Лёшка - Голышкин Василий Семенович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/76
• Следующая

Что касается Валерия Волкова, то он тоже был в восторге. Не от выговора, конечно, нет, выговор, честно говоря, да еще второй, привел его в уныние, а оттого, что добыл бумагу, за которую схлопотал выговор. Да и не продержаться ему долго, этому выговору. Слетит, как городок с кона, едва десятка узнает, зачем ему понадобились эти самые писчебумажные принадлежности.

Она узнала об этом на другое утро. Валерий выполз — в саже весь — из погребка-блиндажика, где провел за коптилкой всю ночь, и протянул капитану-кавалеристу лист бумаги. Капитан не так понял и, поблагодарив, стал сворачивать козью ножку.

— Читать… — простонал, бледнея, Валерий. — Это надо читать, а не курить.

Капитан-кавалерист развернул лист и вслух, медленно, словно пробуя на вкус каждое слово, стал читать:

— «Окопная правда». Номер первый. Автор-редактор Валерий Волков…»

На голос командира, как на огонек, потянулись те, кто не спал и не нес боевой вахты. А голос капитана гудел:

Он еще долго гудел, командирский голос, читая о подвигах тех, кого автор стихотворения назвал братьями. О каждом из девяти что-нибудь да нашлось в газете. И только о десятом не было ничего, если не считать двух коротеньких строчек: одной под заголовком — «Автор-редактор Валерий Волков», и второй под стихотворением — «Валерий Волк, поэт».

Дочитал до последней точки и умолк, прикрыв глаза ладонью, как козырьком. Задумался, что ли? Но когда отнял ладонь, все догадались: плакал! Слезы, наверное, все еще душили его, потому что, обняв Валерия, он смог выжать из себя всего пяток слов, да и те с повторением.

— Друг!.. Друг!.. Какой ты… друг!

С тех пор «Окопная правда» выходила ежедневно, а то и ежечасно, если боевой материал сам заявлял о себе и требовал гласности.

Земля вздрогнула и, неловкая, опрокинула стол, за которым писал Валерий. «Тяжелый лег рядом», — догадался он и, схватив газету, выскочил наверх. Во дворе школы, зияя, дымилась воронка от снаряда. Валерий подбежал и спрятался. Знал: при новом выстреле старая воронка самое безопасное место. Вдруг услышал, зовут, но не успел вскочить, как над головой запело и тут же рвануло, но не рядом, а по ту сторону школы. Третьего снаряда — а немцы, видно, взялись за школу всерьез — он не стал дожидаться. Выкарабкался наверх и по-пластунски, загребая руками и ногами, пополз к балке-окопу. Что это? Все налицо, никто не убит, а десятка сидит, как на похоронах, смирная и угрюмая. Хотел спросить, что с ними, и не успел. Ответ командира опередил вопрос:

— Отходим…

Валерий растерянно посмотрел на всех.

— А как же, — сказал он, — «умрем, а не отступим», а?

Командир вздохнул и ответил за всех:

— Если все умрем, кто будет потом наступать? — И видя, что Валерий не сдается, повысил голос: — Идти надо! Приказ командования.

Ничего не оставалось, как согласиться с приказом командования оставить город. Оставить так оставить, но пионер поднял кулак и погрозил стреляющим немцам: они еще вернутся сюда. Вернутся и отберут Севастополь!

Вдруг стрельба прекратилась, и на балку, бесшумная и насквозь прозрачная, опустилась утренняя тишина. Они замерли в предчувствии новой беды. Тишина после стрельбы — примета атаки. Значит, отхода не будет. То есть он будет, но не раньше, чем они отобьют еще одну, последнюю атаку гитлеровцев. Они рассыпались по балке, лицом к врагу, и не увидели врага. Вернее, увидели, но не в том обличье, в каком привыкли видеть, — не в кургузых курточках и коротеньких, как боты, сапожках, с автоматом на пузе, — а в ином, броневом. На них, утюжа горловину балки, по шоссе перли три немецких танка.

Все были готовы к последнему подвигу. Но командир из всех выбрал только троих. Три танка, три бойца — с фашистов и этого хватит! Они вооружились гранатами, по три в связке, и поползли навстречу. Три танка, три бойца, девять гранат. Гранаты уравновешивали их силы, а ненависть к врагу и любовь к Родине эти силы утраивали. Три танка, три бойца… Где бегом, где ползком они устремляются наперерез серым, и вдруг — стон, как вздох, проносится по балке — один из трех, едва поднявшись, падает, сраженный пулеметной очередью. Только дисциплина удержала всех семерых на месте. Пойдет тот, кому прикажет командир. Но над одним из семерых дисциплина была не так властна, как над другими. И он опередил командирский приказ. Схватил связки и пополз туда, где уже закипал бой. Это был Валерий Волков.

Карл Эгер, вперив глаз в броневую щель, командует ходом и стрельбой. Танк, послушный его воле, то бьет с ходу прямо перед собой, то, развернувшись, бьет вправо или влево. Бьет не прицельно, бьет наобум, подозревая то там, то тут советские батареи. Странно, черт возьми, почему они молчат? Ну и выдержка у этих русских медведей. Заманивают в самую берлогу. А, пусть! С такой машиной сам черт не страшен!

Он зря бравировал. Не черта увидел — обыкновенного мальчишку, а вздрогнул так, будто действительно увидел черта. Брови вразлет… Губы узелком… В лице, нет, в лице на этот раз больше строгости, чем нежности… А в руках… Нет, это могло присниться только в страшном сне… В руках у мальчишки была связка гранат. О, черт! Куда же он прет прямо на мальчишку с гранатами? Лейтенант потерял самообладание и приказал танку остановиться. Мальчишка размахнулся и швырнул связку гранат под гусеницу. Ухнул взрыв. Карл Эгер замер и не сразу решился окликнуть водителя. Наконец решился:

— Правая?

— Действует, — отозвался водитель.

— Левая?

— В порядке, — отозвался водитель.

Обе гусеницы действовали, и Карл Эгер, обрадованный, что взрыв не достал его, погнал танк вперед. Опять тот же мальчишка? Черт с ним. Без гранат он все равно что оса без жала. Ишь какой храбрый! Прет, как бычок, навстречу, ладно что не мычит: «Уступи дорогу! »

Идет и, по губам видно, бормочет что-то. Может, с ума сошел? Сошел, тем лучше. Одним сумасшедшим сейчас станет меньше. А может, не сошел, может, сам он снаряд? Бросится под танк и… Нет, лучше не рисковать. Ни собой, ни машиной. Назад, сейчас же назад!..

И танк, пятясь, стал отступать. А мальчишка все шел и шел, нагоняя его и что-то твердя. Но что, что, черт возьми, мог твердить этот мальчишка, то и дело развязывавший узелок губ?

Лейтенант Эгер так никогда и не узнал этого… Пятясь с танком, он, сам того не желая, подставил его под удар другой машины, и та, горящая, вертясь, как волчок, на одной гусенице, протаранила лейтенантов танк в бок. Танк взорвался, и Эгер, обгоревший до неузнаваемости, был позже похоронен неподалеку от его последнего боя. На его могиле поставили крест и повесили каску. И этот крест был единственной наградой, которую он заслужил за войну.

Но танк, взорвавшись, отнял жизнь не у одного немецкого лейтенанта Карла Эгера. Еще и у русского мальчика Валерия Волкова.

Майор Бауэр, взяв школу, был вне себя. Батальоном, а тем более полком, якобы державшим в школе оборону, здесь и не пахло. Рота, на худой конец взвод, это еще туда сюда. Да и то подумать, где они здесь укрывались, откуда вели огонь? Ни дотов, ни дзотов, ни окопов полного профиля с ходами-сообщениями, ни артиллерийских позиций… Погребок на школьном дворе да балка поодаль от школы, вот и все «инженерные сооружения» русских. Сколько же их, черт возьми, держало здесь оборону?

• Предыдущая
• 8/76
• Следующая