Заир - Коэльо Пауло - Страница 45
- Предыдущая
- 45/57
- Следующая
— Мне чего-то не по себе, — сказал Михаил одному из них. — Пошли отсюда.
Я не знал, что значат эти слова: разойтись по домам? Разъехаться по своим городам? Или каждый вернется под свой мост? Никто не спросил меня, уйду ли я «отсюда», так что я по-прежнему сопровождал их. Меня встревожила фраза насчет того, что «не по себе», — мы ведь еще не успели поговорить о поездке в Центральную Азию. Может, стоило бы откланяться? Или следует идти до конца и своими глазами увидеть, куда уйдут они «отсюда»? Еще я отметил про себя, что мне не скучно и что я был бы не прочь соблазнить девушку в обличье вампира.
Ну так в чем же дело? Вперед!
И при первом же намеке на опасность — назад.
Покуда мы шли неведомо куда, я размышлял. Стало быть, племя. Символическое возвращение в те времена, когда люди кочевали, сбивались в стаи, защищая друг друга, и выживание их почти от них не зависело. Итак, это племя, находясь внутри другого племени, более многочисленного, настроенного враждебно и называющегося «общество», бродит по его территории и наводит на него страх, постоянно дразня и провоцируя. Кучка людей объединилась в идеальное общество, о котором я ничего не знаю — разве что вижу пирсинг и причудливую одежду. Каковы их ценности? Что они думают о жизни? Как зарабатывают деньги? Мечтают ли они о чем-нибудь или просто бродят по свету? Все это интересовало меня куда сильней, чем ужин, который был назначен на завтра и о котором я знал решительно все. Может быть, благодаря выпитому я чувствовал себя свободно, прошлое не тяготило меня — оставалось лишь вот это конкретное мгновение, безотчетный импульс... И Заир исчез.
Заир?
Да, исчез, но теперь я сознавал, что Заир — это нечто большее, нежели человек, ослепленный некой целью, будь то одна из тысячи колонн в Кордовской мечети (как в рассказе Борхеса) или женщина в Центральной Азии (как случилось со мной два ужасных года назад). Заир накрепко привязывает нас ко всему, что происходит из поколения в поколение, не оставляет ни единого вопроса без ответа, заполняет собой все пространство, не допускает, чтобы мы хотя бы помыслили о возможности перемен.
Всемогущий и всесильный Заир рождается вместе с каждым представителем рода человеческого, набирает силу в детстве, навязывает свои правила и законы, которые становятся непререкаемыми:
Непохожие на нас люди — опасны, они претендуют на наши земли и наших женщин.
Мы должны обзаводиться семьями, рожать детей, воспроизводить потомство.
Любовь так мала, что ее едва хватает на одного человека и — ну вы подумайте! — любая попытка сказать, что сердце — больше, считается запретной.
Вступая в брак, мы обретаем права на обладание плотью и душой другого человека.
Надо работать, даже если работа вызывает у тебя омерзение, потому что мы — часть организованного общества, а если каждый будет делать, что ему заблагорассудится, мир рухнет.
Надо покупать драгоценности — они указывают на нашу принадлежность к определенному племени, подобно тому как пирсинг — на принадлежность к другому.
Надо быть остроумным и с иронией относиться к тем, кто выражает какие бы то ни было чувства: для племени опасно, если один из его членов не скрывает то, что у него на душе.
Надо изо всех сил избегать слова «нет», потому что больше любят людей, говорящих «да», — и это позволяет нам выжить на вражеской территории.
Надо помнить: то, что подумают другие, важнее чувств, которые испытываем мы.
Никогда не устраивай скандалов — привлечешь внимание враждебного племени.
Будешь вести себя не как все — будешь изгнан из племени, потому что ты можешь заразить других и тем самым внести разлад в то, что налаживалось с таким трудом.
Всегда надо думать о том, как получше обставить свою пещеру: если сам не знаешь — позови дизайнера по интерьерам, и уж он позаботится о том, чтобы все оценили твой изысканный вкус.
Надо есть трижды в день, даже если не испытываешь голода; надо поститься, если твоя фигура нарушает общепринятые стандарты, — пусть ты и умираешь от голода.
Надо одеваться так, как предписывают журналы мод, заниматься любовью с охотой или без, убивать во имя неприкосновенности границ, мечтать, чтобы время до пенсии прошло поскорее, ходить на выборы, жаловаться на дороговизну, менять прическу, злословить по адресу тех, кто непохож на нас, ходить в церковь по воскресеньям, или по субботам, или по пятницам, смотря по тому, какую веру ты исповедуешь, и там просить у Бога прощения за грехи и надуваться гордостью оттого, что ты знаешь истину, и презирать соседнее племя, поклоняющееся ложным богам.
Дети должны идти по нашим стопам — мы старше и лучше знаем жизнь.
Надо иметь университетский диплом, даже если никогда не устроишься на работу по специальности, которую тебе навязали.
Надо изучать предметы, которые тебе никогда не понадобятся, только потому, что кто-то счел, что алгебра, тригонометрия, кодекс Хаммурапи — важны.
Нельзя огорчать родителей, потому что это значит отречься от всего, что дарует нам удовлетворение.
Музыку слушать негромко, говорить вполголоса, плакать тайком, ибо аз есмь Заир Всемогущий, определяющий правила игры, ширину железнодорожной колеи, суть понятия «успех», то, как надо любить, и важность возмещения убытков.
Мы забрели в фешенебельный квартал и остановились перед довольно шикарным зданием. Кто-то набрал код на входной двери, и мы поднялись на третий этаж. Я ожидал встретить там снисходительных родителей одного из членов стаи — терпимо относящихся к его времяпрепровождению, раз уж он — при них и все под контролем. Но в квартире — она принадлежала Лукреции — было темно. Лишь потом, приглядевшись, я увидел большую и совершенно пустую комнату с камином, который, судя по всему, не разжигали уже многие годы.
Юноша двухметрового роста, носивший длинный габардиновый плащ и смастеривший из своих белокурых волос прическу, подобную той, какую носили индейцы племени сиу, вышел на кухню и вернулся с зажженными свечами. Все кружком уселись на полу, и в первый раз за весь вечер мне стало страшно — показалось, что сейчас будет разыгран эпизод из фильма ужасов: начнется какой-то сатанинский ритуал, жертвой которого станет беспечный, ни о чем не подозревающий чужак.
Михаил был бледен, глаза его блуждали — и от этого беспокойство мое усилилось. Было похоже, что у него вот-вот начнется припадок — а знают ли все эти люди, как следует вести себя в подобной ситуации? Не уйти ли мне, пока не случилось что-нибудь непоправимое?
Что ж, это было бы самое мудрое решение, вполне согласующееся с тем миром, где я был знаменитым писателем, который толкует о духовности и, стало быть, обязан подавать другим пример. Да, если бы я был разумен, то научил бы Лукрецию в начале приступа чем-нибудь прижать язык Михаилу, чтобы он не задохнулся. Ясно, что она и без меня знает это, но в мире последователей Заира нет места случайностям, ибо мы должны быть в ладу со своей совестью.
И я бы поступил так, если бы недавно не попал под мотоцикл. Однако теперь моя личная история утратила свою значительность. Она перестала быть историей и снова сделалась легендой, приключением, путешествием вовнутрь и за пределы моего естества. Я снова очутился во времени, когда все вокруг меня преображалось, и хотел, чтобы так продолжалось до конца дней моих (я вспомнил о том, какая надпись должна была красоваться на моем надгробье: «Смерть застала его в живых»). Я тащил с собой былой опыт, который помогал мне реагировать стремительно и точно, но ведь я не занимался тем, что перебирал в памяти уроки прошлого. Не станет же воин в разгар сражения замирать с занесенным мечом в руке, решая, какой удар нанести?! Его убьют в мгновение ока.
И воин, обитавший во мне, решил, не тратя времени на раздумья, что надо остаться. Надо продолжить эксперимент сегодняшнего вечера, хотя и было уже поздно, хотя я был нетрезв и утомлен, и боялся, что Мари будет недоумевать, тревожиться или сердиться. Я сел рядом с Михаилом, приготовясь в случае чего действовать без промедления.
- Предыдущая
- 45/57
- Следующая
