Право первой ночи - Красавина Екатерина - Страница 27
- Предыдущая
- 27/66
- Следующая
— Потом… она стала любовницей Вячеслава Александровича, — с отчаяния выпалила я. Мне ужасно хотелось увидеть Алину за решеткой.
— Откуда вам это известно?
— Ольга сказала.
— В каких словах? Постарайтесь припомнить это точно.
— С насмешкой. — Я наморщила лоб, вспоминая. — Что-то вроде: «Может быть, теперь она успокоится. Наконец-то подцепила богатого мужика».
Майор поднял брови, но мое сообщение никак не прокомментировал.
— Что вы еще можете сказать об Алине?
— Молодая, холеная су… — женщина, — поправилась я.
Губарев улыбнулся краешками губ.
— Очень злая. Разговаривает грубо. Два раза пыталась меня подкупить!
— И что она хотела от вас?
— Чтобы я шпионила за Натальей Родионовной — раз, и припомнила, что говорила мне Ольга, — два.
— Как вы на это отреагировали?
— Отказалась от предлагаемого… сотрудничества.
— Что ж, спасибо за информацию. Фотографию я оставлю пока у себя. Вы давно были у Антонины Петровны?
— Только один раз. Когда передавала книгу. Она просила навещать ее, но я боюсь, что своим приходом еще больше расстрою ее.
— А вот это вы зря, — серьезным голосом сказал майор. — Не надо бояться чужих слез. Бедной женщине необходимо видеть тех, кто общался с ее дочерью в последнее время. Поэтому навестите ее обязательно. — А потом как бы мимоходом майор добавил: — Если из разговора с ней узнаете что-нибудь интересное и полезное, свяжитесь со мной. Договорились?
— Хорошо. Я тогда вам обязательно позвоню, — пообещала я.
Едва дождавшись, когда за посетительницей закрылась дверь, Губарев обернулся к Витьке, который за все время разговора не проронил ни слова. А внимательно слушал разговор, происходивший в стенах кабинета.
— Что скажешь на это, поклонник греческих муз?
— Не надо меня подкалывать!
— Да я любя.
— Тоже мне шуточки!
— Ладно, не буду.
— Мне кажется, что Ольге Буруновой было что скрывать.
— Этот факт даже не требует доказательств. Вопрос — что? Что было в ее прошлом? Какой-то криминал? Впрочем, кое-что у нас уже есть. — И Губарев помахал фотографией. — Вот этот снимок. Здесь Алина, племянница Викентьева, Ольга. И третья дама. Очевидно, эта самая Маргарита Грох. Значит, три дамочки энное количество лет назад были знакомы друг с другом. И что дальше? В каком направлении двигаться?
— Расспросить Алину?
Губарев отрицательно покачал головой.
— Она может замкнуться и ничего не сказать. Или наврать с три короба. Ее уже не перепроверишь. И словам ее — грош цена.
— Тогда как же вы намерены действовать?
— Алину надо припереть к стенке. Чтобы она не отвертелась. Таких наглых и самоуверенных особ можно взять только силой и напором.
— Вы хотите показать ей фотографию?
— Да. Но до этого я должен выяснить одну вещь. Где и при каких обстоятельствах был сделан этот снимок?
— Вы слишком многого хотите! Как это можно установить? Вы же не волшебник и не ясновидящий.
Чего нет, того нет. Хотя быть ясновидящим в нашей профессии — не роскошь, а необходимость. Тогда раскрываемость преступлений была бы намного выше.
— Размечтались! Давайте ближе к делу.
— Что мы, Вить, имеем? — начал рассуждать Губарев. — Имеем фотографию трех дам. И надпись: «Мы у Маргариты Грох.». Совершенно ясно, что Грох — это сокращенная фамилия. Полная она может быть: Грохнева, Грохнер, Грохалева и так далее. Но мне почему-то думается, что фамилия — Грохольская.
— Почему?
— Было у меня когда-то дело одно. Старое. И там фигурировал Станислав Грохольский. Дело было запутанное, сложное. Это было одно из моих самых первых дел. Первое расследование, как и первая любовь, никогда не забывается. Поэтому фамилия и впечаталась в память. Интуиция подсказывает мне, что две девушки находятся у Маргариты Грохольской. А вот чем она знаменита, нам и предстоит выяснить.
— А вы не допускаете, что это просто их подруга? Обычная женщина. Ничем не примечательная.
— Допускаю. Но мы исходим из того, что прошлое бывшей секретарши Викентьева отнюдь не безупречно. Поэтому любой человек, так или иначе причастный к нему, может оказаться нам очень даже полезным. Мы можем по адресной книге найти эту самую Маргариту Грохольскую и побеседовать с ней. Возможно, она и прольет свет на темные пятна в биографии Буруновой. А потом… обрати внимание на следующий факт: эта фотография лежала не где-нибудь, а в коробке из-под лекарств. Я думаю, что Ольга спрятала ее там. Раз спрятала, значит, эта фотография представляет какую-то ценность. Или опасность. Разве не так?
— Логично!
Поэтому я пошарю в компьютере. Может быть, и найду в нем что-то о Маргарите Грохольской. А ты будь добр, сходи в магазин…
— За пивком?
— Не угадал. Колбаски хочется. Копченой, с мелким жирком.
— Ой, не надо, слюни текут. Побежал, побежал. — Витька живо поднялся со стула и устремился к двери.
— Подожди, денег дам. Ты что, уже при коммунизме живешь или разбогател?
— Куда там! Сижу на бобах.
— А премию куда недавнюю истратил? На букеты своей гречанке? Молчишь? Значит, я угадал. Ты поаккуратнее. А то скоро будешь питаться одним святым духом или цветочным запахом. Так и ноги протянешь. Женщин, конечно, обхаживать надо, но расстилаться перед ними ковриком — нив коем случае. А то они вытрут об тебя ноги и пойдут себе дальше. Это я как старший товарищ говорю тебе. Ладно, морали больше читать не буду. А то закипишь, как чайник. Бери деньги и дуй в магазин. А я пока с компьютером пообщаюсь. — И с этими словами Губарев сделал выразительный жест рукой, как бы говоря своему напарнику: «Отчаливай!»
Витька вернулся нескоро. С батоном белого хлеба и копченой колбасой.
— Извините, что пропал. Только одна касса работала. Вот народу в очереди и набежало.
Но Губарев не слышал его. Он смотрел на Витьку, как на инопланетянина, неожиданно прилетевшего на Землю. Видно было, что его мысли витали где-то далеко-далеко. Витька стоял истуканом, не зная, что делать. Он понимал, что в уме Губарев решает какую-то сложную задачку и отвлечь его в такую минуту, значит, нарушить ход мыслей. Наконец Губарев, очнулся и покачал головой.
— Как же просто теперь все объясняется.
— Что именно? Что произошло за то время, пока я ходил за колбасой? Землетрясение? Тайфун? Цунами?
— Почти. Я узнал, кто такая Маргарита Грох. Которая оказалась, как я и думал, Маргаритой Грохольской.
— Ну и кто эта дамочка?
— Содержательница притона. Витька присвистнул.
— Да… дела! И тогда… Ольга и Алина…
— Ее подопечные. Или девочки, как принято называть проституток в тех кругах.
— Тогда понятно, чего боялась Алина.
— Вот именно! Она до смерти боялась и боится до сих пор, что кто-нибудь узнает о ее прошлом. Навряд ли Викентьев придет в восторг, когда узнает, кем была его любовница. Алина боится, что все это всплывет наружу. И тогда ее теперешнее положение резко изменится.
— И что из этого следует?
— У Алины был мотив убрать Ольгу, — размышлял вслух Губарев. — И серьезный.
— Вы полагаете, что это она сбила машиной секретаршу Викентьева?
— Вполне вероятно. Интересная штучка была, эта Маргарита Грохольская. Она не просто была создательницей борделя, но и лепила своих девочек. Как хотела. Меняла им цвет волос, сексуальную ориентацию.
— Что вы имеете в виду? — спросил Витька. Он по-прежнему стоял посередине кабинета с пакетом в руках.
— Вить, не стой. Проходи. Стоишь, как бедный родственник.
— Меня ваша информация ввергла в ступор.
Меня тоже. Грохольская держала в своем притоне проституток всех мастей: лесбиянок, мазохисток, садисток и так далее. И я подумал… Помнишь, Аврора Сеульская говорила, что в Ольге было нечто странное, непонятное, и я подумал…. Может быть, она была лесбиянкой? В притоне Грохольской. На фотографии, которую я взял в отделе кадров, Ольга выглядит слишком жесткой, неженственной.
- Предыдущая
- 27/66
- Следующая
