Право первой ночи - Красавина Екатерина - Страница 15
- Предыдущая
- 15/66
- Следующая
— Не надо, не надо на меня все сваливать…
Но Дашка по-женски дипломатично перевела тему разговора.
— Чай можно у тебя попить?
— Конечно, можно. Пойдем на кухню.
Увидев Дашку, соседка по коммуналке, Марья Васильевна, окинула ее ехидным взглядом с головы до ног. Потом перевела взгляд на майора и осуждающе покачала головой.
— Это моя дочь, — пояснил Губарев.
Но во взгляде соседки явно читалось: «ты мне не заливай» и «кому сказки рассказываешь». Губарев почувствовал себя Гумбертом Гумбертом, соблазняющим малолетнюю Лолиту. Дашка мгновенно все усекла.
— Это она про нас? Ну, пап, я бы в кавалеры помоложе кого-нибудь выбрала, — сказала она громко, в расчете на Марью Васильевну. Но та уже скрылась в своей комнате.
— Она у тебя всегда такая?
— Почти.
— Как зовут твою мымру?
— Не знаю.
— Как так?
— А так. Вначале она представилась Марьей Васильевной, а с некоторых пор поправляет меня и называет себя Марьей Степановной. Склероз. Рассеянный. — И Губарев выразительно постучал пальцем по виску.
— Да, тебе не позавидуешь!
— А ты думала, что у меня жизнь — сахар? Но Дашка ничего не ответила.
— Чай в комнате попьем. Я конфеты принесла. А то твой Белый Клобук выползет из своей норы и весь аппетит испортит.
— Какой клобук?
— Помнишь в книге про Маугли главу, когда он попал в заброшенный город. Там сокровища раджей стерегла старая кобра. Которая уже вся высохла и все время шипела. Вот и у тебя соседка такая же.
— Я ее не выбирал.
— Соседей, как и родителей, не выбирают, совершенно точно, — весело сказала Дашка.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего, просто так ляпнула.
— Думай, что говоришь, а то я и обидеться могу.
— Не-а, — затрясла головой Дашка. — Ты у нас не обидчивый.
— А какой?
— Мягкий и плюшевый. Как медвежонок.
Губарев поднял вверх руки и, шутливо раскачиваясь, стал подступать к ней, изображая вставшего на дыбы медведя.
— Я страшный и свирепый медведь, выползший из берлоги. Если ты меня сейчас не напоишь чаем с конфетами, я тебя съем. — И кинулся к Дашке, хватая ее в объятья.
— Ой, пап, пусти, задушишь, — захохотала она. — Напою, напою. С ложечки и конфетку в рот суну.
Когда чай был выпит, а полкоробки конфет съедено на одном дыхании, дочь пересела к нему на диван и задумчиво сказала:
— Надо как-то облагородить твою халупу.
— Облагораживай!
— Постой! Я сейчас соображу. У меня журнал «Все звезды» есть.
— И что из этого?
— Сейчас увидишь!
Дашка достала из своей ярко-красной сумки журнал и, перелистав его, ткнула куда-то пальцем.
— Вот, смотри. Как раз подойдет!
— Куда подойдет?
— На стенку. Вместо картины. Постер. Губарев промолчал.
— Кнопки есть? — поинтересовалась дочь.
— Где-то были.
— Ищи.
Один рекламный портрет Дашка приколола над диваном, другой — над столом. Отойдя, она удовлетворенно прищелкнула пальцами.
— Теперь то, что надо!
— Ничего, — пробормотал Губарев. — Сойдет. На одной стене висел длинноволосый патлатый юнец в средневековом одеянии и с колчаном стрел за плечами. На другой — мрачный худощавый мужчина во всем черном. Взгляд карих глаз буквально пронзал Губарева. Тот, кто в черном, был смутно знаком и напоминал какого-то криминального авторитета.
— Ор-лан-до Блум. Киа-ну Ривз, — по слогам прочитал Губарев. — Кто такие? Можно познакомиться?
— Ну ты, пап, совсем темным стал. Это же знаменитые киногерои!
— Я работаю, как вол. Мне своих героев хватает. Преступников и бандитов.
— Просвещаться все равно надо. Это, — показала дочь на патлатого юнца, — Леголас. Эльф из знаменитого фильма «Властелин колец». Играет его Орландо Блум. А это — Киану Ривз. Из «Матрицы».
— А… вспомнил. Отрывки из «Матрицы» я смотрел.
— Где же? — с легкой ехидцей спросила Дашка. — Можно поинтересоваться: в каком доме?
— У приятеля.
— Понятно, — с усмешкой протянула дочь.
Он действительно смотрел этот фильм на дне рождения у коллеги, который включил видак и поставил «Матрицу». Но за столом царил дух мужской компании, рассказывались служебные и житейские истории, где больше было лихо закрученного вранья, чем правды, поэтому полностью погрузиться в фильм никак не удавалось. Мелькали какие-то картинки, одна фантастичней другой. Губарев таращил на экран глаза, ему было интересно» но только он вникал в содержание, как кто-нибудь громким возгласом или взрывом смеха отвлекал его. Так он и «посмотрел» фильм. Урывками и отрывками.
— А у тебя есть кассета с «Матрицей»?
— Есть.
— Как-нибудь приду и посмотрю.
— Милости просим.
Губарев посмотрел на плакаты. Сначала — на один. Потом — на другой.
— Ладно, пусть висят. Симпатичные.
— И комната сразу другой вид приобрела.
— Умничка ты моя. Дай я тебя поцелую.
— Телячьи нежности?
— Телячьи, телячьи…
Губарев притянул дочку к себе. От нее пахло карамелью.
— Леденцы сосешь? Как маленькая?
— Это духи. Между прочим, очень модные.
Он отстранил ее и окинул взглядом с головы до ног.
Ему было приятно смотреть на дочь. Он испытывал от этого чисто физическое удовольствие. Она была среднего роста. Раньше Дашка производила впечатление полноватой, но с годами построинела. Выправилась. Волосы были его — темные. Глаза — тоже. Губы — Наташкины. И аккуратный носик — в жену. Совместное произведение, обычно шутила его жена. Так и должно быть, серьезно отвечал Губарев. В создании ребенка участвуют двое. Почему же он должен повторять только одного родителя? Это несправедливо. А так все видно! Где один старался, а где другой. А ты что, очень старался, смеялась Наташа. Трудился в поте лица, отвечал Губарев, поэтому Даша и получилась у нас такая славная. Славная, но непослушная, возражала Наташка. Вот если бы ты больше внимания уделял своему ребенку…
Это была заезженная пластинка, и майор сразу невольно хмурился. Эти слова были неприятны, колючи, остры. Когда он слышал их, то понимал, почему расходятся семейные пары со стажем. Вот именно из-за таких несправедливых обвинений и хлестких выражений. Когда в лицо близкому человеку выплескивается все самое низкое, неприятное и обидное. Если бы люди сдерживали себя и выбирали выражения, то разводов было бы намного меньше. Это точно…
От воспоминаний о Дашкином визите и рассуждений на тему разводов майора отвлек скрежещущий звук за стеной. Марья Васильевна-Степановна что-то делала в своей комнате.
Пора ужинать, решил Губарев. Пока эта ведьма в своей пещере находится, можно выйти на кухню и пожарить картошки. Он мигом вскочил с дивана и бодренькой походкой направился в кухню. Готовить ужин.
В начале рабочего дня к майору в кабинет заглянул его напарник Витя Павлов.
— С утречком! — поздоровался он с майором. — Добреньким!
— Как же! — проворчал Губарев. — Когда оно у нас было добрым?
— Бывает!
— А ты чего цветешь?
— Да так.
— С Софией встречался?
— Ага!
— И как?
Витя закатил глаза и тяжело вздохнул.
— Понятно! Твое обожание и обожествление любимой женщины продолжаются.
— Если бы вы ее видели…
— Ты же приносил фотографии.
— Они не передают ее очарования.
— Похоже на то, — буркнул майор, но так тихо, чтобы Витька не услышал и не обиделся. А то он мгновенно лез в бутылку и насупливался, как десятилетний мальчишка…
— Пора, Вить, повзрослеть, — увещевал его майор. — Только незрелые люди обижаются по любому пустяку. Это мне знакомый психолог говорил. Поверь мне, она профи в своем деле. Всю жизнь с психами дело имеет. Так вот, она утверждает, что по-настоящему взрослые люди уже ни на что не реагируют. Ты можешь на них ругаться, плеваться, махать руками. А они только посмотрят на тебя снисходительно и улыбнутся. Вот это истинно зрелые люди.
В ответ Витька возражал:
— Посмотрел бы я на того мужика, который способен улыбаться, когда его десятиэтажным матом кроют. Любой нормальный мужик развернется и в морду даст.
- Предыдущая
- 15/66
- Следующая
