Горсть рыболовных крючков - Козлов Вильям Федорович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/4
- Следующая
Наш директор был не совсем обыкновенный человек. Огромный и круглый, как башня. Лицо у него красное, нос толстый, бритая шея налезает на воротник. Он носил синий железнодорожный китель. На руке большущие часы. Когда я впервые увидел директора пять лет назад, то он мне целую неделю снился. Я куда-то убегал от него, а он догонял меня.
Роман Дмитриевич выслушал учительницу и уставился на меня.
— Подойди ко мне, — приказал он.
Я подошел. Мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть первую пуговицу на его кителе. На лицо я не хотел смотреть. По школе шел слух, что наш директор умеет гипнотизировать. Мне не хотелось спать. Мне все еще хотелось попасть на елку и получить подарок, за который моя мама давным-давно внесла деньги.
— Смотри в глаза, — сказал директор.
Пришлось посмотреть. Глаза у Романа Дмитриевича были небольшие и синие. И бритые щеки — синие.
— За такие штучки исключают из школы, сказал директор. — Понял?
Чего же тут непонятного? Только я-то ни при чем. Пусть исключают того, кто крючки бросал.
— Будешь упорствовать? — спросил Роман Дмитриевич?. — Или публично сознаешься?
Я молчал и смотрел на директорскую пуговицу. Она была белая и сияла.
— Хорошо, — сказал директор, — сейчас ты, голубчик, заговоришь…
Он крепко взял меня за руку и, как первоклассника, вывел из класса. Молча дошли до учительской. Роман Дмитриевич поставил меня перед собой, уселся в кресло. Теперь волей-неволей я видел его лицо. Я стал твердить про себя: «Не спать, не спать!» — Я могу и так тебя исключить, — сказал он. — Но ты прежде сознаешься. Я хочу знать: почему ты это сделал?
Он вытащил из кармана папиросы, закурил. Когда синий дым заколыхался перед моим лицом, я перевел дыхание. Я понял, что не засну. Говорят, что гипнотизеры не каждого могут усыпить. Иногда у них бывает осечка.
Директор курил, а я смотрел в окно. Шел снег. Мне захотелось на ладонь поймать несколько снежинок. Они сразу бы растаяли и превратились в капли.
— Где ты взял эти крючки? — спросил Роман Дмитриевич.
— В глаза-то их не видел!
— Я могу рассердиться, — сказал директор.
В учительскую без стука вошел наш завхоз дядя Петя.
— Бухгалтерия не оформляет, Роман Дмитриевич, — сказал он. — Одно ваше слово…
— Посмотри на этого голубчика, — кивнул на меня директор. — Он думает, что мне делать нечего!
Дядя Петя укоризненно посмотрел на меня и снова повернулся к директору.
— Как же с деньгами-то, Роман Дмитриевич?
— Он бросил на головы ребят рыболовные крючки! Каков фрукт, а?
— На головы? — снова посмотрел на меня завхоз. — Ай-яй-яй! Нехорошо, брат… Распорядитесь, Роман Дмитриевич, а?
Директор грузно поднялся с места:
— Посиди, подумай, каков ты фрукт, а я потом поговорю с тобой…
Я слышал, как повернулся ключ в двери. Закрыли. На ключ.
И вот я сижу здесь. Я могу ходить. Бегать. Плясать. Только не хочется. Когда я еще в школу не ходил, мама в угол ставила. На пятнадцать минут. Самое большее — на полчаса. А сколько я сижу в учительской? Никудышный у нас завхоз. Часы не может отремонтировать.
Я слышу, как бегают по коридору ребята. Слышу их голоса. Потом я перестал слушать. Надоело. Я стал смотреть в окно. А что, если снег всю зиму будет идти? Самые высокие дома спрячутся под снегом… Хорошо сейчас в лесу. Кругом белым-бело. В голубоватых сугробах стоят облепленные снегом маленькие елки. Меж ними петляют заячьи следы. Под соснами, в глубоких норах, спят ежи. И где-то волки прячутся.
Потом я стал думать про дом. Мама, раскрасневшаяся, стоит у плиты и печет новогодний пирог. Папа бегает по магазинам и покупает всякую всячину. Вечером к нам придут гости. У нас дома елка. Сестренка уже пришла из школы и развешивает на елку конфеты, пряники, яблоки. И наверняка не проносит мимо рта. Интересно, придут к нам Борисовы? Придут! Они всегда в праздники приходят к нам. У Борисовых есть дети. Нонка и Димка. Димка — мой приятель. Не такой, как Ким Гаврилов, но мы с Димкой ладим. А Нонка очень красивая. Не такая красивая, как Галка Вербина, но ничего. Она поет хорошо. Гости всегда просят Нонку спеть что-нибудь. Сначала она покапризничает, а потом все равно споет. Даже если ее и не будут просить — споет. Нонка любит петь.
Кто-то подергал дверь за ручку, затем повернулся ключ. Наконец-то! Вошла Елена Петровна. Увидев меня, поджала губы. Положила в шкаф классный журнал и подошла к вешалке. Пока одевалась, на меня ни разу не взглянула.
Сейчас она уйдет. Где-то будет встречать Новый год. Интересно: как учителя встречают Новый год? Наверное, соберутся вместе и начнут толковать про нас: этот хороший, а этот нехороший. Про меня скажут: плохой. Просто никудышный. Взял и шнырнул на головы ребят горсть рыболовных крючков…
Кто бы это мог сделать? Я перебрал в памяти всех ребят, но ни на кого не мог подумать.
— Расплачиваешься за свое упрямство? — сказала Елена Петровна.
Она стояла перед зеркалом и поправляла на голове черную меховую шапочку. Пятен на ее щеках не было. С чего все-таки она взяла, что это я бросил крючки?
— Вы ночью, наверное, как кошка видите? — спросил я.
— Меня не проведешь, — сказала учительница.
Она подошла к двери. Неужели тоже закроет на ключ?
— Мне очень жаль, Боря, — сказала она, взглянув на свои часы. — Но твой поступок просто ни в какие рамки не укладывается. Это уже не хулиганство… Это…
Елена Петровна еще раз посмотрела на часы и ушла. Я слышал, как простучали ее каблуки по паркету. Не закрыла! Не успел я обрадоваться, как снова услышал приближающийся стук каблуков. Неуверенный стук, тихий… С той стороны медленно повернулся ключ…
Мама уже испекла пирог. А папа выложил покупки на стол. Он обязательно что-нибудь забыл купить. Он всегда забывает. Мама снова пошлет его в магазин, а сама будет накрывать праздничный стол.
Сестренка села в кухне за стол. Ковыряет клеенку вилкой. Ждет меня. Мы всегда обедаем вместо… Придется ей сегодня обедать без меня.
Какому все-таки идиоту забрело в голову притащить в школу крючки?
Что сегодня мама сварила на обед? Если грибной суп, то мне повезло. Грибной суп я не люблю. А на второе сырники. Со сметаной. И компот с грушами. Сухие груши лежат в нижнем ящике стола. Они пахнут медом. Их можно долго жевать.
Из большого зала донесся басистый звук и замер. Оркестранты настраивают свои инструменты. Скоро придут ребята. Скоро вечер. Новогодний. Начнутся игры, потом художественная самодеятельность… Дурак я, дурак! Надо было записаться в драматический кружок. Все «артисты», занятые в концерте, были освобождены от занятий. У них генеральная репетиция. И я был бы освобожден, не сидел бы сейчас тут. Меня уговаривали, чтобы записался, а я, дурак, не захотел.
Где же Роман Дмитриевич? Я посмотрел на вешалку. Его бобриковое пальто с рыжим воротником висело. И высокая курчавая папаха стояла на полке. У директора дел по горло. А тут еще со мной надо возиться. Ходит Роман Дмитриевич по коридорам и дувает: что за отвратительные ученики у него в школе! Крючками швыряются! Еще хорошо обошлось без потерь, а если бы в глаз?
Я бы сознался, если бы бросил. Но мне и в голову такое не пришло бы! А директор думает, что это я. И Елена Петровна. И ребята…
Я услышал, как кто-то поскребся в окно. Я где-то читал, что дед-мороз справедливый старик. Он не забывает и про таких, как я. Это он стучит в окно. Наверное, ключ в форточку протянет мне.
Я подошел к окну. Увидел, как падает снег, и еще увидел много-много огней. Веселых и ярких. Снежинки плясали. И огни плясали. Деда-мороза не было. К стеклу прилепилось лицо Кима Гаврилова. Он был в пальто, но почему-то без шапки. Его нос смешно расплющился и стал белым. Ким улыбался и кивал головой. Чего он улыбается? Ишь развеселился!
Я махнул рукой и отошел от окна. Мне неприятно было смотреть на его улыбающееся лицо. Мне было совсем невесело. Но Ким снова постучал. Его рот раскрывался и закрывался. Слов я не расслышал. В учительской были двойные рамы. Тогда я забрался на подоконник и отворил форточку. У меня мелькнула мысль, что не худо бы выбраться отсюда через эту форточку. Я попытался протиснуться, но в отверстие едва пролезла голова. Боком. Назад ее с превиликим трудом вытащил.
- Предыдущая
- 2/4
- Следующая
