Пять Колодезей - Азбукин Борис Павлович - Страница 16
- Предыдущая
- 16/39
- Следующая
Степа и Любаша побежали по спуску и свернули в подземелье. Но дальше они двигались уже осторожно и, словно слепые, держались за стену.
После яркого солнечного света Степа ничего не видел, но чувствовал, что круто спускается куда-то вниз. Замерли все звуки. Не стало слышно цикад, шума прибоя и людских голосов. Прохлада. Неподвижный, застоявшийся воздух пахнет пылью и плесенью…
Глаза начали понемногу привыкать к сумраку подземелья. И первое, что увидел Степа, — была раскатанная колесами дорога, покрытая мелкой пылью. Потом он разглядел высокий и широкий коридор с желтыми стенами и желтыми сводами, который спускался вниз, а затем сворачивал куда-то вправо. «Тут целый паровоз пройдет», — подумал он.
— Что это там? Смотри, — прошептала Любаша.
Справа, куда она показывала, в стене был вырезан четырехугольный проход. Степа заглянул в него и в сумеречном свете увидел обширный, очень высокий сквозной зал, от которого в разные стороны отходили галереи. Свет в зал проникал с потолка через длинные, тонкие щели. Только теперь Степа догадался, что это такие же трещины, какие попадались ему, когда он бежал наперегонки с Любашей.
Позади загремели колеса, и в свете прохода появились волы с телегой и силуэты Пашки и тети Маши.
— Вы позади держитесь, — сказала женщина, поравнявшись с Любашей. — И узелочек в тележку положьте, а то потеряете.
Тетя Маша пошла впереди. Скоро двуколка свернула вправо, и тут Степа увидел зажженную керосиновую лампу, стоявшую на выступе в стене галереи. Тетя Маша взяла лампу и, держа ее немного сбоку перед собой, пошла рядом с тележкой.
Тусклый свет пламени едва пробивал темноту галереи. Потолок местами косо сползал то вправо, то влево, кое-где огромные глыбы нависали над головой, угрожая вот-вот обрушиться. Страшно было смотреть на них и еще страшней проходить под ними. В такие мгновенья Степа втягивал голову в плечи и старался вверх не глядеть.
С каждой минутой спускались все глубже и глубже. Теперь дорога извивалась, то огибая обвалы, то обходя потрескавшиеся и нависшие над головой глыбы. Тетя Маша все время покрикивала на волов:
— Цоб, цоб! Цобе!..
Звуки ее голоса, как в вате, глохли в каменной духоте подземелья.
Вдруг волы уперлись в завал и остановились. Степе показалось, что идти дальше некуда — тупик. Но тетя Маша начала заворачивать влево, направляя волов в круглую дыру, мрачно черневшую в стене. Животные упрямились и не хотели идти, точно чуя опасность.
— Ну, идолы!
Палка тети Маши опустилась на их ребра.
Волы рванулись и сразу точно провалились в дыру. За ними, подскочив на камне, покатилась двуколка. Ребята, как со ступеньки, прыгнули вниз, в темноту, и, цепляясь за доски тележки изо всех сил, побежали за ней под гору.
Пламя в лампе вспыхнуло несколько раз и чуть не погасло. Тетя Маша прикрикнула на волов, и они пошли тише.
Сразу почувствовалась резкая перемена: холодный, неподвижный воздух, и вместе с тем сыро и душно. Над головой на своде сверкнула капля. Вот появилась другая, третья. Казалось, камень плакал скупой желтой слезой.
— Ой, как тут страшно, совсем как в склепе, — тихо сказала Любаша, хватаясь за Степину руку.
Мальчикам самим было жутко. Но, видя, как тетя Маша уверенно шагает, будто гонит быков у себя по деревне, они храбрились.
— Не пугайся, Любаша. Это только первый раз страшно. Потом привыкнешь, — покровительственным тоном сказал Степа.
— Глянь! Она и впрямь сейчас разрюмится, — презрительно заметил Пашка и постарался прошмыгнуть вперед, чтобы идти рядом с тетей Машей.
— Не задавайся, пожалуйста! Сам небось тоже боишься, все за тетину юбку держишься, — уколола его Любаша.
— Это я-то? Как раз угадала! Да я хоть сейчас один под дно моря полезу, — хорохорился Пашка.
Тетя Маша обернулась и весело блеснула глазами:
— А мы и так уж давно под морем. Метров сорок глубины будет.
Любаша ахнула. Степа в душе ужаснулся и с опаской поглядел на потолок. Вдруг вода прорвется через каменное дно и хлынет сюда? Не выскочишь!
— Что, небось сердечки трепыхаются? — Тетя Маша усмехнулась.
— Мы не из трусливых, — с деланной беспечностью ответил Пашка и опасливо покосился на темный боковой штрек.
Степа и Любаша промолчали.
— Ну ничего, ничего, пообвыкнете. Теперь уж колодец скоро, — успокаивала тетя Маша, как видно, очень сомневаясь в Пашкиной храбрости.
Однако добрались не так-то скоро. Степа насчитал еще несколько поворотов то вправо, то влево, прежде чем волы остановились.
— Пойдемте, я вам покажу. — И тетя Маша, держа в руке лампу, свернула в узкий боковой проход.
За ней с канистрами, веревкой и узелком шли Пашка и Любаша. Степа с горящей свечой в руках замыкал шествие. Проход расширился и вывел в небольшую узкую комнатку с низким потолком.
— Вот вам и водица. Тут и посудинки есть, чем наливать.
Тетя Маша посторонилась, и все увидели в углу темную квадратную дыру, в которой вода была почти вровень с полом. Рядом лежали две солдатские каски. Степа передал Любаше свечу, а сам взял одну из касок и зачерпнул воды. Сделав глоток, он зажмурился и, точно от боли, скорчил гримасу:
— Ух, какая! Даже зубы зашлись.
— Зато чистая, сладкая, — засмеялась тетя Маша.
Вода действительно была такая прозрачная, что Степа при свете лампы видел на дне каски каждую ржавчинку и царапинку.
Все по очереди прикладывались к каске и пробовали воду.
— Ну вот и наливайте. А я пойду, — сказала тетя Маша.
— А как же мы вас найдем? — забеспокоилась Любаша.
— Мы туточки, рядом, шагов полсотни, не больше. А может, обождать вас? А?
— Ничего, не пропадем, — ответил Степа и, зачерпнув каской воду, начал лить ее в узкое горло канистры.
Пашка тоже принялся за дело.
Ребятам не хотелось, чтобы тетя Маша оставляла их одних, но никто не желал признаваться в том, что страшно.
— Ну, как кончите, гукните! Я вас встречу.
Тетя Маша ушла и унесла с собой лампу. В штреке сразу стало темней. Казалось, черный, сырой мрак сдвинулся с места и наступал со всех сторон, как бы стараясь задушить колеблющееся пламя свечи.
Мальчики, как и Любаша, чутко прислушивались к замиравшему стуку колес. Его уже почти не слышно. Еще раздался какой-то слабый звук, но и он угас.
Тишина. Они остались одни. Одни глубоко под дном моря. Им все время мерещилось, что каменные своды вот-вот обрушатся, и они, как букашки, будут раздавлены или заживо замурованы в этой тесной каморке, под толщей камня и воды.
Пашка первый не выдержал этой жуткой тишины.
— Мы часа два так провозимся, — сказал он неестественно громко.
Отложив в сторону каску, он накренил бидон и опустил его в воду. Но бидон уперся в дно, не погрузившись даже наполовину. Пашка плюнул и опять взялся за каску.
— Вот бы сюда с бочками ездить по воду, — подала голос Любаша.
— С бочками… А воды сколько тут, не видишь? — с напускной суровостью возразил Пашка. — Да если и была бы тут вода, то все равно сюда не заедешь! А таскать отсюда по четверть ведра — и бочки за день не нальешь.
— Воды и правда стало меньше. На целую ладонь уже обмельчал. — Степа указал на темную полоску на стенке колодца.
Разговор отвлек от мрачных мыслей, и у всех как-то сразу полегчало на душе. Даже темнота будто раздвинулась, отступила дальше от свечи.
Теперь мальчики и Любаша разговаривали громко и спорили по всякому поводу, чтобы только не молчать и не слышать давящей тишины.
Те десять минут, которые потребовались, чтобы налить бидоны, показались им вечностью. И когда они выбрались наконец в галерею и услышали доносившийся откуда-то визг пилы, то почувствовали себя так, словно вышли на знакомую дорогу.
— Это дядька Ефим пилит, — обрадовался Пашка. — Идем к нему.
Все облегченно вздохнули.
- Предыдущая
- 16/39
- Следующая
