Викинг - Мазин Александр Владимирович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/62
• Следующая

Сам город расползался в разные стороны, но тоже был огражден стеной, которая, впрочем, не ограничивала расползания. На противоположном берегу — тоже холмы и лес.

В общем, Ладога была раза в четыре больше, чем город, в котором меня ограбили. В остальном — похожа.

Крепкие стены, деревянные причалы, поля-огороды вокруг, но последних меньше. Это объяснялось просто: Ладога была, во-первых, центром большого княжества, во-вторых, тут процветали ремесла. И торговля. И волочильный бизнес для желающих преодолеть пороги.

Князь здесь сидел авторитетный, держатель всех окрестных земель. Еще бы! Такая крепость — это не городок на выселках.

Звали князя красиво — Гостомысл. Высокий, представительный, борода — перец с солью, не первой молодости человек. Однако дряхлостью тут и не пахло. Пахло уверенностью, солидностью, спокойствием…

Но не в данный момент.

В данный момент он совсем даже не степенно орал на моего ярла:

— Ты что творишь, Хрёрек-ярл! Разбой у меня на реке! Решил, что ты — в вике? Хочешь лишиться моей дружбы? Хочешь, чтобы я закрыл тебе дорогу по Волхову? Ты этого хочешь?

— Не понимаю, о чем ты, — хладнокровно отвечал Хрёрек.

— Ах ты не понимаешь? Или это не кнорр Торстейна я вижу у своих причалов? Откуда он тут взялся, Хрёрек-ярл? И где сам Торстейн? Говори!

— Хочешь, чтобы я ответил тебе как другу? Или — как князю? — поинтересовался ярл.

Кажется, Гостомысл смутился. Или мне показалось? Но ненадолго.

— Ты меня с толку не сбивай, ярл! — Потом задумался и разрешил: — Говори!

— К твоим торговым делам это не имеет отношения, — довел до князя успокоительную мысль Хрёрек. — Торстейн был моим кровником. Это известно всем.

Гостомысл дернул щекой — он, мол, в понятие «все» не входит.

Ярл остался невозмутим. Голос его был ровен и нетороплив. Так обычно с детьми говорят. Или с теми, кто плохо знает язык.

— Мы встретились, — сообщил очевидное Хрёрек. — Я оказался сильнее. Если бы сильнее оказался Торстейн, он получил бы мой драккар. Это обычная история на дорогах благословенного Ньерда. Никто из пастырей волн этому не удивится. И не сочтет, что дорога по Ньюе [15]и дальше стала опасней, чем прежде. А иные, не северной крови, только порадуются, что одним пожирателем жизней стало меньше. Кто тебе Торстейн? — Голос ярла стал проникновенным, как у страхового агента. — Никто. А я люблю тебя, как отца, Гостомысл-конунг. Всем ведомо, что в трудные времена ты укрыл меня в своем гарде и дал зализать раны. Ты знаешь: если придет к тебе недруг, мой хирд всегда будет рядом с твоей дружиной.

— Только если в это время ты не отправишься убивать еще какого-нибудь кровника, — проворчал Гостомысл. Но видно было, что пыл его иссякает.

— А еще у меня для тебя подарок, — с улыбкой произнес Хрёрек.

По его знаку Ольбард торжественно вынес длинный сверток.

— Ярл! Я хочу знать, почему…

И тут Ольбард сверток развернул…

Гостомысл осекся.

Я бы тоже заткнулся на его месте, потому что это был меч настоящей германской работы, вдобавок изукрашенный тонкой гравировкой, со здоровенным самоцветом на оголовье, с серебряными вставками… Но в первую очередь, это был — меч. Не парадная игрушка, а настоящий боевой инструмент. Безукоризненное орудие убийства. Даже у самого Хрёрека был похуже. Правда, лишь с точки зрения дизайна.

Глаза Гостомысла вспыхнули. Злополучный кнорр вылетел у него из головы. Руки сами потянулись к оружию.

Рядом с мечом лежали ножны, ничем не уступающие дорогому клинку, но князь их не тронул. Прямо-таки благоговейно он принял меч, качнул в руке, взмахнул, со свистом прорезав воздух… Сразу видно — не дурак порубить кого-нибудь в капусту.

Гостомысл бережно провел пальцем вдоль дола — как приласкал, оглядел внимательно, любуясь… Казалось, князь готов облизать чудесную вещь… Впрочем, я его прекрасно понимал.

Ольбард подал ножны, и Гостомысл со вздохом спрятал клинок. Но меча не убрал, а сунул за пояс. Не хотелось князю расставаться с подарком.

Безвременная кончина Торстейна была забыта.

— Что ж, — произнес Гостомысл, косясь на драгоценную рукоятку. — Уж не знаю, чем теперь отдариваться, друг мой. Но я подумаю. А пока нынче вечером приглашаю всю твою дружину ко мне на пир.

Тут князь изволил обратить внимание на меня:

— Вижу, у тебя новый человек. Не из ваших. Кто таков?

— Нищего приютил, — усмехнулся Хрёрек.

— Что-то не похож он на нищего, — Гостомысл цепким взглядом окинул мою персону.

— Ты бы видел, каким он ко мне пришел… В рваных портках.

— Прежде я за тобой склонности к подаянию не видал, — заметил князь.

— Какое подаяние? — Хрёрек вскинул бровь, изобразив удивление. — Все в бою взял. Считай, голыми руками.

— Как же такой воин оказался в рваных портках? — Сощуренные глазки Гостомысла так меня и сверлили.

— Водимир его ограбил, — пояснил Хрёрек. — Заманил к себе и под прицелом лучников все отнял.

— Сам видел? — нахмурился Гостомысл.

— Он рассказал, — ярл кивнул на меня. — И я ему верю.

— От меня чего хочешь? У меня с Водимиром вражды нет.

— Ничего не хочу. Ульф попросил оставить месть ему. И это правильно. Но я хочу, чтобы ты знал, с кем водишь дружбу.

Гостомысл задумчиво почесал в бороде.

— Не друг он мне, а подручник, — ответил он загадочно. Во всяком случае, загадочно для меня. — И довольно об этом. Жду вас, как стемнеет. — И добавил ворчливо: — Оружие оставить при входе. А то знаю я вас: напьетесь — сразу балки рубить. Так и без крыши над головой остаться недолго.

Хрёрек довольно ухмыльнулся. А я поглядел на деревянные брусья, поддерживающие высокий потолок, и решил, что перерубить такие мечом практически невозможно. Тут хороший топор нужен. А лучше два. И пара умелых лесорубов…

На пир мы отправились все, кроме бедняги Сигвада. Само собой, на драккаре остался и лежачий раненый. Сигвад должен был за ним присмотреть. На всякий случай. Боец уже шел на поправку. Я спросил Трувора: не опасается ли ярл оставить корабли с полными трюмами добра без присмотра, но варяг лишь ухмыльнулся.

Я его понял так: ни один ворюга не рискнет связаться с викингами. Аналогичная ситуация была у нас в девяностых, когда авторитетным бандюкам было западло закрывать свои «мерседесы».

Но все оказалось проще: Гостомысл, оказывается, прислал пяток своих дружинников. Присмотреть за имуществом дорогого гостя. С берега, само собой. Палуба корабля считалась суверенной территорией. Без приглашения посторонним — ни-ни.

Мы вырядились по-парадному. По местным меркам это значило: напялить на себя как можно больше драгметаллов. Я тоже «приоделся»: нацепил трофейную гривну и браслеты. Руад, который после того, как я спас ему жизнь, начал выказывать ко мне особое расположение, подарил мне чистую и почти нештопаную рубаху с вышивкой. Я подпоясал ее трофейным же поясом (тоже знак респектабельности, примерно как у нас — часы), прицепил к нему меч.

И мы отправились.

Я шел с варягами: как-то так естественно получилось, что я вошел в «отделение» Трувора. Впереди — Хрёрек с Ольбардом. Ярл смотрелся роскошно. Штаны у него были — иссиня-черного бархата, шитые серебром; сапоги — алые, как кровь, выложенные узорами из мелких драгоценных камней и даже с серебряными колокольчиками; рубаха — синего шелка, с вышитыми белым рунными символами; поверх — что-то вроде жилета из тончайшей кожи с тиснением и шитым золотом соколом на спинке. Пояс… Пояс я даже описывать не буду. Скажу только, что весил он, наверное, килограмма два, и это — если учесть, что собственно кожи там было граммов триста. Шею Хрёрека обнимала золотая цепь в палец толщиной, к которой крепилась пектораль явно христианского происхождения. С нею соседствовали драгоценные фигурки главных скандинавских богов и не менее дюжины разнообразных оберегов с рунными символами. Запястья ярла утяжеляли широченные золотые браслеты, а голову венчала золотая же диадема с грубо отшлифованным рубином размером с фасолину.

• Предыдущая
• 22/62
• Следующая