Четыре листа фанеры - Козловский Евгений Антонович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/20
• Следующая

– А покушения… покушения были?

– На кого?

– Как на кого? На Мазепу, конечно.

– Вы так говорите, Алина Евгеньевна, будто ни на кого другого и покушаться нельзя, – обиделся Шухрат Ибрагимович.

– Так были или нет?

– Ну одно, во всяком случае, зарегистрировано. А были ли… Право слово, Алина Евгеньевна, вы меня разочаровываете. Я, честно говоря, такого количества вопросов от вас не ожидал. Ну разве детали какие-нибудь, думал, захотите для себя прояснить, мелочи… Уверен, были. Вы давно уж догадались. Обо всем. Это, наверное, потому, знаете, что комплексую в отношении журналистики… Литературы с большой буквы. Вот и считаю: раз журналистка хорошая, так и все остальное должна делать на том же уровне. А это претензии, разумеется, непомерные. Несправедливые. Так что беру свои слова назад. Не все, конечно, только обидные. Извиняюсь, как говорится.

– А «зауэр» Мазепа просто обнаружил и изъял, – как бы сама себе отвечая, негромко пробормотала Алина.

– Зажилил, – поправил Шухрат Ибрагимович, прожевывая очередной кусок торта. – Заныкал. Зажал.

– Ну и… – после долгой паузы, которою Шухрат Ибрагимович с удовольствием воспользовался, чтоб налакомиться едва ли не вдоволь, протянула Алина.

– Что ну и? – спросил он

– Зачем вы мне все это рассказали?

– А-а, Господи! Действительно, совсем позабыл. Заболтался. Вы обаятельны. Торт великолепен. Теневой торт. Мафиозный. Вот л позабыл. А заглянул я к вам, кроме, разумеется, заботы о вашем здоровье, в сущности, по пустяку: передайте капитану Мазепе, что, первое, наказал он директора «Трембиты» правильно, справедливо и никто к нему не в претензии, пусть не нервничает.

– А он… нервничает? – спросила Алина.

– Вам виднее. По-нашему, должен бы. Я 6, например, на его месте первничал. Второе, деньги ему переведены в тот самый банк, и не десять тысяч, а пятьдесят: пять – проценты за просрочку вдобавок к тем десяти, остальные тридцать пять – в качестве приглашения работать в структуре…

– Шантаж? – поинтересовалась Алина.

– Помилуй Бог! – категорически не согласился гость. – Талантливые люди должны работать только по собственному искреннему желанию. Только свободно. Иначе нет смысла. Капэдэ падает.

– Какие вы, однако! – едва ли не восхитилась Алина.

– Да уж! Так-кие! – передразнил Шухрат Ибрагимович ее интонацию. – И потому капитан Мазепа может от сотрудничества с нами отказаться. Совершенно безопасно для себя отказаться. И для вас. Деньги в этом случае будут просто… подарком.

– Хорошие подарочки! – попыталась Алина убить Шухрата Ибрагимовича презрением.

– Правы, правы. Опять неудачное слово. Деньги будут премией восхищения! Что-то вроде Ленинской. Но в одиночку работать пусть больше не суется. За нашей спиною. Такие вещи проходят только один раз. Убьем. И вас тоже. Причем вас – сначала и при нем. Да, чтоб не было ощущения очередного надувательства, вот… Можно проверить хоть завтра, в «Березке», – и представитель пресс-центра выложил на сервировочный столик пластмассовый прямоугольник кредитной карточки.

Алина хмыкнула как-то странно, потом еще раз, еще… Хмыканья слились в веселый хохот.

Шухрат Ибрагимович глянул озабоченно.

– Не бойтесь! – давилась от смеха, махала ладошкою Алина. – Не поехала я, не шизанулась! Просто смешно… Смешно-о!..

Шухрат Ибрагимович впервые за все наше с ним зна комство несколько смутился, переспросил даже:

– Смешно?

– Ну да, – пояснила Алина, так и не в силах прервать хохот. – Сколько уж я слышала, сколько читала… писала даже… про эти… мафиозные структуры… И знаете, до самого сегодняшнего вечера не верила. Не ве-ри-ла!

И продолжила хохотать.

Новый бармен протирал стаканы, новый директор приветливо улыбался в служебных дверях, разлюбезная Ниночка прислуживала за столом – капитан Мазепа играл свадьбу а «Трембите». В той самой «Трембите», где Алина уже однажды играла свою свадьбу, в той самой «Трембите», где полтора года назад… ну словом, в той самой «Трембите».

Народу за столом было скромно: родители, человек десять друзей-подружек с обеих сторон, в числе которых Иван и Гаврилюк с загипсованной рукою на перевязи да полковник в белом кителе рядышком с Шухратом Ибрагимовичем.

Свадьба не то что б катилась к концу, но явно была уже на второй трети. Очередной тост вызвал очередное «горько» Капитан с Алиною поглядели друг на друга, встали и, хоть «горько», по всему ясно, звучало не в первый и даже не в пятый раз, поцеловались протяжно и с большим удовольствием. Гости считали:

– Раз… два… три… – и досчитали, кажется, до тридцати.

Полковник встал говорить тост.

– Дорогие друзья. В каком-то смысле именно я считаю себя виновником происходящего здесь торжества: ведь если бы мне не пришло в голову пригласить три месяца назад Алину Евгеньевну в управление с целью… Полковник говорил долго, а Алина с Богданом тем временем шептались.

– Неужели просто из-за денег? Ну признайся: ты ведь его боялся? С детства? Ну в подсознании, разумеется?

– Кого?

– Не валяй дурака, – кивнула Алина в сторону нового директора. – Коляню. Или в знак благодарности, что он тебя тогда спас? Или это ты мстил за маму? Мама-то была?

– Как это? – изумился капитан. – Как это – была ли мама? Вон она, мама, сидит. И папа.

Но Алину уже поглотила поразившая ее свежая идея.

– Или… платил за разбитую жизнь той… женщины?

– Хочешь все-таки меня оправдать? – усмехнулся Мазепа в недавно отросшие шляхетские пшеничные усы. – А если так и не получится? «Любовь Яровую» читала? Или нет, лучше «Сида». Трагичнее. А, ч-черт, едва не забыл! – хлопнул себя по лбу. – Подарок! – И вытащив из кармана «смитт-и-вессон», передал, под столом жене. – Отличная идея: стреляешь в меня, потом застреливаешься сама. Пиф-паф, ой-ой-ой! Трагическое разрешение конфликта между долгом и чувством, Обойма заряжена. И предпочтительней не оттягивать: самые эффектные и время, и место.

– Думаешь, струшу? – вполне серьезно спросила Алина, потом отстранилась от капитана и медленно передернула затвор.

Сняла пистолет с предохранителя…[2]

Перед одним из контрольно-пропускных пунктов западной границы СССР выстроилась неимоверной длины вереница автомобилей, километра не меньше чем на три. Очередь давно превратилась в лагерь. Люди здесь живут: где-то раскинуты тенты, где-то поставлены палатки, малые дети ползают в пыли, еще теплой под ясным солнышком, несмотря на начало октября. Прыгая по ухабам, капитанов «шевроле» не «шевроле», работающий на сей раз локомотивом (ибо тянет за собою прицеп, где устроилась привязанная к бортам растяжками Алинина «Ока»), лихо объезжает многодневную эту очередь. На крыше «шевроле» не «шевроле» – багажник, на котором покачивается привязанная бельевой веревкою инвалидная коляска отца, салон полностью забит разнообразным барахлом, едва оставлено место для самого водителя, Алины и папы с мамою. Возмущенный совок ревет тысячеголосым клаксоном и высылает делегатов под колеса «шевроле» не «шевроле» остановить сукина сына, который хотит быть умней других. Алина взвизгивает, хватает мужа за руку, когда тот или иной делегат возникает прямо перед капотом; держится за сердце отец и строит трагическую мину невинного страдальца; мама закусила губу, побелела, как тогда, в горах. Эти реакции близких переполняют наконец чашу терпения Мазепы. Он на минутку останавливает автомобиль, достает из бардачка синюю проблесковую мигалку, шлепает – на магнитной присоске – на крышу «шевроле» не «шевроле», провод сует в прикуриватель, щелкнув попутно тумблером, включающим скрытую за радиаторной решеткою сирену, которая сперва заглушает, а потом и вполне затыкает клаксоны. Синие сполохи пунктирно мертвят лица наиболее ярых борцов за справедливость.

Растолкав передних очередников, которые, трепеща еще перед атрибутами власти, пятятся и расползаются, словно раки, вываленные из ведра, «шевроле» не «шевроле» выруливает прямо к шлагбауму.

• Предыдущая
• 19/20
• Следующая