Пересекающий время. Книга вторая: Адоня, посвященный герметик. - Крапп Раиса - Страница 1

• 1/37
• Следующая

Андрей наслаждался состоянием абсолютной гармонии. Он, наконец, пришел к полному согласию в себе самом и в отношениях со всем миром. Окружающие заметили в нем эту перемену: Граф стал мягче. Вроде бы и требователен так же, и суровым бывал, и жестким даже, но одновременно – неуловимо другой; чувства его стали глубже, терпимее, – мудрее стал, что ли?

Румовский как-то сказал: "До чего же благотворно влияние Женщины. Верно, что все в сравнении познается, теперь-то я вижу, что был ты неотесанным мужланом по сравнению с тобой теперешним. Везунчик ты".

– Извините за несоблюдение субординации, Румовский, но я вынужден послать вас к черту, чтоб не сглазили.

– С твоей маленькой феей? Да кто тебя сглазит? Ты за ней, как за каменной стеной.

Безмятежность Графа, видно, распространилась и на Отряд – на них "снизошло" редкостное затишье. Поэтому душа Андрея была подобна хрустальному озеру с зеркальной гладью поверхности, искрящейся от солнца.

После ночи, когда Лиента замыслил уйти из жизни, вождь ни разу не попытался заговорить с Андреем о том, что открылось ему в ту ночь во время тяжелого и долгого разговора. Но глаза выдавали лугарина. На бесстрастном лице сфинкса жили глаза больной собаки, которые с лихорадочным ожиданием ловили взгляд Андрея, чтобы увидеть в них ответ на свой невысказанный вопрос, получить хоть каплю живительной надежды.

Лишь какое-то потрясение могло вывести лугарина из тяжелейшей депрессии. Посоветовавшись с Линдой, Андрей решился на рискованный шаг: вместе с Лиентой он опять пошел в Эрит, но то был Эрит добрых времен. Лиента увидел Ратану и Нэя. Увидел себя с ними. После этого Лиента переменился. Он сознавал, что скоро пришли другие времена и тот, ясный мир был разрушен, но психологически увиденное стало последним впечатлением, перекрыло предыдущее. Теперь в нем жило неосознанное ощущение, что там, где Ратана и Нэй – спокойно, им ничто не грозит и они под его защитой, значит – время терпит. Этого было достаточно, чтобы вернуть ему интерес к жизни и дать надежду.

Еще через некоторое время состоялся разговор в Отряде. Лугарин участвовал в нем, на равных. После этого Отряд начал не санкционированную разработку программы "Реконструкция популяции эритян с использованием хронально-полевых пробоев". На обсуждение в высокие инстанции они собирались вынести не авантюрный прожект, а теоретически обоснованную, всесторонне взвешенную программу.

Андрей не переставал благодарить судьбу за то, что подарила ему неиссякаемый живительный источник – Адоню. Чем больше открывалась она ему, тем беспредельнее было его восхищение ею. Доверчивая, бесхитростная, она непостижимым образом оставалась неразгаданной тайной.

Прошло не так уж много времени, и посторонний человек, не посвященный в историю этой юной женщины, не распознал бы в Адоне представительницы полу примитивной цивилизации. Она попала в совершенно иное окружение, обстоятельства, в другое время и как-то очень быстро и безболезненно адаптировалась в этом мире. Ей помогла завидная способность, которая не переставала изумлять – жадность эритян к новым знаниям, отсутствие консерватизма мышления. И Адоне тоже была присуща удивительная способность впитывать новое, усваивать его на лету.

Положительным образом сказалось и то, что Адоня бесконечно доверяла своим новым друзьям, поэтому ничто в их мире не внушало ей опасений – ее не пугало непонятное, она заведомо была расположена к миру Андрея, поэтому отсутствовало подсознательное неприятие всех новшеств. Она так органично вошла в условия жизни землян, что им оставалось только изумляться – ни в поведении Адони, ни в речи невозможно было углядеть огромной пропасти тысячелетий, разделявшей два народа. И в этом тоже было чудо – каким невероятным образом смогла Адоня преодолеть ее? Она менялась так, будто сквозь нее прорастала другая Адоня. И менялась не только внешне – беспристрастный компьютерный анализ менто– и сенсограмм всякий раз констатировал стремительное нарастание интеллектуального уровня и уровня сознания Адони – менялся сам стиль ее мышления.

Андрея умиляла и восхищала способность Адони уже совершенно свободно оперировать понятиями его мира, причем, в полной мере осознанно; безо всякой робости она управлялась с бытовой техникой, нашпигованной электроникой. Она стала совсем другой… и осталась сама собой. Адоня сохранила прежнее великодушие и доброту, какую-то распахнутость к людям. Она осталась такой, о которой Андрей терзался когда-то: "Обидеть ее ничего не стоит, но обидеть ее – немыслимо!"

Казалось, что она обладала магией обаяния. Невозможно было не подпасть под очарование доброжелательной улыбки, теплого света "крылатых" глаз, их особого сияния, которое могло идти только из успокоенной, чистой души.

В ее присутствии лица светлели, рядом с Адоней ложь не шла с языка: по чистоте своей она интуитивно чувствовала малейшую фальшь. Адоня стала не просто любимицей Отряда. Дом Андрея превратился в тот источник семейного тепла, уюта, тихих радостей, которого так не хватало им. Разведчики скучали по Адоне, если не видели два-три дня. Она была сосредоточием, душой – от нее будто исходили невидимые лучики доброты и чистоты, пронизывающие все вокруг. К Адоне тянуло человека, который встретился с ней, может быть, один-единственный раз, как тянет к хрустальному родничку, из которого испил однажды: может, и не вернешься к нему опять, но и не забудешь.

Все началось с разговора. Андрей потом пытался понять, по какому наитию задалась Адоня своим вопросом? Он проклинал и благословлял тот день, когда она спросила:

– Андрей, а я все же другая, чем вы?

– Не понимаю. О чем ты? Мы-то разве все одинаковые?

– Я про ваши способности…

– О-о, Адонюшка, мы ведь Разведчики, а эта профессия требует сверхспособностей.

– Но откуда они у вас? Вы родились с ними?

– Нет, учились. Впрочем, когда испытывают на профпригодность, все же проверяют природные задатки. Они в каждом человеке есть и каждый человек неповторимый, особенный. Кто знает, какие способности дремлют в рядовом садовнике?

– А во мне они тоже дремлют?

– Разумеется. Может быть, в чем-то ты гораздо способнее меня.

– Ой, это ты в шутку сказал?! Стать лучше тебя невозможно!

Она обняла его за шею, прижалась. Андрей подхватил ее на руки, смеясь, предупредил:

– Не говори мне этого слишком часто, а то убедишь меня, что я самый-самый!

– Дар! – воскликнула Адоня, смеясь сияющими глазами. – Мой Дар! – И зашептала, щекоча ухо теплым дыханием: – Ты самый-самый! Самый нежный, любимый мой! Самый умный, терпеливый и умелый! Ты самый красивый! Разве есть кто-то, кто может с тобой сравниться?!

– Запиши слова, я придумаю к ним музыку.

– И я с самого утра буду петь тебе этот гимн!

– И вскоре у меня разовьется мания величия!

– Что такое – мания величия?

– Это когда я сочту, что "граф" для меня слишком мало и потребую, чтобы меня величали по меньшей мере королем.

– Ты мой король! Мой Бог! И я самая верноподданная в твоем королевстве!

Из разговора этого, скорее шутливого, Андрей понял вовсе не шуточные вещи. Он научился понимать Адоню – она никогда не была назойливой. То, что ее глубоко волновало, могло неприметно скользнуть в разговоре, и Адоне достаточно было одной его фразы, интонации, она уже больше не возвращалась к этому. И он тоже научился за ее немногословием слышать многое.

• 1/37
• Следующая