Рони, дочь разбойника - Линдгрен Астрид - Страница 15
- Предыдущая
- 15/33
- Следующая
Как только последний лошадиный круп скрылся за кустами, Рони тоже помчалась вниз. И тоже пела и свистела, шлепая по холодной воде. А потом побежала. Она бежала и бежала, не останавливаясь и не переводя дыхания, до самого озера.
Бирк пришел первым. Как обещал. Он лежал на теплой скале, вытянувшись во весь рост, и грелся на солнышке. Рони не поняла, спит он или нет, подняла камешек и бросила его в воду – проверить, услышит ли Бирк всплеск. Он услышал, вскочил на ноги и кинулся к ней.
– Я давно тебя жду, – сказал Бирк, и она снова почувствовала, как радость вспыхнула в ней, радость, что у нее есть брат, который ее ждет.
Вокруг шумели деревья. Очертя голову нырнула Рони в весну. Многоголосая весна яростно звенела, и сама Рони была так переполнена этим весенним звоном, что вдруг закричала, как птица, пронзительно и громко, а потом объяснила Бирку:
– Я должна выкричаться, не то взорвусь! Ты слышишь весну?
Некоторое время они стояли молча и вслушивались в щебет, шорохи, в шелест и всплески, и в пение, наполнявшее их лес. Деревья, кусты, ручьи были полны жизни, все кругом пело могучую и дикую песню весны.
– Я чувствую, как зима понемногу выходит из меня, – сказала Рони. – Скоро я стану такой легкой-легкой, что смогу полететь.
Бирк толкнул ее.
– Лети! Давай спорить, что злобные друды уже кружатся над лесом, можешь лететь к ним. Рони засмеялась:
– А что? Вот возьму и полечу… И тут они услышали топот копыт. Табун диких коней несся от реки вверх по склону, и Рони сорвалась с места.
– Бежим! – крикнула она. – Мне так хочется поймать дикого коня!
И они бежали, продираясь сквозь кустарник, пока не увидели мчащийся табун. Не меньше сотни лошадей с развевающимися гривами и хвостами таким бешеным скоком неслись по лесу, что земля дрожала от топота их копыт.
– Наверно, испугались медведя или волка, – сказал Бирк. – Только страх может их так гнать. Но Рони помотала головой.
– Они мчатся не со страху, а чтобы вытрясти из себя зиму, всю, до конца. Как только они перебесятся и станут тихонько щипать траву, я поймаю одного из них и отведу к нам в замок. Я давно уже мечтаю поймать коня.
– В замок? А на что он тебе там нужен? Ведь скакать можно только в лесу. Давай лучше поймаем двух коней, для тебя и для меня, и будем тут на них скакать, а?
– Гляди-ка, хоть ты из шайки Борки, а соображаешь, – произнесла Рони, улыбнувшись. – Пошли попробуем.
Они отвязали от пояса кожаные ремешки – Бирк тоже завел себе такой, – сделали из них лассо и спрятались за скалой на той лужайке, где обычно паслись кони.
Ожидание не тяготило их.
– Как мне хорошо тут сидеть! – воскликнул Бирк, – А знаешь, почему? Потому что я в самой сердцевине весны.
Рони искоса взглянула на него и тихо сказала:
– Вот за это я тебя и люблю, Бирк, сын Борки.
Так и сидели они в самой сердцевине весны. Слушали, как щелкал дрозд и как куковала кукушка, и звуки эти наполняли весь мир. Новорожденные лисята играли перед своей норкой, в двух шагах от них. Белочки перелетали с одной елки на другую, а зайцы прыгали во мху, то и дело исчезая в кустах, а рядом с Бирком и Рони свернулась в клубок гадюка и мирно грелась на солнышке. Они ее не трогали, и она их не трогала. Весна принадлежала всем.
– А правда, Бирк, – сказала Рони, – разве лошадь может жить в замке? Зачем мне уводить ее из леса? Ведь она здесь дома. Но скакать верхом я хочу. А вот и они…
И в самом деле, табун выбежал на лужайку. Лошади тут же остановились и стали щипать свежую траву. Бирк приметил двух красивых гнедых жеребят, которые паслись чуть поодаль от табуна.
– Ну, как тебе эти?
Рони молча кивнула. Подняв свои лассо, они крадучись двинулись к молодым коням, которых хотели поймать. Они приближались к ним сзади, медленно и бесшумно, все ближе и ближе. Вдруг у Рони под ногой хрустнула сухая ветка, и весь табун тут же навострил уши, готовый сорваться с места. Однако, когда кони поняли, что нет никакой опасности, что ни медведь, ни волк, ни рысь, ни другой зверь им не угрожает, они успокоились и снова принялись за траву.
А те гнедые, которых выбрали для себя Бирк и Рони, были от них уже на расстоянии броска лассо. Ребята молча кивнули друг другу, их ремешки взлетели в воздух, и тут же лес огласился диким ржанием пойманных коней и топотом копыт уносящегося в лес табуна.
Они поймали двух жеребцов, двух диких, совсем еще молодых коней, которые били копытами, становились на дыбы, рвались во все стороны, кусались – одним словом, боролись как бешеные, чтобы освободиться.
В конце концов их все же удалось привязать к дереву, но Бирк и Рони тут же отскочили назад, потому что кони так и норовили их лягнуть. Ребята стояли, тяжело дыша, и глядели на своих взмыленных коней, которые по-прежнему, не переставая бить копытами, вскидывались на дыбы так, что пена летела в разные стороны.
– Мы с тобой хотели прокатиться верхом, но, похоже, на этих далеко не ускачешь, – сказала Рони.
Бирк кивнул.
– Надо дать им понять, что мы им ничего плохого не сделаем.
– Да я уж давала им понять, – сказала Рони, – и чуть без пальцев не осталась. Я ему горбушку протянула, а он как цапнет. Представляешь? Вот бы Маттис огорчился, если бы лошадь откусила мне три пальца!
Бирк побледнел.
– Этот хитрюга в самом деле пытался тебя цапнуть, когда ты ему давала хлеб?
– Спроси его, – хмуро ответила Рони.
Она с огорчением посмотрела на жеребца, который бесновался пуще прежнего.
– Хитрюга – хорошее имя для коня, – сказала она. – Так я его и назову.
Бирк рассмеялся:
– А теперь придумай имя для моего коня.
– Твой такой же бешеный, – сказала Рони. – Назови его Дикарь.
– Слышите, кони? – крикнул Бирк. – Теперь мы вам дали имена, тебя зовут Хитрюга, а тебя – Дикарь. Это значит, что отныне вы наши, хотите вы этого или нет.
Хитрюга и Дикарь этого не хотели, сомнений тут быть не могло. Они по-прежнему рвались и грызли ремни, и пена по-прежнему разлеталась во все стороны, но они не унимались, вскидывались на дыбы, били копытами, а их дикое ржание пугало зверей в лесу.
Жеребцы выбились из сил, лишь когда день стал клониться к закату. Они стояли, понурив головы, у дерева, лишь изредка оглашая лес печальным, негромким ржанием.
– Они хотят пить, – сказал Бирк. – Напоить их надо, вот что.
Ребята отвязали присмиревших коней, повели к озеру, там сняли с них ремешки и дали им вдоволь напиться. Кони пили долго. А потом, совсем успокоившись, стояли не двигаясь и глядели на Бирка и Рони покорными глазами.
– Мы их все-таки усмирили, – с гордостью сказал Бирк.
Рони потрепала своего коня по шее, заглянула ему в глаза и попыталась объяснить, что его ждет:
– Слушай, Хитрюга, раз я сказала, что поскачу на тебе, значит, так и будет, понял?
Она крепко ухватила Хитрюгу за гриву и вскочила ему на спину.
– А теперь пошел, Хитрюга, – скомандовала она и в тот же миг полетела через его голову прямо в озеро.
Когда она вынырнула, то увидела, что Хитрюга и Дикарь галопом мчались к лесной чаще и вскоре скрылись из глаз.
Бирк протянул Рони руку и помог ей выбраться на берег. Он это проделал молча, не глядя на нее. Так же молча вышла Рони из воды. Она отряхнулась – брызги обдали все вокруг – и громко рассмеялась.
– Все ясно, – сказала она. – Сегодня мне больше верхом не ездить.
И Бирк рассмеялся:
– Мне тоже!
Наступил вечер. Солнце зашло, сгустились сумерки, те особые весенние сумерки, которые даже под деревьями оставляют отблески дневного света и никогда не превращаются в глухую темную ночь. В лесу стало тихо. Дрозд больше не свистел, кукушка не куковала. Все лисята и зайцы забрались в норки, белки – в дупла деревьев, гадюка уползла под свой камень. Теперь ничего не было слышно, кроме мрачного уханья филина, но и филин тоже скоро умолк.
- Предыдущая
- 15/33
- Следующая
