История нравов - Фукс Эдуард - Страница 61

А сверху зло просачивалось, естественно, также вниз. Милость, оказанная государем женам придворных, вскоре переходила в их кровь, а далее в кровь их детей. Герцог Вюртембергский Карл Александр, вероятно, зараженный балериной, потом заразил весь свой гарем, состоявший из танцовщиц придворного штутгартского театра и известный под названием «синих башмаков», ибо право носить синие башмаки отличало всех фавориток герцога.

Когда на верху общества увидели, что почти все стрелы Амура оставляли после себя отравленные раны и что никто не покидает поле битвы Венеры без того, чтобы рано или поздно не быть отмеченным подобным знаком, то к этой ужасной болезни присоединили жестокое самоиздевательство. Болезнь была идеализирована.

Ее последствия были провозглашены атрибутами истинного благородства. И этот последний итог не менее логичен, как и признание проститутки вернейшей союзницей абсолютизма, так как оба явления были поистине материей и духом, рожденными из его крови и из его души...

Глава 6 ГОСТИНИЦА И САЛОН

Общественные развлечения населения в эпоху абсолютизма отличались большой примитивностью, ибо всегда одной из главных забот всякого абсолютистского режима было стремление отучить людей «радоваться».

Радоваться — значит беспрепятственно двигаться, и прежде всего беспрепятственно отдаваться движениям и души и тела. А это противоречит как по своим предпосылкам, так и по последствиям интересам абсолютизма, ибо приводит к его уничтожению. Предпосылка истинной радости — самоопределение радующегося, важнейшее последствие — повышение энергии в том же направлении самоопределения. Абсолютизм поэтому стеснял свободное проявление жизни в массах и убивал еще в зародыше истинную радость.

В эпоху старого режима радость массы — не что иное, как вспышки дикого веселья. Они не противоречат интересам абсолютизма как господствующей силы, а, наоборот, упрочивают его, ибо если более высокие развлечения повышают энергию масс и индивидуумов, то такие вспышки дикого веселья ослабляют эту энергию, которая бесполезно разрешается. А это как нельзя более соответствует интересам абсолютизма, так как таким образом понижается вызываемое им в массах противодействие. Так как состояние опьянения — а оно связано всегда с такими дикими вспышками веселья — позволяет людям забывать о печальной действительности, то абсолютизм получает двоякую выгоду. Забывая временно о муках ада, среди которых человек осужден жить, он некоторым образом вообще примиряется с ними и тем еще более ослабляется опасность свержения того, чьи интересы требуют сохранения этой печальной действительности.

Примитивность общественных удовольствий обнаруживалась по той же причине не столько в качественном, сколько в количественном отношении. Потребность забыть действительность была в эту эпоху стереотипна, и потому люди пользовались каждым представившимся случаем. Так как в таком поводе нуждались ежечасно, то его старались создать — таким поводом была гостиница.

С гостиницей связано в XVIII в. большинство развлечений. Даже больше: все виды их были не более как — в большинстве случаев — продолжением ресторанной жизни. Правда, на это имелась еще одна причина, а именно все разраставшийся спрос на общение, нуждавшееся в постоянном центре схождения. Таким центром и сделался ресторан, и притом как явление самостоятельное, рядом с прежним постоялым двором, исполнявшим совсем другие функции, и прежним цеховым кабачком, где общались только представители одного цеха. Нет, гостиница, ресторан сделались тогда тем, чем они являются и теперь, — нейтральным местом сборищ для различных групп того же класса: деление на классы именно здесь получило постоянный характер. Эта эволюция совершилась, естественно, скорее там, где климатические условия мешали более продолжительному пребыванию на улице, то есть главным образом в Средней и Северной Европе.

По мере того как ресторан становился в центр общественных увеселений, исчезали или отступали заметно назад прежние типичные формы общественных развлечений. И прежде всего баня и прядильня, когда-то пользовавшиеся одинаковой популярностью в деревне и городе. Жизнь в банях замерла из-за появления сифилиса и возраставшего обеднения масс. Там, где они уцелели или после кризиса снова расцвели, они в большинстве случаев превращались в ясно выраженные дома терпимости.

Иначе обстояло дело с так называемыми целебными источниками, которые официально посещались из соображений здоровья. Подобные курорты, напротив, снова вошли в моду в XVIII в., а во многих из них сохранились и прежние нравы, имевшие те же, как и прежде, последствия. «Ничто так не полезно для бесплодных женщин, как посещение курорта, и виновата тут не вода, а монахи», — говорится (точь-в-точь как в эпоху Возрождения) в сатирических описаниях жизни на модных курортах XVIII в. Кокетство, флирт — словом, все виды галантности были главным занятием посетителей курортов.

Главное внешнее отличие посещаемых средним бюргерством курортов от модных состояло в том, что здесь царило лицемерие вместо открытой галантности. Кто всю жизнь осужден высчитывать каждую копейку, тот лишен побудительных причин делать из любви хотя бы временно приятное времяпрепровождение.

Что верно для мелкого буржуа, то, естественно, еще в большей степени приложимо к зависимому мужику и к еще более несвободному наемному работнику. Оба эти класса не имели времени делать из любви занятие, — они были для этого слишком истощены работой. Когда человек ежедневно трудится 14-15 часов, то любовь падает для него до уровня простого животного инстинкта и единственное ее «облагораживание» проявляется в конце концов в диких эксцессах, к которым может повлечь опьянение.

Другой важный повод к развлечениям, когда-то существовавший в жизни мелкой буржуазии и мелкого крестьянства, а именно посещение прядильни, сохранился, правда, в деревнях, вымирая только в городах.

Вместе с учащавшимся посещением ресторанов мужчинами все более частым гостем там была и женщина. Это произошло, когда прежний кабачок превратился в официальный и всеобщий повод к пьянству, служа лишь временно ареной для экономической и политической борьбы разных организаций. Уже в XVII в. женщины низших классов охотно посещали трактиры. Что не только женщина низших классов предавалась пьянству, доказывают, помимо многих других данных, те выводы, к которым приходит Тол лук. На основании исследованных им актов Тюбингенского университета он доказывает, что университетское начальство видело себя часто вынужденным порицать дочерей и жен профессоров за незаконную беременность, аборт, прелюбодеяние и особенно за грубое пьяное поведение и наказывать их за такие проступки. Здесь кстати будет упомянуто, что и придворные дамы были чрезвычайно преданы пьянству.

О дворе Людовика X герцогиня Елизавета Шарлотта замечает: «Пьянство весьма распространено среди французских женщин, а мадам Мазарен оставила после себя дочь, мастерски умеющую пить, маркизу Ришелье».

Половой элемент обнаруживался во время посещения ресторана как в действенном флирте, так и в беседе — в сообщении эротических эпизодов и эротических острот. Для многих то было единственной темой разговора и рядом с выпивкой и картами, несомненно, наиболее излюбленным развлечением. Особенной грубостью отличались подобные беседы, разумеется, когда мужчины были в своей компании. Но под влиянием вина и пива не стеснялись и перед порядочными женщинами, которые, в свою очередь, не протестовали, как не протестовали они и против грубой публичной ласки, расточаемой в такой стадии веселья.

Курен. Неравный брак

Грубее всего были, без сомнения, развлечения тогдашнего люмпен-пролетариата, все существование которого было сплошным прозябанием и который черпал отдых только в диких оргиях чувственности.

В особенности разнузданно вели себя, как и прежде, во время разных семейных праздников, народных празднеств и всякого рода торжеств и, наконец, во время исполнения старинных обычаев. Среди семейных торжеств на первом плане, как и прежде, стояли свадьба и крестины. Однако и поминки справлялись не менее шумно.