Лёшка - Голышкин Василий Семенович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/76
• Следующая

Он не шел, полз по улице, чтобы растянуть время и как можно больше увидеть и услышать. И вдруг замер как вкопанный, проходя мимо дома Меевых. Дом в отличие от соседних был заново обшит, а над крылечком, также обшитым и вдобавок крашенным, синела вывеска, и на вывеске черным по-немецки было написано:

«Ишь ты, — изумился Толя, — не успели оккупировать, а уже капиталистов натащили. Посмотреть бы на него, живого…»

Бывает же! Не успел Толя подумать о желаемом, как дверь распахнулась и выпустила на улицу молодого немчика в узкой, под цвет травы шинельке и большой, как воронье гнездо, с козырьком меховой фуражке с голубым верхом, в коричневых, похожих на самоварные трубы, сапогах. И тотчас, преследуя его, в доме раздался крик:

— Господин Пауль!.. Господин Пауль!.. — и на крыльцо, в галошах на босу ногу, простоволосая, выскочила девочка-подросток.

Немчик остановился и голосом Паши Меева небрежно спросил:

— Чего тебе, Верка?

— Господин Пауль! — Девчонка, названная Веркой, неумело присела на одну ногу. — Эльза Иоганновна наказывала быть к обеду…

— Буду… Пошла! — кинул тот и, щеголяя выправкой, зашагал вдоль улицы.

Ну и ну! Толя, притаившись за домом и наблюдая за всем этим, не знал, что и подумать. Догнать и застрелить, как собаку? Поджечь дом? Гнев клокотал в нем, как лава в вулкане: негодяй, подлец, сволочь!.. Он искал и не находил слов, чтобы как можно злей обозвать Пауля Мейера. Теперь он знал, с кем имеет дело. Теперь ему все припомнилось, и все странности получили объяснение: и буква П вместо полного имени под запиской к матери — своим, русским, подписывать не захотел, а немецким побоялся, — и зловещая усмешка провожавшей их Елизаветы Ивановны, и главное — синяя беретка, которую он содрал с головы неведомого сигнальщика. Ведомого! Теперь ведомого! Вон он идет, изменник, попирая ногами землю, которую предал. Ладно, пусть пока идет. Недолго ему гулять по ней! Дай только поднять на воздух базу с горючим. А потом они, юные мстители, и до него доберутся. Потом… Не сегодня… Сегодня встречаться с предателем ему не с руки. Встретишься, чего доброго, а гнев, плохой советчик, под руку: дай ему! Ввяжешься еще в драку. А он ни в ссору, ни в драку ввязываться не имеет права. Запрещено!

Он проулком обогнул дом Мейеров, выгреб по колено в снегу на соседнюю улицу и нос к носу столкнулся с Паулем.

Увидев друг друга, они на мгновение окаменели, а потом случилось то, чего меньше всего ожидал Толя. Пауль Мейер тревожно оглянулся и, не увидев никого — улица была безлюдна, — раскинул руки и, просияв, бросился с объятиями к Толе…

Но Толя объятий не принял. Зло набычился и с презрением посмотрел на старого товарища.

Пауль и тут не стушевался. Понимающе усмехнулся и сказал:

— Не веришь? Ясно. А я которую неделю ищу связи… — С надеждой спросил: — Ты у наших?

— У своих… — Толя отвел глаза, соображая, как избавиться от Пауля.

— Ясно, — обиделся Пауль. — А я, значит, уже не свой?..

Не знай Толя того, что знал: что Пауль сам, по своей охоте и воле наводил фашистские самолеты на военные объекты за Рузой, он, чего доброго, мог дрогнуть и поверить бывшему товарищу. А что? Прикинулся у фашистов своим, вошел в доверие, и пожалуйста — готов работать на своих, на советских… Но Толя знал и поэтому не поверил. Зря он сказал ему: «У своих». Подумав, так бы не сказал — опасно! И не потому, что Пауль может его выдать. Ну, выдаст. Задержат его фашисты: «Кто и откуда?» — «Здешний, осташевский». Попытают о партизанах и отпустят. Опасно потому, что Пауль, пристав к нему с предложением своих услуг, может помешать ему встретиться с другими членами диверсионной группы. Будет ходить по пятам, канюча о доверии, и помешает. А он без них, все равно что рука без пальцев. Одному ему базу на воздух ни за что не поднять. Как же ему избавиться от Пауля?

— Слушай!.. — Толя оглянулся и, понизив голос, вкрадчиво продолжал: — Им, — он подчеркнул это «им», — им… там… нужен бензин. Много бензина. Целая бочка!.. Поможешь достать?

Лицо у Пауля пошло пятнами. Это сердце, волнуясь, то нагнетало, то отсасывало кровь. Какая удача! Партизаны сами лезут к нему в руки. Теперь на время расстаться, сбегать в гестапо за инструкцией и… Нашел дурака! Так он ему и дал отлучиться. Если он, Павел, хочет помочь ему, Толе, то пусть делает это сейчас же, в его присутствии.

Пауль недолго колебался. В конце концов, чем он рискует? Всего-навсего бочкой бензина, которую ему без хлопот дадут на базе. Ну, обманет его бывший друг, уйдет с бочкой в лес и не отзовется. Пусть, пусть так, он все равно ни перед кем не в ответе. Потому что никто и не узнает, что он помогал партизанам. А если на базе из начальства кто и поинтересуется, куда ушла бочка бензина, у него ответ готов: к нему ушла, на нужды мастерской мадам Мейер. Словом, не упрекнут. Мадам Мейер у всех у них в чести.

Зато в случае удачи — в случае, если партизаны клюнут на бочку бензина и примут его к себе, — он отыграется, перемножив тех, кого схватит гестапо, на чин и медаль.

Пауль вернулся домой и под присмотром Толи выволок из сеней санки. Но сам не потянул, а передал Толе. С Володей и Витей встретились возле бывшего кинотеатра, перестроенного под офицерский клуб. Мальчики, увидев Пауля в меховой фуражке с немецкой кокардой, чуть было не кинулись наутек, но Толя, погрозив глазами, пригвоздил их к месту и представил Пауля как их общего друга и кандидата в партизаны.

Слушали Володя и Витя, с опаской поглядывая на кокарду и не решаясь слепо довериться командиру, но когда Толя заговорил о бочке с бензином, вдруг прозрели и по очереди пожали Паулю руку.

Запряглись в санки, накинув веревку на плечи, и поволокли вслед за Паулем и Толей…

Часовой у ворот повел автоматом и поднял руку: стой!

— Хайль Гитлер! — крикнул Пауль и подошел, неся ладонь над головой. Опустил и что-то вполголоса сказал часовому. Что-то о шнапсе и фрау Мейер. Всего Толя не расслышал, хотя и стоял совсем близко. Часовой осклабился, обнажив желтые клыки, сказал: «Гут!» — и махнул рукой: проходите. Распахнул ворота и пропустил.

На базе вповалку, как солдаты на привале, лежали бочки. То там, то тут по пояс в земле стояли баки. И все это пряталось под шатром зеленых елочек. Толя, приглядевшись, понял: маскировка… Раньше ельничка здесь не было. Будто случайно прислонился к елочке и едва удержался, чтобы не упасть вместе с ней.

— Маскировка, — сказал Пауль, — немецкая хитрость…

Толя про себя усмехнулся: «Хороша хитрость, первой воздушной волной снесет».

Стали выбирать бочку полегче. Тяжелую, хоть и три «коня», было не увезти. А Пауль не в счет. Он не конь. Он — наниматель…

Пока искали, кланяясь то одной, то другой бочке, Толя достал из-за пазухи самодельную мину с ударным устройством и закопал в снегу. Приедут из частей за горючим, начнут раскатывать бочки, и… останется от немецкой хитрости одно воспоминание.

Как они гнали обратно! Щеголеватый Пауль, шедший налегке, едва поспевал за санками с бочкой. А крепыш Толя, шедший коренным, все поторапливал пристяжных: «Прытче давай. Прытче!.. Прытче!! Прытче!!! Стоп!» Конец пути. Двор дома Мейеров. Открыли ворота и завезли бочку. Паулю наказ: быть неотлучно при бочке и снабжать бензином тех, кто будет за ним приходить. Пароль: «У вас есть березовые веники?» Отзыв: «Березовых нет, есть только липовые».

Пауль догадливый: будут приходить поджигатели! Ну что ж, пусть приходят. Далеко не уйдут. Уж он постарается!..

В полдень рвануло, и Пауль как пуля вылетел из дома на улицу. Снегопад кончился, и даль прояснилась до самой Рузы. Но не солнце горело в этой дали, а само небо…

Пауль догадался, что там могло гореть, и похолодел: база горючего! Неужели те, кого он хотел перехитрить, сами его перехитрили?

Он все еще терялся в догадках, когда к дому Мейеров подскочил черный «оппель» с эсэсовцами. Проглотил Пауля, как муху, и увез неведомо куда. Во всяком случае, в Осташеве, пока там стояли немцы, он так больше и не появился.

• Предыдущая
• 27/76
• Следующая