувшись по-человечески по весь рост. Он лёг, потянулся и облокотился на руку.

Вскоре все машины и конвейер комбината вдруг разом замолчали, и пол склада перестал дрожать — дневная работа кончилась. В наступившей тишине стало слышно, как тихонько похныкивает маленькая обезьянка на руках у старой облезлой обезьяны — своего дедушки.

Длинный и узкий каменный склад был еле освещён редкой цепочкой лампочек. Дальний конец совсем тонул в полумраке и потому казался бесконечным. Но всюду, куда хватал глаз, тянулись ряды нагромождённых одна на другую клеток и ящиков, затянутых металлической сеткой, за которыми в ожидании своей очереди для отправки на чучельный конвейер сидели в остолбенении, лежали в унынии, уронив голову, или бегали в отчаянии взад и вперёд вдоль решёток, тихонько скулили, хныкали, подвывали, мяукали, тявкали, похрюкивали, щебетали и попискивали, царапались и метались всякие мелкие и крупные звери и пичуги.

— Шумза… шумза… шумзатих… шум затих!.. — забормотал старый болтливый попугай.

Капитан Крокус хотя и провёл всю свою жизнь среди зверей, которых хорошо знал и, главное, любил, всё-таки с трудом разбирал, о чём они говорят. Но удивительное дело: очутившись сам в клетке рядом с ними и ожидая приближения утра, когда его самого вместе с другими отправят в потрошильный цех, он с изумлением обнаружил, что стал неизмеримо лучше понимать окружающих!

«Удивительное дело, — сказал он себе, — до чего полезно самому попасть в беду, чтоб тебе понятнее стало горе других!.. То, что мне в другое время показалось бы обычным писком или хрюканьем, вдруг стало таким осмысленным разговором!»

Никто не станет отрицать, что ворона с вороной понимают друг друга с полуслова. Но утверждать, что, скажем, ворона говорит на одном языке с лисицей, — это, право, преувеличение. Конечно, они могут понять друг друга, поболтать о том о сём, но только на самые общие темы, вроде иностранца в чужой стране, выучившего полсотни слов по разговорнику.

Поэтому Капитан, хорошо умевший понимать только львиный разговор, с некоторым трудом разбирал, о чём сейчас пищали, хныкали и ворчали все звери вокруг него.

В тишине неустанно и безутешно маленькая синичка, бесконечно повторяя, высвистывала две жалобные нотки, призывая своих птенцов.

Ну, это-то Капитану было понятно: так синички зовут за собой своих голодных птенцов, ещё до того глупых, что хотя летать они уже научились, но есть сами ещё не умеют. Только перелетают за матерью с ветки на ветку, боясь отстать, трясут от нетерпения крылышками и широко разевают рты, пока им не сунут в рот что-нибудь вкусное. Сегодня синичку поймали, и завтра птенцы напрасно будут трясти крылышками и разевать рты…

Но тут Капитан стал прислушиваться к невнятному бормотанию обезьян. Детёныш хныкал не переставая, а седой обезьяний дедушка то сердито, но осторожно его шлёпал, то ворчливо почёсывал шёрстку на его маленькой головке.

— Чего ты хныкаешь? Темно?.. Да ведь это просто ночь! Спи! Придёт утро, и мы опять поскачем по веткам за бананами!.. Спи. Чего ты боишься? Забыл, какие у меня зубы? Любого закусаю, кто тебя тронет!

Старик скалил длинные жёлтые зубы, а маленький боязливо тянулся, дотрагивался до них тонкими чёрными пальчиками и, восторженно пискнув, успокоенно забивался обратно к нему под мышку.

Только в большой клетке, где полным-полно было воробьев, было весело. Там отчаянно расчирикался городской воробей, хвастаясь перед своими деревенскими родичами.

— Чиф-чиф-чиф!.. — петушился он, прыгая по жёрдочке вперёд и назад. — Вам повезло! Попали в город в первый раз в жизни. Ну, так надо вам порассказать, как у нас тут устроена жизнь! Слушайте. Весь этот город наш, воробьиный! Поняли? Мы заняли все лучшие места. Живём на высоких скалах, на самом верху! А пониже нас, там, где понаделаны квадратные дырки, там ютятся люди. Мы их не трогаем, они нам не мешают. Сидят себе, высовывают носы из своих дырок. Летать-то не могут! Не то что мы: фр-р-рс — и перелетел с одной скалы на другую. А они об этом и думать не смеют!

Уж про себя я не говорю, я всё-таки не рядовой воробей! Меня знают! Лучший голос на всей крыше! Да я сколько раз один на один на скворца ходил! Я у вороны вот какой кусок булки утащил! Все видели! А люди такие жалкие существа! Зачем-то бегают внизу целый день туда-сюда, чего-то чирикают, а смысла никакого нет! Даже корма под ногами подобрать не умеют. Да что говорить! Скакнуть сразу двумя лапками не могут! Сперва потащат одну, потом потянут другую кое-как! Смотреть жалко!

У меня в одном окне живёт знакомый. Он человек. Толстый, громадный. Летом сидит у окна гладкий, белый, а зимой делается всегда серый, пушистый. Пух отрастает. А перышка — ну ни одного! Все повылезли, что ли? Да и глуповат: под окошком у него есть корытце, и вот он где-то насобирает отличных свежих хлебных крошек или зёрнышек, высунется из окошка и все их в корытце спрячет. Только он отойдёт, мы сразу кидаемся, набьём пузо до самого клюва. Прямо со смеху помираем. А на другой день, глядишь, он опять позабыл, куда прятал свои крошки, притащит и опять сыплет в корытце, никак не догадается, чудак, чтоб самому всё склевать!..

Капитан грустно улыбался, прислушиваясь к хвастливой болтовне воробья, но тут подняли лай собаки, заволновался в своей клетке маленький енот, возбуждённо застрекотали белки, кошки подняли вой, и медвежонок от возбуждения стал прыгать на месте и вертеться, как волчок.

Железная дверь склада снова откатилась на стальных роликах, и лампочки загорелись ярче.

Капитан вскочил и снова львиной походкой двинулся вдоль ряда прутьев своей клетки.

Безголовые носильщики, суетливо перебирая короткими железными ножками на резиновых подошвах, вкатили тележку с клеткой, где, вздрагивая и злобно огрызаясь после каждого толчка, бесновались три крупных диких льва.

Кладовщик шёл впереди, выбирая место, куда ставить клетку.

— Сюда! — скомандовал он безголовым.

Клетку подкатили вплотную к той, где сидел Крокус. Дверцы приподняли, и кладовщик железным прутом после отчаянного сопротивления вогнал всех трех львов, осатаневших от испуга, злости и унижения, в клетку, где, прижавшись в уголок, сидел Крокус.

Кладовщик опустил дверцы, непрерывно ворча:

— Катай вас тут по ночам! Возят, возят, уже и клетки ставить некуда!.. Спокойной ночи, постарайтесь не слопать друг друга до завтра!

С этими словами он плюхнулся на тележку, и безголовые покатили его к выходу.

Злобно проследив глазами за удалявшейся тележкой, после того как ворота снова задвинулись, все три льва, тревожно втягивая ноздрями воздух, медленно двинулись прямо на Капитана.

«А дело-то дрянь, — мелькнуло в голове у Капитана. — Сколько лет я был на волосок от гибели в клетке со львами, и ничего. А теперь, кажется, и волоска у меня нет, чтобы на нём повиснуть!..»

• Предыдущая
• 21/58
• Следующая