Случай необходимости - Крайтон Майкл - Страница 27

• Предыдущая
• 27/80
• Следующая

Раздался телефонный звонок. Звонил Сэндерсон, заведующий лабораториями патологоанатомического отделения «Линкольна». Первое, что он сказал мне было:

— Я звоню из больницы.

— Понятно, — сказал я.

Номер нашего телефона в больнице имеет по крайней мере шесть каналов. И вечером кто угодно может запросто подключиться и подслушать разговор.

— Ну и как день провел? — сказал Сэндерсон.

— Довольно занимательно, — ответил я. — А ты?

— Всякие были моменты, — сдержанно откликнулся Сэндерсон.

Я хорошо мог себе это представить. Всякий, кому во что бы то ни стало вдруг понадобилось бы добраться до меня, прежде всего пришлось бы оказать давление на Сэндерсона. Это было наиболее логичным шагом, позволявшим к тому же осуществлять задуманное исподволь, совсем ненавязчиво. Например для начала подкинуть несколько шуток типа: «Слушай, говорят, что у вас острая нехватка рабочих рук.» Или несколько участливых вопросов: «А правда, что ли, что Берри заболел? Вот как? А я слышал, что он вроде нездоров. Но ведь на работе-то его не было, да?» Потом замечания от глав отделений: «На что это похоже, Сэндерсон?! О каком руководстве персоналом может идти речь, когда у вас, в лаборатории, люди каждый день устраивают себе выходной?» И наконец рассерженный глас кого-нибудь из администрации: «У нас в клинике, как на корабле — у каждого есть работа, и все занимаются своим делом, балласт нам не нужен».

Короче, будет оказываться всестороннее давление, имеющее своей целью вернуть меня обратно в лабораторию или же найти на мое место другого человека.

— Скажи им, что у меня третичный сифилис, — сказал я. — Это их остановит.

Сэндерсон замеялся.

— С этим никаких проблем, — сказал он. — Пока. У меня довольно крепкая старая шея. В конце концов я могу подставить ее и продержаться еще какое-то время.

Затем, немного помолчав, он спроси:

— Как на твой взгляд, надолго это может затянуться?

— Я не знаю, — ответил я. — Все очень непросто.

— Ты зайди ко мне завтра, — сказал он. — И мы это дело обсудим.

— Хорошо, — пообещал я. — Может быть к тому времени мне еще что-нибудь удастся разузнать. А по состоянию на данный момент, все это очень похоже на тот наш «перуанский случай».

— Ясно, — сказал Сэндерсон. — Тогда, увидимся завтра.

— Хорошо.

Я положил трубку, будучи уверенным, в том, что он прекрасно знает о том, что я имел в виду. Я хотел сказать, что во всем этом деле с Карен Рэндалл не было ясности, было в нем что-то очень сомнительное. Как в том случае с той болезнью, что проходила через нас три месяца назад. Это было очень редкое заболевание — агранулоцитоз, полное отсутствие белых телец в крови. Это очень грозный симптом, потому что в таком случае организм человека утрачивает стойкость к инфекции. Полость рта и поверхность тела у большинства людей можно назвать рассадником болезнетворных микроорганизмов — это могут быть стафилококки или стрептококки, иногда бактерионоситель дифтерии или пневмококк — и при нарушениях в имунной системе организма человек заражает сам себя.

Но так или иначе нашим пациентом в тот раз оказался американец, сам врач, работавший в Службе Народного Здравоохранения Перу. При приступах астмы он принимал какое-то лекарство перуанского производства, и вот однажды он заболел. У него началось воспаление слизистой рта, поднялась температура, и вообще чувствовал он себя неважно. Находясь в Лиме, он отправился к врачу и сделал анализ крови. Содержание белых телец — 600.[23] На следующий день этот показатель снизился до 100, а еще через день был уже нулевым. Тогда он вылетел в Бостон и обратился в нашу клинику.

Здесь была взята биопсия костного мозга — в грудную кость была введена полая игла, и с ее помощью было собрано немного костного мозга. Но каково же было мое удивление, когда при проведении микроскопического исследования я обнаружил в нем достаточно большое количество гранулоцитов, которое хоть и было ниже нормы, но все же в целом картина была вполне благополучной. Тогда я еще подумал: «Черт, что-то здесь не так», и отправился к лечащему врачу того больного.

Еще раньше тому врачу удалось выяснить, что за перуанское лекарство принимал его пациент. Оказалось, что в его состав входило вещество, которое вот уже с 1942 года не применялось при производстве лекарств в Америке, так как оно имело свойство препятствовать образованию белых кровяных телец. Доктор вычислил, что в этом, должно быть, и кроется причина недуга его пациента — он сам способствовал разрушению белых кровяных телец у себя в крови и теперь заражал сам себя. Назначенное лечение было простым: запретить ему принимать то лекарство, ничего не делать и ждать, когда данный показатель снова придет в норму.

Я сказал врачу, что под микроскопом анализ костного мозга совсем не выглядит таким уж плохим. Мы отправились к больному и обнаружили, что ему стало еще хуже. Язвы во рту не заживали, а кожа на спине и ногах тоже оказалась поражена стафилококковой инфекцией. У больного держался сильный жар, он выглядел вялым и очень медленно отвечал на вопросы.

Мы тогда никак не могли взять в толк, как так получается, что анализ костного мозга в принципе можно считать нормальным, в то время, когда пациент остается в таком тяжелом состоянии; мы ломали голову над этим почти целый день. В конце концов, примерно часа в четыре дня, я поинтересовался у лечащего врача, не появилось ли заражения у ранки, там где был сделан прокол при взятии костного мозга для биопсии. Врач сказал, что он не проверял. Тогда мы снова отправились к больному и осмотрели его грудь.

Никакого прокола не было и в помине. У данного пациента никто не брал костный мозг на биопсию. Скорее всего кто-то из медсестер или стажеров перепутал этикетки, ошибочно пометив пункцию костного мозга, взятую у другого больного, который лежал в нашей же клиннике с подозрением на лейкемию. Тогда мы немедленно взяли пункцию у своего пациента и все стало на свои места.

Тот больной все-таки благополучно поправился, но я никогда не забуду, то наше недоумение по поводу результатов лабораторных исследований.

Мои теперешние ощущения были сродни тем — что-то не так, во всем этом чувствуется какой-то подвох. Я не мог сказать конкретно, в чем дело, но у меня было такое подозрение, что между участниками последних событий царило взаимное непонимание, сродни тому, как если бы мы говорили о совершенно разных вещах, имея в виду каждый свое. Моя собственная позиция по данному вопросу была предельно ясной: Арт не виновен, пока не будет доказано обратное, а этого еще никто не доказал.

Остальным же, похоже, и вовсе никакого дела не было до того, виновен Арт на самом деле или нет. То, что на мой взгляд было жизненно важным, им представлялось несущественным.

Хотелось бы знать, почему?

Утром, когда я проснулся, наступивший день показался мне самым обычным. Я как обычно не выспался, а за окном, на улице, моросил мелкий дождик: серый, холодный и неприветливый. Сбросив с себя пижаму, я залез под горячий душ. Пока я брился, Джудит зашла в ванную, поцеловала меня и затем отправилась на кухню, чтобы приготовить завтрак. Я улыбнулся своему отражению в зеркале и поймал себя на мысли о том, каким сегодня будет расписание в операционных.

И тут я вспомнил: сегодня я не иду в клинику. В памяти ожили события вчерашнего дня.

Наступивший день не был обычным.

Я подошел к окну и смотрел, как дождевые капли стекают по стеклу. И тут впервые за все время я задумался о том, а лучше ли бросить это все, пока не поздно и вернуться к работе. Мысль о возвращении в лабораторию, о том, как я поставлю машину на стоянке, а поднявшись к себе, сниму плащ, надену фартук и перчатки — все это было составной частью ставшего давно привычным распорядка — неожиданно показалась мне очень заманчивой, можно даже сказать соблазнительной. Там была моя работа; там я чувствовал себя уверенно; там не было никаких стрессов и тому подобного напряжения; там я был на своем месте. У меня не было никакого желания играть в сыщика-любителя. А в холодном утреннем свете подобная мысль казалась нелепой.

• Предыдущая
• 27/80
• Следующая