Лилипут — сын Великана (с иллюстрациями) - Иванов Альберт Анатольевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/42
• Следующая

Поднимаясь в кабине с невозмутимым Гавом, который воспринял свою явно первую поездку на лифте как нечто само собой разумеющееся, Пальчик неожиданно обратил внимание, что…

Но тут лифт с медной музыкой остановился напротив двери, на матовом стекле которой виднелась цифра «5».

А Пальчик по-прежнему неотрывно смотрел на кнопочную панель кабины. Он впервые заметил, что на ней не пять кнопок, а восемь. Последние три были перечёркнуты тусклой красной краской. Впрочем, такое встречается и в новых домах, но Пальчик с подобным не сталкивался и поэтому очень заинтересовался странным явлением: дом пятиэтажный, а кнопок восемь! Да ещё шестая, седьмая и восьмая — почему-то запрещённые!

Какой бы мальчишка устоял перед соблазном нажать хотя бы на шестую кнопку из любопытства? Пальчик не устоял. К тому же, он вдруг искренне поверил, что обязательно случится что-то немыслимо удивительное!

И кабина взяла и поехала. Лифт остановился… на шестом этаже. За решёткой на двери чётко красовалась цифра «б».

Вновь использовав тросточку, на этот раз её изогнутую ручку как крючок, Пальчик осторожно отворил, сначала внутрь, узорные дверцы кабины, затем, затаив дыхание, — дверь этажа наружу.

В лицо пахнуло ветром. Пальчик стоял потрясённый…

— Пошли? — раздался чей-то басок.

Пальчик оглянулся. Но, кроме Гава, здесь больше никого не было. Почудилось?..

Дверь лифта была распахнута прямо в какой-то густой, дремучий парк. Здесь, на «шестом этаже», уже была осень с ворохами жёлтых и красных листьев. Вечерело, от деревьев падали длинные тени…

Не решаясь выйти из кабины, Пальчик потрогал рукою кленовый лист у двери. Лист оказался настоящим.

Гав внезапно выпрыгнул наружу и обернулся.

— Эй, Пальчик! Айда за мной, — баском позвал он. — Гав-гав!

— Так это… ты? — вконец растерялся Пальчик.

— А кто же? — с достоинством ответил пёс. — Ясно, я. Гав-гав!

— А разве ты разговариваешь?

— Как видишь, — пожал плечами пёс.

— А почему?

— А, а, а, — передразнил его Гав. — Бэ! Откуда я знаю? Я сам здесь в первый раз. Гав-гав!

— Но ты и говоришь, и лаешь… — Пальчик всё ещё не решался выйти. Пёс на мгновение задумался.

— Не знаю, почему я говорю по-человечьи, но лаю, наверно, потому, чтоб не разучиться.

Пальчик хмыкнул и, наконец, осмелился выйти, на всякий случай подперев приоткрытую дверь «этажа» папиной тросточкой, чтоб не могли вызвать снизу кабину. Шахматный кафель «лестничной площадки» лежал перед входом прямо на земле. Кабина лифта одиноко стояла в укромном уголке парка и напоминала старый забытый киоск с двойными дверьми.

Сразу забыв обо всём, Пальчик побежал вслед за Гавом по заброшенной тропке.

— Теперь-то я могу высказать всё, что о тебе думаю, — обернулся на ходу Гав.

Пальчик даже поёжился. Не часто ведь выпадает нам услышать, что думает о нас наша собака.

— За снятый бант спасибо, — коротко заявил Гав.

— А дальше?..

— Всё, — недоуменно ответил пёс.

— Но я же тебя приютил! — воскликнул Пальчик, ободрённый прежней похвалой Гава и теперь захотевший, чтобы хвалили и дальше. — Можно сказать, спас!

— Ты от скромности не умрёшь, — осудил его пёс. — Извини, но твой характер оставляет желать лучшего. Да, именно, желать лучшего, — просмаковал Гав эти слова. — Точнее не скажешь! В меру вежливо и с глубоким смыслом.

— Ну ты даёшь! — обиделся Пальчик.

— Я даю только лапу, — отрезал пёс. — Могу ещё подавать брошенную палку. Но давать неизвестно что… Нет уж, гав-гав! Не в моих правилах, сэр. Хорошо сказано, достойно, — похвалил себя он. — Сэр.

— Сэр?.. — оторопел Пальчик.

— Наверно, один из моих многочисленных предков был английским терьером, — призадумался Гав. — За ответом в карман не лезем. Карманов нет, — пояснил он.

— Куда ты всё время бежишь? — задыхаясь, взмолился Пальчик.

— Не куда, а почему! Я бегу потому, что у собак, как известно даже людям, нормальная температура тела — тридцать девять градусов! У меня шуба. Когда я бегу, мне прохладней. И, окромя того, шерсть развевается и в глаза не лезет, — действительно, Гав за словом в карман не лез.

— Не «окромя», а «кроме», — машинально поправил его Пальчик.

— «Окромя»! — упрямо подтвердил пёс. — Буфетчица Оля в кафе «Улыбка» всегда говорит «окромя». Понял? «Окромя засохших котлет ничего нету!» — он облизнулся, вспомнив её слова. — Она лучше знает, она старше тебя.

— А что она ещё говорит? — невольно засмеялся Пальчик. Пёс остановился и надулся.

— «Пива вся!» Гав-гав-гав! — рявкнул он.

— С тобой можно в цирке выступать! — рассмеялся Пальчик.

— А с тобой — нет.

— Со мной??

— Ты забыл о своём характере. Тщеславие, гордость, самолюбование — вызывающее поведение!

— Какое?..

— Вызывающее на серьёзные размышления. Неплохо сказано, сэр, — похвалил себя Гав. — Я слышал в кафе, туда заходят актёры: искусство требует жизни, ясности, опыта, простоты! А у тебя ничего этого нет, окромя, извини, твоего роста. «От горшка два вершка, а туда же!» Так говорит буфетчица Оля. «Я знаю жизнь», — говорит она. Она знает!

Голова у Пальчика пошла кругом.

— Тебе надо многому учиться. Ты даже лаять не умеешь, гав-гав! Даже твой рост — вызов окружающим. Ты на всех смотришь свысока!

— Это я-то?!

— Это ты-то. Подумай, взвесь, рассуди. Хорошо сказано, сэр, — одобрил себя пёс. — Рассуди, взвесь, подумай! Когда буфетчица Оля взвешивает продукты, она всегда думает о суде. И ты должен думать. Когда взвешиваешь, не обвешивай. Себя не обвешивай, не обманывай, не дури. Сначала подумай, потом взвесь!

— Да помолчи ты! — прикрикнул Пальчик, оглянувшись.

— Слова не дают сказать, — обиделся пёс. — Гав-гав! Всю жизнь молчал. — И, очевидно, опять вспомнив буфетчицу Олю, азартно выкрикнул: — На чужой роток не накинешь платок! Цыплят по осени считают! — И туманно пояснил: — Это она говорила после ревизии прошлой осенью, когда у нее не сошёлся баланс в отчёте за цыплят табака.

— Погоди ты… — прошептал Пальчик.

Гав обернулся и уставился в ту же сторону.

По боковой аллее удалялся представительный сенбернар, ведя на поводке тощего бородатого человека, облачённого в жалкую жилетку-попонку и какие-то кургузые штанцы… Нет-нет, мы не оговорились, пёс вёл на поводке человека, а не наоборот. И даже ошейник поблёскивал бляхами на шее бородача. Что-то вроде переплетённой из ремешков корзинки свисало у человека на грудь с ошейника. Неужели это?..

Пальчик и Гав, прячась за деревьями, бесшумно проследовали за странной парой.

Перед калиткой в заборе сенбернар что-то прорычал своему спутнику, и человек послушно надел на лицо ту «корзинку» с ремешками. Так и есть — намордник!

Странная пара исчезла за калиткой, и Пальчик с Гавом недоуменно воззрились друг на друга.

— Хорошо, хоть не на четвереньках.

— Как сказала бы буфетчица Оля… — начал было Гав.

Но не успел Пальчик узнать, что она сказала, как…

Кто-то поднял его за шиворот в воздух. Он с ужасом увидел над собой чёрную мохнатую лапу, а выше — угол клыкастой пасти. Пасть что-то оглушительно пролаяла куда-то вниз мимо него. Пальчик беспомощно посмотрел на задрожавшего, прижавшегося к земле Гава.

Гав жалобно затявкал, в чём-то оправдываясь. Пасть над Пальчиком опять что-то пролаяла оробевшему Гаву, и тот снова жалко залепетал.

Лапа разжалась, Пальчик упал на спину, глядя, как внушительно удаляется громада пса, мощного чёрного терьера, с красной повязкой на правой передней лапе.

Страж порядка грозно направился к выбежавшему из-за кустов мальчишке, который весело собирал букет из осенних листьев. Он был одет так же, как и тот бородач, и тоже с ошейником. Не успел чёрный терьер приблизиться, как на поляну выскочила красивая собака колли и торопливо пристегнула к ошейнику мальчишки поводок. Страж облаял их и двинулся дальше.

• Предыдущая
• 4/42
• Следующая