Президент не уходит в отставку - Козлов Вильям Федорович - Страница 34
- Предыдущая
- 34/78
- Следующая
— Возьми фонарик! — крикнул Сережа.
Гарик, в нерешительности помедлив, вернулся и взял электрический фонарик, что лежал на сколоченном из досок столе.
— Держитесь, мыши, — кот на крыше! — засмеялась Алена.
Она сидела на низком березовом чурбаке, на плечи наброшена пушистая шерстяная кофта. К ночи становилось прохладно.
Скрипнула дверь, в сенях мелькнул тоненький луч фонарика, скользнул вверх, уперся в стропила и исчез. Слышно было, как Гарик полез по лестнице на чердак.
— Как в глаза вцепится, — проговорил Сережа, прислушиваясь.
— За каким чертом он полез на чердак? — сказал Сорока.
— Не за чертом, а за летучей мышью, — заметил Сережа.
В доме послышался глухой вскрик, громкий треск, тяжелый удар, грохот и жестяной звон опрокинутых со скамьи ведер.
Все разом вскочили на ноги.
— Кажется, в этой схватке победили мыши… — сказала Алена, глядя на дом.
— По-моему, он сверзился с чердака! — Сорока бросился к дому. Сережа вслед за ним. Длинная, нелепо размахивающая руками тень его вытянулась до озера, затем съежилась, растворилась в темноте. Алена осталась у костра. Наклонив голову, она всматривалась в ночной сумрак. Ей стало смешно, и она ничего не могла поделать с собой, хотя и понимала, что Гарик, грохнувшись с чердака, мог сильно разбиться.
Втроем они подошли к костру. Взглянув на Гарика, Алена не смогла сдержаться и громко рассмеялась. Он был мокрый, взъерошенный, рукав ковбойки разодран до локтя, на руке кровоточащая царапина, на лбу как раз посередине зрела шишка. Сумрачное лицо облеплено заблестевшей при свете костра пыльной паутиной; он моргал и с отвращением плевался. На Алену Гарик не смотрел. Позади него стоял Сережа и щелкал выключателем фонарика.
— Лампочку стряхнул, — озабоченно сказал он. — А запасной нет…
— Человек чуть шею не свернул, а он про лампочку… — проворчал Гарик, осторожно ощупывая шишку. И вид у него был до того потешный, что даже невозмутимый Сорока улыбнулся.
— С кем же ты сразился, храбрый рыцарь? — спросила Алена.
— С нечистой силой, — буркнул Гарик.
— Ну и как?
— Что как?
— Как она выглядит? Нечистая сила?
— Заберись на чердак и посмотри, — не очень-то вежливо ответил Гарик.
— Я не такая смелая, как ты, — сказала Алена. — Я боюсь нечистой силы.
Гарик и сам толком не понял, что произошло. Он забрался по шаткой лестнице на чердак, посветил фонариком по углам и ничего, кроме сверкающей в пятнышке света паутины, не обнаружил. Подошел к лестнице, чтобы спуститься вниз, и тут что-то огромное и мохнатое шарахнулось на него, выбило фонарик из рук, — он, естественно, отпрянул в сторону — и полетел с чердака кувырком вниз. В сенях сбил со скамейки ведро с водой… А кто бросился на него, птица или зверь, он не знает. Помнит только огромные глазищи и в них зеленый бесовский огонь. И еще одна существенная деталь: напавшее на него чудовище было не птицей, у него жесткая мохнатая шкура… Он вырвал из нее клок шерсти, да потом выронил… В общем, это не сова и тем более не летучая мышь…
Сорока молча выслушал его, потом повернулся и зашагал к дому.
— Теперь этот хочет испытать судьбу, — посмотрела ему вслед Алена.
— Как же без фонарика? — окликнул его Сережа.
Сорока не ответил. Слышно было, как он завозился в сенях, — наверное, опрокинутую Гариком лестницу на место поставил; звякнула дужка ведра, и стало тихо.
— Там же темно, — сказал Сережа.
— Ты разве не знал: сороки и в темноте видят!.. — ядовито заметил Гарик. Присел у костра, разворошил пылающие сучья и стал сушиться. Из-за комаров он не решился снять рубашку. Прикурив от тлеющей ветки, снова принялся рассказывать о чертовщине, приключившейся с ним на чердаке.
Никто не услышал, как Сорока подошел к костру. Уселся на свой чурбак и, не мигая, уставился на огонь. К воротнику его рубашки пристала паутина. Лицо задумчивое.
— Кто же это был: домовой или ведьма? — поинтересовалась Алена.
— Леший, — улыбнулся Сорока. — Он очень извиняется, что учинил небольшой погром. Он больше не будет.
— Надо же, — пробурчал Гарик, потирая шишку, — ты даже с лешим нашел общий язык.
— Симпатяга такой, мягкий, пушистый, — сказал Сорока. — Я тебя завтра познакомлю с ним…
— Он к нам на чердак переселился с Каменного острова? полюбопытствовала Алена. — Он твой старый друг, да?
— Все-таки, кто это был? — спросил Сережа.
Сорока ничего не ответил: он пристально всматривался в темень. Стремительно поднялся с чурбака, отбросил светлую прядь со лба. Огонь освещал его высокую, замершую в напряженной позе фигуру. Сорока смотрел на Каменный остров. Теперь и остальные заметили робкий огонек, временами пробивающийся среди деревьев. Он то исчезал, то снова появлялся. И Сережа вспомнил, что вот так же поздно вечером они — отец, Алена и он, Сережа, только что приехавшие сюда, — впервые увидели на острове такой же блуждающий огонек. Это было задолго до того, как они узнали тайну Каменного острова.
Кто-то был на острове и, по-видимому, запалил маленький костер. Если это рыбаки, то непонятно, почему они именно ночью забрались на остров. Еще вечером никого там не было. Это ребята знали точно, потому что сами побывали на острове. Гарик объехал его на лодке вокруг и поставил на колья жерлицы. А Сорока в это время наводил порядок в доме, где раньше у них был штаб. Он вымел березовым веником весь мусор, закопал в землю консервные банки, разбитые бутылки, всякий хлам, оставленный в доме неряшливыми рыбаками. Он с удовольствием навел бы порядок на всем острове, но одному было не под силу. А упрашивать Гарика и Сережу не стал, потому что не смог бы объяснить им, зачем это надо делать.
Кто же это пожаловал туда ночью? Высокий, ощетинившийся кустами и деревьями остров смутно чернел в ночи. Над озером невысоко поднялась луна, и от острова до берега пролегла неширокая желто-серебристая дорожка. На узких камышовых листьях засверкали капельки ночной росы.
Огонек на острове ярко вспыхнул, тонким длинным языком взвился вверх, но тут же сник и погас. И Каменный остров снова посуровел, стал чужим.
— Рыбак какой-нибудь, — равнодушно глядя на остров, произнес Гарик.
Морщась, он то и дело дотрагивался до шишки. От рубашки валил пар. Теперь Гарик повернулся к костру спиной.
— Я знаю, кто это, — таинственным голосом произнесла Алена. Она снизу вверх посмотрела на Сороку, в задумчивости прислонившегося к сосне. — Это прелестная графиня, которая на почве несчастной любви бросилась в озеро и утонула… Она превратилась в русалку и ночью, когда над озером встает луна, выходит из пучины на берег и танцует…
— А граф сидит у костра, курит трубку и любуется на нее, — перехватив ее взгляд, продолжил Гарик.
— Вместе с ней танцуют на лунной лужайке и другие русалки, продолжала Алена. — Они танцуют под лесной оркестр, а музыканты в нем цикады, сверчки, лягушки и ночные птицы…
— У русалок ведь рыбий хвост, как же они танцуют? — с улыбкой спросил Сережа.
— Кто дальше продолжит? — обвела всех смеющимися глазами Алена.
— Граф выколотил трубку о пенек, расправил усы и сказал: «Поплясала, русалочка, и будет, кончай всю эту чертовщину — скоро петух прокукарекает, пошли-ка в белый терем почивать…» — Гарик взглянул на девушку. — Ну как, романтичный получился конец этой сказочки про русалку?
— У тебя нет воображения, — усмехнулась Алена. — Ведь сказка только начинается…
— Я не люблю сказки, — завея, сказал Сережа.
Гарик взял обугленную дымящуюся ветку и прикурил. Шишка на лбу походила на молочный рог у молодого бычка. На ней пристроился комар. Алена протянула руку и согнала его. Гарик удивленно уставился на нее.
— Комар, — сказала девушка.
Гарик выпустил дым в костер и улыбнулся.
— А я думал… — начал он, но девушка прикрыла ему ладошкой рот.
— Сейчас скажешь какую-нибудь глупость, — заметила она.
Сорока еще некоторое время вглядывался в едва заметный в ночи остров, потом медленно пошел по тропинке вниз, к озеру. Под ногами гулко треснул сучок. Слышно было, как по траве, а потом по песку с визгливым шорохом заскользило днище лодки, спускаемой на воду. Скрипнули весла в уключинах, взбулькнула вода.
- Предыдущая
- 34/78
- Следующая
