Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза (Часть 2) [СИ] (Прода от 28.01.2013) - Берг Николай - Страница 9

• Предыдущая
• 9/149
• Следующая

В Зугдиди состав откровенно ограбили — прошли вооруженные мегрелы, поотнимали у пассажиров понравившийся багаж, деньги, ценности, а чтобы не возиться побили стекла в окнах — так было проще выгрузить награбленное — кидая баулы и чемоданы в окна.

У тестя Альбы багажа не было и ему этот грабеж только на руку оказался — у сидевших в купе двух армян бандитского вида отняли все тюки набитые радиоплатами, они везли их разделывать на драгметаллы. Ну а с ножом против автомата прыгать глупо. С горя армяне пригласили тестя присесть на освободившееся место, чтоб было кому пожаловаться.

В Абхазии поезд еще раз ограбили, только у абхазов метода была другая — баграми через выбитые окна потянули остатки багажа. Милиция как и в Зугдиди была, но ничерта не делала, разве что советами помогала.

И дочка и сын слава Богу живы-здоровы, но ясно было, что война будет всерьез и как положено в любом конфликте кавказцев друг с другом — гражданским достанется от души. Чудом (а точнее с помощью друга-нейрохирурга) удалось достать билеты на курортную "Комету-44, элегантное судно на подводных крыльях. Вместо полагавшейся по чину такому судну отдыхающей публики, забито оно было как ковчег Ноя — каждой твари по паре — и грузины и абхазы и золотозубые узбеки с кутулями, которые они перли из Турции (челноченье как раз начиналось), битком все забито, грязища, вонища… Устроились, задремали. Дети ворчали, что их вот так сдернули с места. А они даже и отдохнуть не успели. Но тесть Альбы это игнорировал, его больше беспокоило что делать, если абхазский катер остановит и начнет проверку, дети-то у него с грузинской кровью, черт знает, что горячие кавказцы удумают. Когда тесть наконец успокоился и задремал под ровный ход «Кометы» и когда уже до российского берега было совсем близко странный шум разбудил его. Глянул в иллюминатор — и обомлел. Здоровенный боевой вертолет без опознавательных знаков, но в камуфляжной злой расцветке прошел совсем рядом с судном и затрещало. Тесть уже слышал пальбу, потому понял сразу — вертолет из пулеметов лупит. Стал будить детей, требовать, чтоб они на пол легли, а те спросонья не понимают, думают папа шутит. Судно тем временем сбавило ход и шлепнулось пузом на воду. Пулеметные очереди под нос были убедительны. Моторы затихли и гул винтотряса с характерным шепелявящим присвистом лопастей стал совсем отчетливым. Пассажиры завертели головами, стали смотреть в иллюминаторы, загомонили. Кое-как детей удалось уложить на пол, тесть глянул в иллюминатор, увидел зависший в паре метров над водой вертолет и отчетливо понял — вот сейчас летчик начнет стрельбу. Кинулся в соседний салон, чтобы с открытой площадки за салоном показать летчику, что тут мирные люди — и тут крупнокалиберные пулеметы врезали очередями по набитому людьми салону. Визг, вой, рев раненых, осколки стекол, куски обшивки свистят, а вертолет взмыл и начал бить НУРСами. Тесть признал, что идея убеждать урода в вертолете была глупой — особенно когда мужику рядом вырвало бок, а сам тесть отлетел в сторону уже с девятью осколками в спине и хрястнулся о стенку. Пришел в себя от холода — вода заливала пол. Шустро так прибывала и в воде спиралями закручивались струи крови. Экипаж «Кометы», который эта пальба ополовинила, понял, что делать нечего — дыра в днище была здоровой и единственный выход был — поднять судно на крылья и оторвать побитое место от воды, что и сделали. Рванули со всей возможной скоростью, а в салонах хрипели, плакали и стонали пассажиры — больше четверти из них были ранены, остальные перепуганы до полусмерти. Потом уже тесть узнал, что экипаж связался с находившимся неподалеку пограничным катером и попросил помощи, но катер отказал, сославшись на то, что у него другое задание.

— Вот ведь сволочи! — не удержалась Ирка, которую этот рассказ увлек.

— Нет, их тоже можно понять, не раз угрожали, что если узнают, что кто-то из офицеров будет замечен в участии против Великой Грузии, то и их зарежут и семьи. А новая россиянская власть никак не собиралась своих военнослужащих защищать. И все это прекрасно видели. Но вертолет все же отвязался, хотя с адлерского пляжа люди видели, как он крутится вокруг "Кометы".

— А узнали потом кто был летчиком?

— Это как раз просто, на Кавказе все всё про всех знают. Звали этого хама Джимми Майсурадзе, сбили его потом то ли абхазы, то ли наши. Упал вертолет в море и не выплыл Джимми, туда ему и дорога и глубину побольше. Вот. А жена потом сочинение написала на тему "Как я провела лето". И было в этом сочинении и то, что они очень обрадовались, когда увидели, что их папа живой, а потом испугались, потому что он шатался и был в крови, а на голове у него было что-то страшное, темно — красное, но потом снова обрадовались, что это не его, это чужого человека кусок печени присох, а папа тоже обрадовался и показал, что спинки их кресел были разнесены вдрызг пулеметной очередью. Учителя не поверили, думали, что выпускница нафантазировала… Когда беда далеко — она как-то не воспринимается.

— А потом что? — спросила Ирка.

— Потом на берегу пришлось ждать пока приедет "Скорая помощь", а толстым курортным милиционерам и врачам все было пофиг, бинтов не хватило на всех и даже йода. Даже на девчонку, которой практически скальп сняло. У тестя еще пара осколков в спине осталась, глубоко влетели и сидят неприятно — у позвоночника… Так что жена у меня — боевая. Обстрелянная.

— Я и не знала, что так было — тихо сказала Ирина.

— А многие не знают. Сейчас не то, что про Корейскую войну или войну во Вьетнаме уже никто не помнит, но и про Карабах, например, тоже. Да и про ту же Осетию, а там тоже резня была…

Ирка помолчала, потом снова взялась за термос. Альба подставил опустевшую кружку.

Когда я убеждаюсь, что взял с собой все, что нужно, Енот неожиданно спрашивает про то, как кот по имени Лихо Одноглазое пережил праздник. Отвечаю, что в последний раз, когда я на него посмотрел, Котяро прополз еще 20 сантиметров к своей лежанке.

— Героическая личность — рассеянно констатирует хромой.

— Это да. А тебя что гребтит?

— Ты о чем?

— Задумчивый ты какой-то. Опять же обычно балаганишь, а тут серьезен как невеста на свадьбе.

— Скорее тогда уж на Тризне — хмуро улыбается Енот.

— Это ты о чем опять же? — тяну клещами ответ.

— Дружок у меня, молодой историк из Старой Ладоги, теорию свою рассказал было дело. По его мнению славян потому соседи так откровенно боятся, что обычаи у славян были серьезные. По его мнению молодые воины у славян проходили инициацию, становясь навьями и в таком качестве ходили, так сказать, "за речку" соседей резать.

— Погодь, погодь, навьи — это же восставшие из могил мертвецы? Вредоносные духи? От них еще обереги помогали?

— Не совсем так. Дружок считал, что молодому воину для опыта нужно повоевать на чужой земле и без пощады. Ну а там всякое может быть, поэтому по живым воинам справлялась всамделишная тризна, как по умершим. Что там ни произойдет — а дух воина будет уже в благости, не вернется мстить неупокоенным. Ну и вели они себя на войне как на войне, нравы тогда были простые.

— А при чем тут тогда руны и обереги? Опять же навьи невидимы вроде, хоть и на конях?

— Ха, соседи-то ведь тоже разные. И в родстве есть и торговые партнеры и всякое такое. Вот для того, чтоб свояков от чужаков отличать и вводилась система опозновательных знаков. Воин видит — ага, на избе руна, или оберег годный, значит — этих резать нельзя. Зато у них и коню корм можно взять и еду себе и в баньке помыться. Но — уважительно, у своих берешь. А те помнят — навью в глаза глядеть нельзя, чтоб потом случись что — честно сказать — не видал никого. Так что руны — обереги — это банально опознавательные знаки.

— Лихо. И что потом?

— А потом воины возвращались с добычей "из-за речки" и отмечалось их новое рождение и после этого они уже не навьями, а людьми — возвращались по домам.

• Предыдущая
• 9/149
• Следующая