Сказочные повести. Выпуск десятый - Виткович Виктор Станиславович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/60
• Следующая

Все было как обычно. Мимо окна, которое было заставлено часами и продувалось вентиляторами, шли прохожие; на них большими хлопьями падал снег. Перед мастером стояла баба, закутанная в платок. Из-под него торчал нос, похожий на морковку, но на улице был такой мороз, что это не удивило мастера.

Возле бабы на прилавке лежали золотые часики в форме сердца, с толстой цепочкой. Мастер скучающе смотрел на Продажную душу, а она орала, как на базаре:

— Даю тридцать два!

— Слушайте, — устало сказал мастер. — Это не частная лавочка, у нас не торгуются!

И он присел за свой столик, где лежали пинцеты, стрелки, пружины и циферблаты с арабскими и римскими цифрами.

— Я бедная женщина! — вдруг всхлипнула баба. — Тридцать два рубля сорок копеек. И ни копейки больше!

Не успела она это сказать, как маятники на всех часах задрожали, качнулись в одну сторону, будто кто-то невидимый прошёл мимо с огромным магнитом, потом отлетели назад и пошли медленнее.

В изумлении мастер привстал. Баба вытаращила глаза.

— Что такое? Что такое? Что такое? — встревожилась она.

— Что-то случилось со временем, — сказал мастер; у него затряслись руки.

Баба сразу сообразила, в чём дело, и взвизгнула:

— Эти подлые бабы сами останавливают её сердце!

— Что?! — не понял мастер.

Продажная душа швырнула на стол пачку денег:

— Чёрт с тобой!.. Пользуйся!.. — схватила часы и умчалась.

Петушков как потерянный поглядел вслед бабе, подбежал к морскому хронометру, взял свой пульс, сосчитал и ахнул. Двести двадцать!

Это был единственный случай, когда мастер Петушков, который всегда всё знал, не мог даже самому себе объяснить, что случилось.

Над Щучьим озером свистел ветер. Уткнувшись в варежки, Лёля горько плакала. А Чёрная душа стояла над девочкой, рассказывая про Митю плохое.

— Всё равно не верю, — всхлипывая, говорила Лёля. — Это выдумали злые люди, они вас обманули…

— Выдумали, — горько усмехнулась Чёрная душа. — И я была счастливой матерью трёх детей. И у меня был дом, и салфеточки на комоде, и телевизор… Так было хорошо! Дети играли в чижика, а Митя их съел!

Бумажная душа, писавшая что-то вороньим пером, поддержала Чёрную душу:

— Он и меня чуть не съел…

— И её, — кивнула Чёрная душа. — Мы спаслись от Мити, притворившись снежными бабами, чтобы нас холодно было есть.

Такое количество подробностей подействовало на доверчивую душу девочки. Она грустно спросила:

— А где сейчас Митя?

— Наверное, где-нибудь сидит и кого-нибудь ест, — сказала Чёрная душа.

— Неужели? — прошептала Лёля.

Где же в это время на самом деле был Митя? Почему он не мчался на помощь девочке, сердце которой было в опасности? Очень просто: он всё ещё сидел в избе и, насупившись, чистил картошку.

Медленно шли на стене ходики, словно маятник цеплялся за что-то невидимое. И в трубе слышался вой:

«У-у-у-у… Он хочет съесть бабу Ягу-у… Он уже вылетел за нею в трубу-у… У-у-у-у…»

Митя подозрительно посмотрел на вьюшку трубы.

Мать рогатым ухватом вытащила противень из печи: пирог был бледен и тонок, он не поднялся, не подрумянился.

— Не пекутся пироги! — воскликнула мать. — Что за напасть! — и с сердцем сунула противень в печь. Ей даже и в голову прийти не могло, что это время останавливается.

Митя очистил последнюю картошку и бросил нож. В раздумье он подошёл к окошку, покрытому ледяными узорами.

— Где искать её?.. — пробормотал он с тоской.

Внезапно солнечный луч багровым огнём осветил снежные узоры, окно вспыхнуло и стало похоже на карту. Митя пальцем повёл по снежным иероглифам, бормоча:

— По Волчьему логу до горелого пня…

— Что? — спросила мать.

— Не мешай! — сказал Митя. — От горелого пня до Лысого болота через Кузькин брод…

— Помешался… — сказала — мать, вытаскивая ухватом второй пирог.

— …И овражком до Щучьего озера!

Стрелой Митя кинулся к шубе.

— Ты куда?

Митя сразу поднял дикий рёв. Мать махнула на него рукой.

— Ладно, иди, — сказала она. — Это от твоего крика пироги не пекутся.

И Митя выбежал на улицу.

А время в мире останавливалось. Замедляли ход швейцарские часы с гарантией на пятнадцать лет, и те часы, которые продают в стакане с водой, и даже самые точные на свете, которые идут по звёздам…

Лёля сидела на пеньке, с закрытыми глазами; её сердце билось чуть слышно, и каждый удар будто уносил частицу её жизни.

— Теперь веришь? — усмехнулась Чёрная душа.

— Нет, — прошептала Лёля.

— Ещё что-нибудь расскажи, — буркнула Бумажная душа Чёрной. Та кивнула.

— А ты знаешь, зачем Митя поступил в школу?

— Учиться… — едва слышно сказала Лёля.

— Ну да! Чтобы съесть двенадцать учеников из третьего класса и тринадцать из параллельного. А потом он хочет съесть учительницу и дядю Васю.

— Не хочет! — сказала Лёля.

— Хочет, хочет! — сказала Чёрная душа. — Он давно бы их съел, да ждёт, когда зажгут ёлку…

Ах, если бы в это время двенадцать учеников из третьего класса и тринадцать из параллельного и все остальные мальчики и девочки вместо того, чтобы кататься на катке, пришли на помощь Лёле! Но они ничего не знали.

Каток был устроен на деревенском пруду и окружён сугробами. На старте и финише навалом лежали шубы и шапки. Трое мальчишек готовились к старту. А у финишной черты стоял дядя Вася с секундомером.

— Внимание! — скомандовал дядя Вася. — Приготовились! Пошёл!

Он взмахнул рукой и нажал кнопку секундомера. Мальчишки помчались. Остальные вопили:

— Давай, Мишка!.. Сашка, давай!..

Честно говоря, мальчики бежали не очень бойко. Но дядя Вася с изумлением смотрел на часы.

Когда Тимошкин пересёк линию финиша, дядя Вася остановил секундомер.

— Не может быть! — сказал он.

— А что? — окружили его конькобежцы.

— Всесоюзный рекорд! — сказал он и схватился за голову.

Потом с подозрением осмотрел секундомер, послушал, вынул из кармана часы-луковицу с секундной стрелкой.

— А ну, давай ещё раз, — сказал он.

— Можно мне? — спросила Зоя.

— Можно, — кивнул дядя Вася.

Девочка встала на старт. Дядя Вася махнул рукой, и Зоя побежала. Она бежала совсем плохо. Ей даже не помогало «давай-давай», которое кричали мальчишки. В довершение всего она упала и пересекла линию финиша лёжа.

— Мировой рекорд, — сказал дядя Вася как потерянный.

— Ура-а! — закричали ребята.

Зоя встала и, вспомнив, как вела себя чемпионка Москвы Римма Жукова, скромно улыбнулась и поклонилась.

Пробежал Митя.

— Митька! — крикнули ему ребята. — Иди мировой рекорд бить!

— Это не рекорд, это время останавливается!.. — закричал Митя отчаянным голосом. — Лёля… — его голос сорвался.

Ребята посмотрели друг на друга, потом на Митю. Но он уже бежал к лесной опушке.

Темнело. Из леса к Щучьему озеру крались тени. Над прорубью стоял дымный туман. Где-то в тучах каркнула ворона, и ветви деревьев будто сомкнулись, закрыв серое небо.

Девочка лежала на снегу. Её ресницы дрожали. Над ней склонились две снежные бабы. Слушая Лёлино сердце, Бумажная душа прошептала Чёрной:

— Сейчас распишется, и сердце остановится…

Обмакнув воронье перо в банку с чернилами, она сунула его Лёле в руку. Девочка открыла глаза.

— Распишись, — сказала Бумажная душа и начала монотонно читать приготовленную расписку: — «Верю, что мальчик Митя не мальчик, а серый волк…»

Лёле было уже всё равно. Она взяла дрожащей рукой расписку, чтобы подписать своё имя. Вдруг раздался отчаянный крик:

• Предыдущая
• 7/60
• Следующая