Ведьма с Портобелло - Коэльо Пауло - Страница 48
- Предыдущая
- 48/50
- Следующая
– Разве я не говорила тебе о своем друге из Скотланд-Ярда?
Как – опять? Если он на самом деле существует, почему его не было в те дни, когда мы так нуждались в его помощи, когда Афину и Виореля могла растерзать толпа?!
Вопросы следовали один за другим – она хочет испытать меня? Что происходит в голове у этой женщины, которая то хочет быть со мной, то вспоминает несуществующего любовника?
– Включи, – попросила она.
Я чувствовал себя отвратительно – казалось, она всегда лишь пользовалась мной. Хотелось сказать ей: «Уходи прочь и никогда больше не появляйся в моей жизни… Она превратилась в пытку с того дня, как мы познакомились… Я жду, когда ты придешь, обнимешь меня, скажешь, что хочешь быть рядом со мной. Этого не произойдет никогда».
– Что-нибудь не так?
Она прекрасно знала, что именно не так. Не могла не понимать, что я чувствую, ибо за все это время я только и делал, что демонстрировал ей свои чувства, хоть и облек их в слова один-единственный раз. Но все равно – использовал любую возможность, чтобы увидеться с ней, оказывался у нее, стоило ей лишь попросить об этом, пытался добиться расположения ее сына, надеясь, что в один прекрасный день он назовет меня папой. Я никогда не уговаривал ее оставить то, чем она занимается, – я безропотно принимал ее образ жизни, подчинялся ее решениям, горевал, когда она страдала, и ликовал, когда одерживала победу. И гордился ее решимостью.
– Почему ты выключил диктофон?
В это мгновение я оказался разом и в райских кущах, и в преисподней, не зная, вспылить или подчиниться, довериться ли холодной логике или разрушительной буре чувств. Неимоверным напряжением всех душевных сил я все же сумел взять себя в руки.
Нажал кнопку.
– Продолжаем.
– Итак, я говорила, что мне грозит смерть. Мне звонят с угрозами, оскорбляют меня, твердят, что я представляю опасность для всего мира, что хочу установить на земле царство сатаны, а они этого не допустят…
– Ты обращалась в полицию?
Я намеренно не спросил про ее «друга» из Скотланд-Ярда, показывая тем самым, что ни на миг не поверил в его существование.
– Обращалась. Они отследили звонки: все были сделаны из автоматов. Сказали, чтоб не беспокоилась, они установили за домом наблюдение. Одного из звонивших удалось задержать – у него не все дома, считает себя воплощением одного из апостолов и намерен «бороться, чтобы Христа не изгнали снова». Сейчас он лежит в психиатрической больнице… В полиции сказали – уже не в первый раз, он звонил и другим с теми бредовыми речами. -
– Наша полиция, если захочет, может быть на высоте. По-моему, тебе и в самом деле не о чем беспокоиться.
– Я не боюсь смерти. Если мне суждено умереть сегодня, я унесу с собой такие минуты, которые человеку в моем возрасте просто не дано испытать и пережить. Меня пугает другое, и потому-то я и попросила тебя записать наш разговор. Я боюсь стать убийцей.
– Что?
– Ты ведь знаешь: подано несколько исков о лишении меня родительских прав. У меня хотят отнять Виореля. Я просила помощи у друзей, но пока ничего нельзя сделать: надо ждать решения суда. Тут все зависит от судьи, но знающие люди не исключают того, что эти фанатики могут добиться своего. И потому я купила пистолет.
Я на своей шкуре испытала, что такое, когда ребенка лишают матери. Так что, как только сюда явится первый судебный исполнитель, я буду стрелять. Пока патроны не кончатся. А кончатся – возьму кухонный нож! Выбьют – буду защищаться зубами и ногтями! Но Виореля они заберут только через мой труп. Пишется?
– Да. Но ведь есть способы…
– Нет никаких способов. Мой отец присутствует на процессе. Он говорит, что в соответствии с семейным правом решение может быть неблагоприятным… Мало что можно сделать… Выключи запись.
– Это – твое завещание?
Она не ответила. Я ничего не предпринимал, и она взяла инициативу на себя. Подошла к проигрывателю, поставила диск с той самой «музыкой степей», которую я уже успел выучить почти наизусть. Потом начала танцевать – так же, как на ритуалах, упорно противореча ритму и такту, и я знал, зачем она это делает. Ее диктофон продолжал записывать, превратившись в безмолвного свидетеля всего происходящего здесь. Тускнеющий предвечерний свет проникал сквозь неплотно задернутые шторы, но Афина погружалась в поиски иного света, который был здесь со дня сотворения мира.
Но вот искорка Великой Матери прервала танец, остановила музыку, обхватила голову руками и замерла. Потом вскинула на меня глаза.
– Ты знаешь, кто перед тобой? Или нет?
– Знаю. Афина и ее божественная часть – Айя-София.
– Я привыкла делать это. Не думаю, чтобы это было так уж необходимо, но я открыла способ встречать ее, а потом это сделалось в моей жизни традицией. Ты знаешь, с кем разговариваешь сейчас – с Афиной. А я – Айя-София.
– Знаю, – повторил я. – Когда я танцевал во второй раз у тебя дома, я открыл имя духа, ведущего меня: Филемон. Но я не слишком часто беседую с ним и слушаю, что он говорит мне. Но знаю, что, когда он обнаруживает свое присутствие, мне кажется, будто наши души наконец-то встретились.
– Вот именно. И Филемон с Айя-Софией сегодня будут говорить о любви.
– Тогда и я должен танцевать…
– Не нужно. Филемон и так поймет меня, ибо я вижу, что он затронут моим танцем. Человек, стоящий передо мной, страдает из-за того, что считает недостижимым, – из-за моей любви.
Но человек, который пребывает за пределами тебя, сознает: страдание, томления, ощущение оставленности – все это никому не нужные ребячества. Я люблю тебя. Но не так, как хочет этого твоя человеческая ипостась, а так, как пожелала божественная искра. Мы живем с тобой в одном шатре, поставленном на нашем пути Ею. И там поймем, что мы не рабы наших чувств, но их владыки.
Мы служим и принимаем служение, мы открываем двери наших домов и заключаем друг друга в объятия. Быть может, мы целуемся – ибо все, что насыщенно и полно проживается на земле, обретает свое соответствие в незримом. И ты знаешь, что, говоря это, я не провоцирую тебя и не играю твоими чувствами.
– Тогда что же такое любовь?
– Душа, кровь, плоть Великой Матери. Я люблю тебя с той же силой, с какой любят друг друга изгнанные души, встретившись в пустыне. Между нами никогда не будет никакого физического контакта, но страсть не бывает бесполезной и любовь не будет отринута. Если Мать пробудила ее в твоем сердце – значит, пробудит и в моем. Невозможно, чтобы энергия любви пропала втуне, – она могущественнее всего на свете и проявляется во многом и по-разному.
– Мне не хватает для этого силы. Эти абстракции угнетают меня и только усугубляют мое одиночество.
– И мне тоже. Мне нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. Но однажды наши глаза откроются, и разные ипостаси Любви смогут проявиться, и страдание исчезнет с лица земли.
Думаю, это уже не за горами. Многие из нас возвращаются из долгих странствий, где нас принуждали искать то, что нам не интересно. Теперь мы осознаем – «то» было ложным. Но и возвращение наше не может быть безболезненным, ибо слишком долго нас не было здесь и поневоле сочтешь себя в родном краю чужестранцем.
Не сразу придет время, когда мы найдем друзей, которые тоже ушли когда-то, и место, где были наши корни, где спрятаны наши клады. Но придет оно непременно.
Не знаю почему, но я почувствовал волнение. И оно придало мне решимости.
– Хочу говорить о любви.
– Мы и говорим о любви. Это всегда было целью всех моих поисков в жизни – добиться, чтобы любовь проявлялась во мне беспрепятственно, чтобы заполняла мои пробелы, чтобы заставляла меня танцевать, улыбаться, сознавать смысл жизни, оберегать моего сына, входить в контакт с небесами, с мужчинами и женщинами, со всеми, кто встречается мне на пути.
Прежде я пыталась обуздывать свои чувства, говоря: «Этот заслуживает моей нежности, а этот – нет»… Что-то в таком роде. Так шло до тех пор, пока я не поняла свой удел, увидев, что могу потерять самое дорогое.
- Предыдущая
- 48/50
- Следующая