Орк-лекарь - Лифантьева Евгения Ивановна "Йотун Скади" - Страница 39

Асаль-тэ-Баукир кивнул и, не заходя ни в один дом, поспешил уйти из деревни. А на следующий день ему встретился широко разлившийся ручей. Тихая вода в заводи походила на серебряное зеркало. Маг нагнулся, чтобы напиться, и чуть не уронил кружку. Он увидел, что его волосы, от природы черные, стали подобны шкуре тигра. Бывает, после сильного испуга у человека появляются седые пряди. Шевелюру Асаль-тэ-Баукира украсили пучки пурпурного, оранжевого и желтого цветов…

А феникс вылупился через неделю. Молодой маг ни на миг не давал яйцу остыть. И потом, когда скорлупа треснула и появился крохотный птенец, похожий на робкий лепесток огня, он, преодолевая боль от ожогов, держал малыша за пазухой. В первый день Асаль-тэ-Баукир беспокоился о том, чем кормить юного феникса, мучительно вспоминая строки из древнего манускрипта, который когда-то читал. Там было написано, что огненных птиц кормят жаром собственного сердца. Маг не знал, что это такое. И от тревоги за малыша сердце Асаль-тэ-Баукира замирало и, казалось, переставало биться. Но птенец не выказывал признаков того, что он голоден. Наоборот, он рос так быстро, что к вечеру стал уже размером с голубя. И тогда маг понял, что пищей для него служат человеческая любовь и нежность. И только тот, кто способен искренне беспокоиться, сможет вырастить феникса.

Так и случилось. Через три дня огненная птица доросла до размеров орла, взмыла в воздух и с радостными криками стала носиться над магом. И с тех пор феникс был неизменным его спутником во многих путешествиях…

— Как жаль, — только и смог вымолвить я, когда Асаль-тэ-Баукир прервал свой рассказ. — Как жаль, что этого прекрасного мира уже нет. Знаешь, если бы не ты, то я не смог бы понять, зачем я здесь. Этот мир тоже прекрасен. Не идеален, конечно. Но какие здесь, в степи, закаты, как одуряюще пахнут по утрам травы!

— Да, миры Сахахаэ были прекрасны, — задумчиво продолжил маг. — Десяток миров, каждый из которых — драгоценность, и ни один не похож на другой. К началу катастрофы мы умели перемещаться с планеты на планету. Может быть, мы слишком много брали у хранителей земли, поэтому наш веер и оказался поражен Хаосом…

— Но что такое Следы Создателя? Ты обещал рассказать…

— Когда только появилась угроза Хаоса, мой феникс погиб. Да, я знаю, эти птицы бессмертны. Однако так случилось… Однажды я пришел в зал, где он жил… Нет, я никогда не держал его в клетке. Когда я построил башню, то выделил ему целый зал, окна которого никогда не закрывались… Там было гнездо, выстланное каменной пряжей. Я много сил потратил на то, чтобы создать материал. Он не горел, но был мягок и нежен, как шелк. Я старался, чтобы у феникса все было самое лучшее. А еще я объявил, что обеспечу приданое тем девушкам, которые смогут порадовать моего огненного питомца рассказом о своей любви. Но только любовь их должна быть настоящей и искренней…

Маг снова замолк, погрузившись в воспоминания. Даже щит, казалось, потускнел.

— И что? — переспросил я. — Что случилось?

— Однажды я пришел в зал, где обитал мой феникс, но не нашел его. В гнезде лежал След Создателя — прозрачный кристалл, переливающийся всеми цветами радуги. Оказывается, мой феникс был Хранителем Следа, вместилищем памяти о демиурге. Но пришли трудные времена, и феникс решил, что заключенная в кристалле сила Порядка нужна мне… Но для того, чтобы самостоятельно извлечь из себя волшебный камень, существо должно пожертвовать собой…

Мой феникс заплатил за еще несколько десятилетий жизни веера Сахахаэ, которые мне удалось вырвать у Хаоса. Но силы одного Следа все же не хватило. Я искал другие, но мне не повезло. И только когда я увидел твой щит, я понял, что нашел то, что мне нужно.

— След Создателя? — поразился я.

— Да, в структуру Солнечного щита вплавлен След Создателя. Это я знаю точно.

— Ни фига себе! — не сдержался я. — То-то Арагорн так смотрел! То есть ты думаешь, что можно объединить силу Следа Создателя с артефактом «Воплощения»?

— Да. Прикрепи его чем-нибудь к щиту. У меня в воплощенных мирах очень мало сил, но я попробую разобраться в вязи заклинания, которое превращает духов в материальные существа, лишенные магии. Если это у меня получится, то ты сможешь сковать формой не только ту энергию Хаоса, которая проникла в речную долину, но и всех духов этой земли. И даже, пожалуй, местных богов.

— Ну — это, пожалуй, будет лишним, — ухмыльнулся я. — Пусть Матушка-Земля остается богиней, а не превращается многодетную тетку.

Едва я успел исполнить просьбу Асаль-тэ-Баукира, мой пациент заворочался и застонал. Я метнулся к нему, понимая, что первый миг после пробуждения будет самым важным. Но Мухтиэль, не открывая глаз, вдруг заплакал. Я тронул его за плечо:

— Что с тобой, друг? Так больно?

В ответ ненаследный принц завыл еще громче, сумев выдавить из себя лишь два слова: «Бог умер!»

Когда плачет женщина — это еще можно понять. И успокоить иногда получается. Но когда рыдает взрослый парень, хочется или напоить его водкой, или стукнуть в ухо. Причем что полезнее — непонятно.

Водки у меня не было. Ее вообще не существовало в этих землях. Я так и не успел изобрести самогонный аппарат — не хватило времени и материалов.

Бить пациента — тоже не дело.

Поэтому я ляпнул то, что первое пришло в голову:

— И что же теперь будет?

Мухтиэль посмотрел на меня жалобно, несколько раз шмыгнул носом и, горько вздохнув, изрек:

— Грядет страшное! В мир прорвется зло! Бог умер, и теперь ничто нас не спасет!

— Да, а откуда ты взял, что бог умер?

Ненаследный принц похлопал глазами, словно я задал совсем уж идиотский вопрос, но все же удосужился объяснить:

— Я видел это во сне. Бог посылает самым верным вещие сны. До этой ночи у меня такой был лишь однажды. Но все, что я видел, сбылось. Я нашел Храм моего бога и стал ему служить. Но, наверное, я недостаточно чист душой. Когда другие верные прикасались к богу, их тела менялись, приобретая силу и прочность, невиданную у людей. Но я не сумел принять бога сердцем, и мое превращение было не полным.

Мухтиэль вскинул руку, чтобы продемонстрировать мне пораженную Хаосом кожу, — и замер, открыв рот.

Я полюбовался ошарашенным выражением лица ненаследного принца и с интонацией репетитора, восьмой раз объясняющего ученику простейший пример, спросил:

— Ты не верил, что я — лекарь?

Дальше была немая сцена.

Головолом в моих мозгах не выдержал и заворчал:

«Ну и долго ты намерен смотреть на этого несчастного?»

Пришлось начать забалтывать Мухтиэля, концентрируя его внимание на себе. Впрочем, он и так был настолько ошеломлен, что ввести его в транс не составило особого труда. Глаза у парня закатились, тело расслабилось, он опустился на одеяло и замер.

«Ну, этого достаточно, чтобы ты в него вселился?» — спросил я у нетерпеливого духа.

«Достаточно», — ответил бывший мудрец и исчез из моего сознания.

А я, не особо надеясь на возможности головолома, как можно отчетливее произнес:

— Бог послал тебе сон. Ты остановишь зло. Бог умер, но ты остановишь зло. Ты — избранный. Ты остановишь зло.

Не знаю, насколько это было этично, но я не мог не воспользоваться ситуацией. Романтичный мизантроп, страдающий от несовершенства мира, — это не так уж плохо. Особенно если его послать по конкретному адресу. Настоящие романтики — существа упорные, если что-то себе в голову вбили, будут переть, как танки. А мне все равно нужен кто-то, кто сообщит Гырбаш-князю о предстоящем нашествии тварей Хаоса. Если сумею сделать из Мухтиэля гонца — сэкономлю время.

Уловив мои мысли, щит тихонько хихикнул, но комментировать происходящее не стал.

— Сейчас ты откроешь глаза, и с этого мига твоя жизнь будет отдана борьбе с грядущим злом! — закончил я.

Мухтиэль послушно открыл глаза и затравленно огляделся:

— Кто ты, лекарь? И где мы? И почему бог выбрал именно меня? Есть же и более достойные!