Вынужденная мера - Крайтон Майкл - Страница 9
- Предыдущая
- 9/63
- Следующая
Зато вопрос о том, какая же из городских больниц лучше других, служит предметом нескончаемых и жарких дебатов. Главных претендентов на первое место в Бостоне три: Общая, Бригхэмская и Мемориальная больницы. Патриоты Мемориалки скажут вам, что Общая слишком большая, а Бригхэмская – слишком маленькая; Общая – чисто клиническая, и это плохо, а Бригхэмская – строго научная, и это тоже плохо; в Общей пренебрегают хирургией и предпочитают лекарства, а в Бригхэмской – наоборот. И, наконец, вам торжественно заявят, что персонал Общей и Бригхэмской в подметки не годится врачам и медсестрам Мемориалки, в которой работают высокоученые и умные люди.
Но любой, кто от нечего делать расставляет бостонские больницы по ступенькам пьедестала, наверняка поместит Городскую где-то возле самого подножия. Я подъехал к ней, миновав здание торгового центра – самого внушительного строения в районе, который политиканы величают Новым Бостоном и который представляет собой лес небоскребов, приютивших гостиницы и магазины и разделенных небольшими площадями с фонтанами и обширными пустырями без фонтанов, придающими этим местам «современный облик».
Городская больница стоит на расстоянии короткого, но волнующего пешего перехода от района красных фонарей, далеко не нового и не современного на вид, но весьма оживленного и исполняющего свое предназначение так же исправно, как, скажем, стоматологическая поликлиника.
Район красных фонарей расположен на краю негритянских трущоб Роксбери и соседствует с бостонским Сити. Пробираясь по нему и лавируя между притонами, я раздумывал о том, как же бесконечно далеко отсюда до вотчины Рэндэллов.
Рэндэллы, разумеется, практикуют в Мемориалке. В Бостоне хорошо знают этот старинный род, в котором почти наверняка был хотя бы один скрюченный морской болезнью пилигрим, приплывший на «Мейфлауэре» и внесший свой вклад в генофонд семейства. Доподлинно известно, что Уилсон Рэндэлл пал в бою на Маячном холме в 1776 году.
Лекарская династия Рэндэллов существует уже несколько столетий. В отрезок времени, именуемый новейшей историей, это семейство облагодетельствовало общество целым сонмищем знаменитых врачей. В начале века виднейшим нейрохирургом страны считался Джошуа Рэндэлл, который сыграл в развитии этой области медицины не менее важную роль, чем сам великий Кашинг. Джошуа был строгим догматиком. Во всяком случае, так гласило бытующее в среде врачей совершенно недостоверное предание о нем.
Подобно большинству хирургов того времени, Джошуа Рэндэлл заставлял своих стажеров давать обет безбрачия. Один из его ассистентов надул старика и женился. Через несколько месяцев Джошуа узнал об этом и созвал всех своих стажеров. Выстроив их в шеренгу, он сказал: «Доктор Джонс, будьте любезны сделать шаг вперед».
Проштрафившийся врач, дрожа, вышел из строя, и Рэндэлл заявил ему: «Насколько я понимаю, вы завели жену?» Причем произнес он это таким тоном, будто ставил диагноз.
«Да, сэр», – ответил напуганный стажер.
«Можете ли вы сказать что-нибудь в свое оправдание, прежде чем я уволю вас?»
Молодой врач подумал с минуту и ответил:
«Да, сэр. Я могу клятвенно обещать вам, что этого больше не повторится».
Если верить преданию, этот ответ так развеселил Рэндэлла, что в конце концов он сменил гнев на милость и оставил стажера в своей команде.
Следующим знаменитым Рэндэллом стал Уинтроп, специалист по операциям на грудной клетке. Джей Ди Рэндэлл, отец Карен, был кардиохирургом, большим мастером вживлять искусственные сердечные клапаны. Мы с ним не знакомы, но пару раз я видел его воочию. Он был суровым мужем патриархального обличья, с жесткими седыми волосами и начальственной повадкой. Стажеры, которые обучались у Рэндэлла, боялись и ненавидели его.
Брат Джей Ди, Питер, был терапевтом и практиковал неподалеку от Общественного парка. Модный врач, весьма изысканный джентльмен и, вероятно, неплохой знаток своего дела. Впрочем, это лишь мое предположение.
У Джей Ди был сын, брат Карен, который учился в медицинской школе Гарварда. Год назад ходили слухи, что парня вот-вот отчислят, но потом все наладилось.
В каком-нибудь другом городе и в другие времена такая приверженность юноши семейным традициям могла бы показаться странной, но только не в Бостоне. В семьях здешних состоятельных старожилов уже давно бытует убеждение, что на свете есть лишь два достойных внимания поприща – медицина и право. Ну, разве что ещё преподавательская деятельность. Тоже весьма почетное занятие, если, конечно, вы – профессор Гарварда.
Но Рэндэллов не интересовали ни преподавание, ни правоведение. Они были врачами, и каждый Рэндэлл считал своим долгом получить медицинский диплом и поступить стажером в Мемориалку. И в медицинской школе, и в больнице Рэндэллам прежде делали поблажки, и начальство смотрело на их низкие оценки сквозь пальцы. Но с годами семейство полностью отработало этот аванс доверия. Попасть на лечение к одному из Рэндэллов считалось большой удачей.
Вот, собственно, и все, что я знал об их клане. Они были богаты, принадлежали епископальной церкви, славились своим рьяным местечковым патриотизмом и пользовались всеобщим уважением и огромным влиянием.
Что ж, теперь мне предстоит узнать о них побольше.
За три квартала от больницы я проехал через поле брани на углу Массачусетс – и Коламбус-авеню. По вечерам эти места кишат шлюхами, сводниками, наркоманами и торговцами зельем. А полем брани этот квартал назвали, потому что отсюда в Городскую привозят огромное количество людей с ножевыми и огнестрельными ранениями, вот и создается впечатление, что здесь идет междоусобная война.
Бостонская Городская больница – это исполинское нагромождение корпусов, которое занимает целых три квартала. В ней 1350 коек, занятых, главным образом, алкоголиками и иными отбросами общества. Почтенные врачи называют эту больницу бостонской клоакой, но на самом деле здесь очень хорошо учат и стажируют интернов. В Городской лежат такие пациенты, каких не найдешь ни в одной дорогой больнице. Взять, к примеру, цингу. В современной Америке этот недуг – большая редкость. Чтобы цинга развилась, надо пять месяцев питаться как попало и не есть фруктов. Но такого почти не бывает, и в большинстве наших больниц случаи цинги встречаются не чаще чем раз в три года. А вот в бостонской Городской – шесть раз в год, преимущественно весной, в так называемый «цинготный сезон».
Так же обстоят дела с чахоткой, третичным сифилисом, огнестрельными и ножевыми ранениями, увечьями, членовредительством и истощением. Со всеми этими напастями врачи Городской сталкиваются гораздо чаще, чем персонал любой другой бостонской больницы. И, как правило, недуг бывает более запущенным.
Планировка Городской больницы напоминает лабиринт, сооруженный безумцем. Десять её корпусов соединены бесчисленными наземными и подземными переходами, на всех углах висят громадные зеленые указатели, но проку от них мало, и заблудиться тут – пара пустяков.
Торопливо шагая по коридору от здания к зданию, я вспоминал, как блукал тут в бытность мою стажером. В памяти оживали давно забытые мелочи – запахи дешевого стирального порошка, которым пользовались только здесь; бумажные мешки возле каждого рукомойника, один – для салфеток, другой – для резиновых перчаток, которые надевали перед обследованием прямой кишки. В целях экономии использованные перчатки тут не выбрасывали, а тщательно мыли и опять пускали в дело. Маленькие пластмассовые ярлычки с именами и черной, синей или красной каймой, в зависимости от должности владельца. Я проработал здесь всего год, но за это время провел несколько вскрытий по просьбе судебных медиков.
По закону, судебный следователь может потребовать провести вскрытие в четырех случаях, перечень которых любой стажер патологоанатомического отделения знает наизусть.
Случай первый – насильственная смерть или кончина при странных обстоятельствах.
Случай второй – смерть по пути в больницу.
Случай третий – смерть в течение суток после прибытия в больницу.
- Предыдущая
- 9/63
- Следующая
